Коммунисты почти не изучают сущность Советского Союза. Классовый анализ, социальная история, социология соцстран отданы на откуп академической науке, а крупные исследования из левой среды выходят нечасто. Факт удручающий, потому что классовый анализ — ключевая часть исторического материализма и без него не обойтись.

Однако не всё так плохо. Год назад в издательстве «Горизонталь» вышла книга Максима Лебского «Рабочий класс СССР: жизнь в условиях промышленного патернализма», в которой он исследует советский рабочий класс и то, каким образом на него повлияла Косыгинская реформа.

Максим пытается понять, почему рабочий класс отказался бороться за советский строй, и для этого он рассматривает этапы, по которым развивалась система распределения на предприятиях.

Он считает, что Косыгинская реформа стала поворотным моментом в процессе образования советского рабочего класса. До Косыгинской реформы труд рабочего и его жизнь были в большей степени связаны с обществом, а после неё — с предприятием и его коллективом.

Книга сразу производит положительное впечатление, если сравнить её с прошлой. Максим учёл некоторые замечания, высказанные нами ещё в Lenin Crew, и представил подробный список литературы с обзором концепций и исследований, на которые он опирался.

Лебский особо отмечает, что советская историография рабочего класса в СССР стала отходить от исторического материализма в сторону позитивистского анализа¹Лебский М.А. Рабочий класс СССР: жизнь в условиях промышленного патернализма. М.: Горизонталь; 2021. С. 22.. Советские историки и социологи изучали отношения классов в СССР только в русле классового сотрудничества. Но суть исторического материализма — классовая борьба. Показывая лишь классовое сотрудничество, мы открещиваемся от истмата, уходя в сторону теорий о «гармоничном развитии общества». Советские историки, стараясь быть последовательными, в итоге отреклись от понимания, что классовые противоречия движут общественными изменениями.

Даже если нет эксплуататорских классов, нужно подчёркивать классовую борьбу как движущую силу развития общества.

Но эту мысль Максим взял у другого автора, на которого и ссылается.

Рецензируя его книгу, мы воспользуемся методом сравнительного анализа. Cопоставим разные аспекты Косыгинской реформы со схожими процессами в другой социалистической стране — Германской Демократической Республике. В 1963 году восточногерманское руководство стало создавать «Новую экономическую систему планирования и руководства», которая чем-то напоминала косыгинские нововведения. Если мы сравним два этих процесса, нам будет легче понять, какие общественные последствия вытекали из самих реформ, а какие — из особенностей страны, где проводились «рыночные» преобразования.

В нашей рецензии мы разберём, как Лебский понимает взаимоотношения бюрократии и рабочих, рассмотрим основной тезис и некоторые другие утверждения, выдвинутые им в книге. Всё это мы сделаем для того, чтобы понять, выполнил ли Максим ту задачу, которую он поставил перед собой: проанализировать причины того, почему советский рабочий класс не защитил СССР. 

В своей критике мы постараемся налегать не на сами факты, а на то, как Лебский их осмысляет, то есть рассмотрим его метод.

Предупреждение. Мы не являемся приверженцами косыгинских идей и не стремимся их обелить. Но считаем, что надо подробно и научно рассматривать не только их, но и схожие процессы в других соцстранах. Мы хотим понять, почему возникли подобные реформы, почему их свернули, можно ли было осуществить их иначе и насколько они отвечали интересам трудящихся и развитию в сторону коммунизма.

Бюрократия и рабочий класс

Всякое изменение в советском обществе вытекало в конечном счёте из того, как взаимодействовали бюрократия и рабочий класс. Посмотрим на то, как Максим определяет их взаимоотношения:

«Отчуждение рабочих от участия в политике привело к тому, что на излёте советского проекта классы существовали в экономическом смысле, но не в политическом. СССР был классово обезличенным обществом. Советская бюрократия взрастила общество как совокупность обывателей»²Лебский М.А. Рабочий класс СССР: жизнь в условиях промышленного патернализма. М.: Горизонталь; 2021. С. 26..

Мы можем согласиться с таким выводом. Но дополним его тем, что Максим упустил. Бюрократия в обществах советского типа противоречива: она является порождением рабочего класса, но стремится от него отделиться и лишить его политической субъектности. 

Нужно учитывать обе стороны противоречия. Советская бюрократия нуждалась в политической и социальной активности рабочего класса. Одной рукой бюрократы взращивали рабочий класс, а другой — отсекали ему голову. 

Бюрократии требовалась активная политическая поддержка рабочего класса, но в строго очерченных рамках.

Из утверждения Максима выходит, что бюрократия стремилась лишь отделиться от пролетариата. Это подводит нас к выводу, что любые действия бюрократии не соответствовали интересам рабочего класса.

В других частях книги³Лебский М.А. Рабочий класс СССР: жизнь в условиях промышленного патернализма. М.: Горизонталь; 2021. С. 91. Максим критикует местную бюрократию и пишет, что Госплан и центральная бюрократия выражали общественные интересы.

В конце книги выясняется, что интересы рабочих и бюрократии совпадали, пока они совместно осуществляли буржуазную догоняющую модернизацию:

«Проблема заключалась в том, что политическая модель СССР, сложившаяся после Гражданской войны, не предполагала массового участия рабочих в управлении государством и экономикой. В рамках этой системы рабочий класс делегировал свою власть партии, осуществлявшей от его имени управленческие функции. Подобная политическая модель сложилась неслучайно: она отвечала объективным потребностям буржуазной модернизации страны, ранее развивавшейся в рамках зависимого капитализма при сохранении сильных рудиментов докапиталистических хозяйственных укладов»⁴Лебский М.А. Рабочий класс СССР: жизнь в условиях промышленного патернализма. М.: Горизонталь; 2021. С. 178-179..

По итогу в одной книге Максим предложил россыпь ответов на один и тот же вопрос, выражала ли бюрократия интересы трудящихся: 

1. Бюрократия не выражала интересы трудящихся. 
2. Центральная бюрократия, а конкретно — госплан выражал общественные интересы. 
3. Бюрократия всё же выражала интересы трудящихся, но только в рамках буржуазной догоняющей модернизации.

Мы надеемся, что Максим точнее определит, чьи интересы выражала бюрократия. Пока что его рассуждения представляют из себя постоянное нарушение закона тождества.

Все эти утверждения приводят нас к разным выводам. О втором утверждении мы поговорим позже. Сейчас мы разберём первый и третий тезисы.

1. Бюрократия действительно старалась забрать всю полноту власти себе и избавиться от влияния рабочего класса. Но всегда оставалась та часть бюрократии, которая улавливала низовые «импульсы от рабочих» и выражала его интересы.

Такие примеры из истории СССР приводит Андрей Иванович Колганов⁵Колганов А. И. Путь к социализму. Пройденный и непройденный. От Октябрьской революции к тупику «перестройки». М.: «Ленанд», 2018. C. 128-130.: 

«В. П. Затонский выражал на съезде озабоченность в связи с ослаблением Советов в деревне, отстранением их от хозяйственного руководства: “…Мы все свои основные кампании вынуждены были проводить при помощи системы уполномоченных, а это — худшая из систем, потому что уполномоченные, приезжая на места, вместо организации нормальной советской власти и развёртывания нормальной рабочей демократии естественно переводят всё на рельсы приказа и ревкомства”»⁶Колганов А. И. Путь к социализму. Пройденный и непройденный. От Октябрьской революции к тупику «перестройки». М.: «Ленанд», 2018. C. 242..

Мы же приведём пример из истории ГДР.

В 1953 году, после июньского восстания рабочих, был арестован Рудольф Гернштадт — хулитель бюрократизированной системы ГДР. Его критика была непоследовательной, потому что он не являлся теоретиком. Но в протоколах допроса⁷Протоколы допроса Гернштадта хранятся в его личном деле в Российском государственном архиве социально-политической истории. РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 205. Д. 80. Т. 2. он отмечал, что руководство партии отстранялось от рабочих и не понимало их интересы. В то же время Гернштадт входил в верхи бюрократической системы: являлся кандидатом в Политбюро. Таких, как он, существовало немало; мы привели лишь один пример.

2. Поговорим о бюрократии и буржуазной догоняющей модернизации.

Как написал Максим, интересы бюрократов и рабочих были общими, потому что и те, и другие стремились к буржуазной догоняющей модернизации. Из этого можно заключить, что вне буржуазной догоняющей модернизации бюрократия не нужна.

Мы писали статью о том, как взаимодействовали руководство СЕПГ и рабочий класс в ГДР — в стране, в которой догоняющая модернизация была не нужна. Но в Восточной Германии также существовала бюрократия, и она выполняла определённую социально-экономическую роль. Почитайте об этом подробнее в теоретической части нашей статьи. Стало быть, утверждение Максима некорректно.

Что можно увидеть из общих утверждений Максима о взаимоотношении бюрократии и рабочего класса? Да, в общем, ничего. Максим точно не определился, выражает ли бюрократия интересы рабочего класса, а если выражает, то какие и какая её часть их удовлетворяет. Перейдём к основному тезису книги.

Лейтмотив книги

Опираясь на тезисы выше, Максим выводит, что рабочий класс не был политическим субъектом, а бюрократия провела Косыгинскую реформу, чтобы разрушить социалистическую экономику.

Основной тезис Максима Лебского: после Косыгинской реформы коллективные интересы стали доминировать над общественными. Это усилило пассивность рабочего класса и разрушило советский строй.

Чтобы доказать этот тезис, Максим вводит несколько утверждений: 

1. До реформы в СССР государственные плановые органы полностью выражали общественные интересы. Превалировали общественные интересы, а после реформы — коллективные.
2. Характер труда в СССР до реформы был непосредственно общественным.
3. Децентрализация усилила пассивность рабочего класса.

Не все из этих тезисов Максим формулирует прямо, но мы покажем, как они вытекают из его рассуждений.

План и планомерность

Начнём с первого утверждения: государственные плановые органы полностью выражали общественные интересы.

Лебский прямо указывает, что госплан и центральные органы выражали «общественные интересы», и отождествляет их с общегосударственными интересами. 

«В результате реформы 1965 г. произошла ведомственная централизация, приведшая к усилению не Госплана как проводника общегосударственного интереса, а отраслевых министерств»⁸Лебский М.А. Рабочий класс СССР: жизнь в условиях промышленного патернализма. М.: Горизонталь; 2021. С. 115..

«Приоритет государственных интересов был обеспечен полнотой власти И. Сталина. В этом заключались одновременно сила и слабость советского управления — парадигма развития всей страны зависела от степени централизации власти в руках генерального секретаря и его политической линии»⁹Лебский М.А. Рабочий класс СССР: жизнь в условиях промышленного патернализма. М.: Горизонталь; 2021. С. 115..

«С 1960-х гг. в деятельности Госплана на первое место стала выходить не функция проводника общегосударственной стратегии, а роль посредника, согласовывающего интересы разных ведомств»¹⁰Лебский М.А. Рабочий класс СССР: жизнь в условиях промышленного патернализма. М.: Горизонталь; 2021. С. 192..

«Партия теряет способность определять стратегический курс развития страны. Он распадается на противоборствующие группировки, ведущие борьбу за узковедомственные интересы»¹¹Лебский М.А. Рабочий класс СССР: жизнь в условиях промышленного патернализма. М.: Горизонталь; 2021. С. 185..

Каким образом Госплан выражал общественные интересы, если он напрямую не связан с трудящимися и неподконтролен им? Приведём яркий пример противоречия между средней и высшей бюрократией, с одной стороны, и рабочими — с другой. 

Весь соцблок в середине 1950-х годов окутал экономический кризис: завышение планов приводило к волнениям и восстаниям. Такие «смуты» случились и в СССР, но они не приняли крупного масштаба. В других странах — в ГДР и Чехословакии в 1953 году, в Польше и Венгрии в 1956 году — они выливались в крупные выступления, о чём мы подробнее рассказали в этой статье и в этом видео.

Можно привести ещё немало примеров, когда плановые органы не выражали общественные интересы. Один из них приводит немецкий историк Петер Хюбнер¹²Peter Hübner, Christa Hübner, Sozialismus als soziale Frage. Sozialpolitik in der DDR und Polen 1968-1976. Mit einem Beitrag von Christoph Boyer zur Tschechoslowakei, Böhlau Köln, 2008 (Zeithistorische Studien. Herausgegeben vom Zentrum für Zeithistorische Forschung Potsdam. Band 45). , специалист по истории рабочего движения в ГДР.

В своей книге он сравнивает кризисные ситуации в ГДР и в Польской народной республике в 1969-1976 годах. На рубеже 1969-1970-х годов эти страны сталкивались с экономическими проблемами. В ПНР они вылились в восстание на балтийском побережье, а в ГДР — в небольшой экономический кризис и недовольство населения. В обоих случаях на место старого руководства — команды Гомулки в Польше и команды Ульбрихта в Восточной Германии — пришли новые руководители — Герек и Хонеккер. Они стали проводить политику «умиротворения рабочего класса». Увеличив социальные расходы, они улучшили жизнь населения, но Ульбрихт и Гомулка выступали против такой политики, так как её проводили за счёт иностранных кредитов. И той, и другой стране она обернулась боком. В Польше из-за этого начались новые волнения и зародился профсоюз «Солидарность», а в ГДР наступила затяжная экономическая стагнация.

Центральное руководство проводило политику в ущерб общественным интересам и преследовало одну цель — умиротворить рабочий класс любой ценой ради сохранения власти.

Можем сделать вывод: плановые органы не всегда выражали общественные интересы, и не каждый план соответствовал реальным общественным потребностям.

Почему так? Чтобы понять, почему госплан не всегда выражал общественные интересы, нам нужно посмотреть глубже — на закономерности планирования, по которым существовало советское общество. Мы подходим к важной теоретической проблеме. Проблеме планомерности.

Планомерность

Ещё в СССР в 1970-х годах в «Университетской» школе политической экономии, которая располагалась в МГУ, разработали теорию планомерности. Основным её теоретиком был Николай Александрович Цаголов. Он подробно описал вопрос планомерности во втором томе учебника «Курса политической экономии».

Под планомерностью он понимал сознательные действия экономических субъектов в достижении единой цели.

Цитируем:

«На основе и в рамках планомерной организации процесс общественного производства и воспроизводства при социализме осуществляется как планомерный процесс, характеризующийся целенаправленным единством совместных действий всех участников социалистического производства. Благодаря планомерной организации совокупная общественно-производственная деятельность членов общества выступает как совместная деятельность людей, ставящих общие для всех, единые и заранее осознанные цели…»¹³Курс политической экономии : в 2-х т. : [для экон. фак. и вузов] / под ред. Н. А. Цаголова. М.: Экономиздат. 1973-1974. Т. 2. С. 98..

Каждый экономический субъект должен быть включён «в общее целенаправленное действие», то есть он должен вместе с обществом, совещаясь с коллективами, не только принимать те или иные решения, но и воплощать их в жизнь. Полная планомерность может быть реализована, только если общество всецело перейдёт к самоуправлению, отомрут классы, а также государство, то есть когда наступит коммунизм.

Иными словами, планомерность возникнет, только если достаточно разовьются производительные силы, производители включатся в управление экономикой, а интересы каждого гражданина начнут удовлетворяться так, чтобы не ущемлялись интересы остальных граждан, чего можно достичь с помощью плановых органов, подконтрольных этим гражданам.

Следует разделять планомерность как объективный закон и планирование как политику. Не каждая политика планирования, в том числе советская, соответствует законам планомерности. Это признавал даже товарищ Сталин.

В Советской системе планомерность не была полной. Советская планомерность была бюрократической, то есть отчуждённой. В такой планомерности отсутствует полная вовлечённость производителей, так как они участвуют в планировании отчуждённо — план спускается сверху Госпланом. Рабочие участвуют в планировании косвенно: посредством различных неформальных механизмов¹⁴Одним из таких механизмов был плановый торг — когда директор выступал представителем интересов своих рабочих и «торговался» с министерствами и госпланом за ресурсы..

В условиях неполной, бюрократической планомерности возникает противоречие. Чтобы компенсировать отсутствие полной планомерности, возникают элементы «скрытого рынка». Таким образом, неполная, бюрократическая планомерность воспроизводит себя — рыночные элементы помогают ей существовать, но деформируют собой основы планомерности, препятствуя движению к полной планомерности.

Яркий пример — плановый торг: в советской системе не было формально закреплённого механизма согласования интересов, поэтому они согласовывались неформально — через торг между Госпланом, министерствами и предприятиями. 

Причём не каждый из этих акторов всегда был прав. Лебский в своей работе симпатизирует Госплану и считает его представителем общественных интересов, но центральные плановые органы не всегда разрабатывали планы, которые соответствовали планомерности.

Ещё один «заменитель рынка» проиллюстрировали люди, которые отнюдь не занимались темой планомерности, — экономисты Соколов и Маркевич¹⁵Маркевич A. M. , Соколов А. К. «Магнитка близ садового кольца»: стимулы к работе на Московском заводе «Серп и молот», 1883-2001 гг. – М. : РОССПЭН, 2005. в исследовании об истории металлургического завода «Серп и Молот». Они показали, что при формальном отсутствии рынка труда его элементы существовали в скрытой форме — в виде текучки кадров на советских предприятиях. Текучка кадров являлась проявлением элементов рынка труда в рамках системы планового распределения рабочей силы. Лебский знает о таком явлении, так как в книге он обращает на него много внимания. 

Более того, Лебский ссылается на фактический материал этого исследования, но игнорирует анализ, изложенный в нём.

Ещё один пример, говорящий об отсутствии планомерности, показывает Петер Хюбнер применительно к социальной политике предприятий в ГДР:

«Её [социальной политики — Е.Ж.] целью было уже не облегчение острых трудностей, а максимально возможная компенсация дефицита централизованной плановой экономики, которая всегда была также экономикой дефицита, средствами социальной политики компании. В этой области существовала относительная гибкость, и групповые интересы и привилегии всегда можно было перебалансировать.

Компании часто поддерживали друг друга материальными ресурсами и услугами. Но именно потому, что социальная политика компании никогда не могла быть правильно спланирована, потому что всегда приходилось лавировать и импровизировать, она стала, пожалуй, самым успешным сегментом экономики ГДР. Хотя этот “успех” нёс политические и экономические риски, он также функционировал как самостабилизирующийся механизм, который предотвратил более серьёзные сокращения в области политики до конца 1989 года. В этом кроется часть ответа на вопрос, почему уровень конфликтов на предприятиях ГДР оставался относительно низким»¹⁶Peter Hübner, Christa Hübner, Sozialismus als soziale Frage. Sozialpolitik in der DDR und Polen 1968-1976. Mit einem Beitrag von Christoph Boyer zur Tschechoslowakei, Böhlau Köln, 2008 (Zeithistorische Studien. Herausgegeben vom Zentrum für Zeithistorische Forschung Potsdam. Band 45). S. 251..

Кратко поясним, о чём идёт речь. После того как в 1971 году свернули реформы Новой экономической системы, экономическая политика не вернулась строго в дореформенное планирование. Она осталась частично децентрализована. Одной из децентрализованных сфер была социальная политика предприятий. Хюбнер обращает внимание на парадокс: самая стихийная и менее планируемая область стала наиболее успешной, исходя из показателей предприятий. Действительно, предприятия проводили такую социальную политику, чтобы ослабить протесты и разделить рабочий класс, но нельзя не признавать её успешности.

Рыночные элементы, которые оставались даже после свёртывания реформ, порой работали лучше того, что планировалось. Значит, планирование было не всегда эффективным. Можно покритиковать оценку Хюбнера об «эффективности», упомянутую выше, ведь каждый трактует «эффективность» по-разному. С точки зрения Хюбнера как историка с левой политической направленностью, экономики советского типа не были полностью эффективными, так как не всегда отражали потребности развития общества и потребности трудящихся. То, как он оценивает её, требует отдельного разговора, выходящего за пределы статьи. В любом случае мы рекомендуем ознакомиться с его работами, которые перечислим в списке литературы.

Таким образом, в СССР и соцстранах не было полной планомерности, отчего Госплан не мог полностью выражать общественные интересы.

Как правые, так и левые авторы, исследуя советское общество, в основном критикуют командно-административное планирование. Но Максим просто игнорирует это.

Максим не только не доказал, что Госплан выражает общественные интересы. Он не попытался это сделать; просто постулировал свой тезис как аксиому.

Святой дух даровал Госплану благословение полностью выражать общественные интересы.

Лебский вновь, как и в другой своей книге, нарушает закон достаточного основания.

Далее поговорим о втором утверждении. 

Труд для Госплана = труд для общества?

Лебский пишет так:

«Исследователи Ю. Ольсевич и П. Грегори (2000: 42) верно отмечают:

“…До реформы [косыгинской — М. Л.] заработок отдельного работника не зависел от результатов деятельности предприятия; он имел основания считать, что его труд является «непосредственно общественным», т. е. связан непосредственно с обществом в целом. В результате реформы и директор, и работник мыслили уже категориями “мы” (т. е. трудовой коллектив предприятия) и ”они” (т. е. Госплан, министерство, другие предприятия).”

В результате расширения фондов потребления предприятия рабочий привязывался всей своей жизнью к заводу: дети ходили в школу, которую построил завод, он сам отдыхал в санатории, построенном заводом. Связь с обществом в целом ослаблялась, и взамен он оказывался встроен в систему производства и распределения благ внутри отдельного предприятия»¹⁷Лебский М.А. Рабочий класс СССР: жизнь в условиях промышленного патернализма. М.: Горизонталь; 2021. С. 102-103..

Ссылаясь на Ольсевича и Грегори, Максим пишет, что в дореформенном СССР существовал непосредственно общественный труд. Причём он делает этот вывод из наличия распределения, которое в большей степени зависело от государственных фондов. Максим некритически использует концепцию «непосредственно-общественного» труда либеральных экономистов, которые понимают его по-иному. Подменяя марксистские экономические понятия либеральными, Лебский допускает теоретические ошибки. 

В марксизме под непосредственно общественным трудом в противовес частному труду понимается труд, который напрямую входит в общественное производство. При капитализме, несмотря на то что труд является общественным, работник соединяется со средствами производства с помощью рынка труда, а произведённый продукт входит в общество с помощью рынка товаров. Таким образом, и рабочая сила, и произведённый продукт проявляются в форме частной рабочей силы и частного, а не непосредственно общественного продукта труда.

Под непосредственно общественным трудом надо понимать такой труд, когда производители не обособлены друг от друга, рабочая сила не является товаром, а производимая продукция не отчуждается от производителя — как в плане эксплуатации труда, то есть присвоения самого продукта, так и в плане управления им.

Следовательно, непосредственно общественный труд может существовать, только если есть полная планомерность.

Но, как мы уже сказали, такая планомерность может существовать только при коммунизме. Значит, по Максиму, в СССР уже был коммунизм. Да, это абсурд, и Лебский не пишет об этом. 

В Советском Союзе же, несмотря на внешне планомерную организацию производства, общественный труд полностью не переходил в общественное управление. Труд рабочих связывался друг с другом не непосредственно, через широкие контакты трудовых коллективов, а через бюрократическую вертикаль. На саму вертикаль рабочие хотя и имели влияние, но не прямое. Это объясняется как преимущественно индустриальным характером труда — когда рабочие ограничены в своём труде и привязаны к своему предприятию, — так и бюрократизацией, ослаблявшей влияние рабочих. В условиях, когда социалистические отношения развиваются в индустриальном производстве, возникает противоречие — формально труд является освобождённым, но реально он всё ещё подчинён машине, как и труд человека всё ещё подчинён средствам производства. Подробнее о формальном и реальном подчинении и освобождении труда почитайте в работах Андрея Колганова¹⁸Колганов А. И. Что такое социализм?: Марксистская версия. — М., 2012. С. 412-414..

Но Максим не замечает, что в СССР не было непосредственно общественного труда. Видимо, он понимает под непосредственно общественным трудом что-то другое, что не имеет отношения к классическому пониманию в марксизме.

Пассивность рабочего класса

Ещё один важный тезис, который высказывает Максим: реформа усилила пассивность рабочего класса. Следует разобраться с этим.

В силу различных причин в СССР в период становления, как и в других соцстранах, по-особенному сложившаяся бюрократия опиралась, с одной стороны, на активное меньшинство, а с другой — на пассивное большинство. Это подтверждают исследования как по СССР, так и по другим соцстранам¹⁹Подробнее об этом см. тут: Колганов А. И. Путь к социализму. Пройденный и непройденный. От Октябрьской революции к тупику “перестройки”. М.: “Ленанд”, 2018. С. 104-106; 232-236;
Польша в XX веке. Очерки политической истории. М.: Индрик, 2012. С. 640-641;
«Могло ли получиться?» Очерк общественной истории Польской народной республики;
Peter Hübner, Christa Hübner, Sozialismus als soziale Frage. Sozialpolitik in der DDR und Polen 1968-1976. Mit einem Beitrag von Christoph Boyer zur Tschechoslowakei, Böhlau Köln, 2008 (Zeithistorische Studien. Herausgegeben vom Zentrum für Zeithistorische Forschung Potsdam. Band 45). S. 448-449..

Интересный пример такого противоречия показывает Линда Фуллер²⁰Linda Fuller, Where Was the Working Class? Revolution in Eastern Germany. Urbana and Chicago: University of Illinois Press, 1999. P. 40-77., которая изучала вопрос, почему рабочий класс не участвовал в протестах 1989-1990-х годов в Восточной Германии и также не защитил режим СЕПГ. Из-за того что предприятия сталкивались с дефицитом, периодически случались сбои поставок продукций. Некоторые рабочие, в свою очередь, разочаровывались в процессе труда, когда чувствовали, что не могут повлиять на процесс производства, и становились пассивными. Другие рабочие, наоборот, чтобы бороться с дефицитом, пытались что-то придумывать и заменять недопоставленную продукцию — делали всё, чтобы производство не простаивало. И те, и другие пролетарии невольно усиливали власть бюрократов.

Среди марксистов этот процесс подробно описал уже упомянутый нами Андрей Колганов, который показал, как бюрократизация сламливала политическую активность рабочих. Производственные отношения, будучи изначально противоречивыми, развивали в советских гражданах патерналистские взгляды.

Можно ли говорить, что рабочий класс не был пассивным, когда он только зарождался и у него, соответственно, ещё отсутствовало классовое сознание? В подобных случаях, как показывает история рабочих движений, когда класс ещё дезорганизован и не имеет никакого опыта борьбы, классовое сознание и политическая активность находятся на зачаточном уровне. 

Поэтому корни пассивности рабочего класса нужно искать не в Косыгинской реформе, а в особых условиях зарождения как СССР, так и самого рабочего класса.

Но насколько Косыгинская реформа действительно усилила эту пассивность? Почему Лебский во всём обвиняет её? Потому, говорит он, что рабочие стали больше привязываться к своему заводу и ориентироваться на «коллективные интересы». Разделение общегосударственого фонда в фонды предприятий, по мнению Лебского, привело к такой ориентации рабочих. Словом, он объясняет пассивность граждан характером распределения благ.

«С 1930-х гг. развивался процесс ослабления горизонтальных связей внутри рабочего класса и выстраивания теневых вертикальных связей внутри предприятия и шире — в отрасли. Он стал следствием раздробления единого общественного фонда потребления: наряду с общегосударственным таковые имелись на каждом предприятии в отдельности (Лайков 1972: 37)»²¹Лебский М.А. Рабочий класс СССР: жизнь в условиях промышленного патернализма. М.: Горизонталь; 2021. С. 101..

Выше мы уже показали, что в СССР отсутствовал непосредственно общественный труд. Рабочие в своём труде были ограничены и поэтому изначально ориентировались на своё предприятие. В силу того, что не существовало устоявшейся демократической горизонтальной связи, трудящиеся одного завода связывались с трудящимися другого завода через бюрократию. Иными словами, рабочие ориентировались на коллективы не потому, что их к тому подначивал способ распределения, а потому, что того требовали производственные отношения, заточенные под индустриальное производство.

Характер распределения является производным от характера собственности и особенностей организации труда, поэтому смотреть нужно прежде всего на них. Максим же не учитывает это. 

Косыгинская реформа могла усилить политическую пассивность рабочего класса. И мы могли бы согласиться с этим, если бы Максим привёл более адекватные обоснования. Однако он выводит ориентацию рабочих на коллективные интересы непосредственно из распределения благ.

Он не учитывает то, что общественное сознание, хотя и определяется в конечном итоге экономикой, имеет свои закономерности и не сводится ни к характеру производства, ни к характеру распределения.

Лебский механически сводит сознательность рабочих к экономическим факторам. Не исследуя теорию формирования общественного сознания, он сводит его напрямую к экономическим процессам.

Поэтому Максим не доказал, что реформа усилила пассивность рабочего класса. Тенденция к пассивности была изначально заложена в своеобразии советского общества: как в его природе, так и в исторических особенностях военного коммунизма. Влияние же реформы на пассивность рабочего класса стоит изучать более подробно и с более осмысленными аргументами, а не как это делает Максим.

Пример промышленно развитой ГДР, имеющей столетние традиции рабочей борьбы, показывает нам другую динамику. По данным социологов, которые опрашивали бывших жителей ГДР и исследовали архивные документы нескольких ключевых предприятий, именно 1960-е годы — годы реформ — стали временем стабилизации производственных отношений в ГДР. Если до этого рабочие относились к режиму СЕПГ со значительным скептицизмом, то реформы позволили совместить интересы рабочего класса и реформаторской части бюрократии в направлении к общественным целям. Тем самым повысились и энтузиазм трудящихся, и производительность труда²²Подробнее об этом смотри тут Working in East Germany: Normality in a Socialist Dictatorship, 1961–79. By Jeannette Z. Madarász. Basingstoke and New York: Palgrave Macmillan. 2006. Pp. xi + 206..

Правительство Хонеккера свернуло реформы в 1970-1971 годах, что лишь расширило пассивность рабочих. Поэтому пролетарии не были ни ведущей силой в протестах против режима в 1989 году, ни его защитниками.

Пример ГДР показывает нам, что усиление пассивности следует искать не в самих реформах, а в тех условиях, в которых они проводились. 

Лебский и Косыгинская реформа

Вернёмся же к основному тезису Максима. После Косыгинской реформы, по мере раздробления фондов потребления, коллективные интересы стали доминировать над общественными, что усилило пассивность рабочего класса. Что мы можем сказать в ответ?

1. Госплан не всегда выражал общественные интересы. Планирование в СССР также не соответствовало полной планомерности. Поэтому до Косыгинской реформы не всегда доминировали общественные интересы. Следовательно, в какие-то моменты могли доминировать коллективные интересы. Максим же не доказал, что после реформы стали доминировать коллективные интересы. Эту часть его тезиса можно считать опровергнутой.
2. Труд был частично отчуждён от производителя — в аспекте управления произведённым. Кроме того, существовали элементы рынка труда. Следовательно, труд в СССР до Косыгинской реформы не был «непосредственно общественным». Поэтому нельзя говорить, что реформа создала «труд на предприятие, а не на общество». Эта часть тезиса также опровергнута.
3. В самой системе изначально была заложена политическая пассивность рабочего класса, на которую отчасти и опиралась бюрократия, а Лебский не показал, как Косыгинская реформа повлияла на этот процесс. 

Словом, изначальный тезис книги Лебского о том, что Косыгинская реформа сказалась на политической активности рабочего класса, ничем не доказан. Аргументы, которые всё же приводит Максим, нами опровергнуты выше.

Пассивность рабочего класса могла быть усилена в ходе Косыгинской реформы, но это происходило не из влияния распределения, не из трансформации мнимого «непосредственно общественного труда» и не из ослабления плановых органов, будто бы полностью выражавших общественные интересы.

Из своего основного утверждения Максим выводит ещё один тезис: Косыгинская реформа стала предтечей перестройки и первым её изданием. Однако прямую связь между ними Максим аргументирует воспоминаниями самих перестройщиков²³Лебский М.А. Рабочий класс СССР: жизнь в условиях промышленного патернализма. М.: Горизонталь; 2021. С. 127; 133. Правда, воспоминания и оценки, во-первых, не являются достоверным источником, а во-вторых, они были сделаны с высоты времени, благодаря послезнанию.

Это позволяет авторам воспоминаний натягивать сову на глобус, а Максиму — соглашаться с ними.

Мы бы тоже согласились с тезисами Максима, если бы он привёл более вдумчивые обоснования. Но что есть, то есть.

На этом вопросе можно было бы и закрыть книгу Максима. Однако мы поговорим ещё о ряде положений, высказанных в ней.

Второе издание сталинского СССР

Как мы уже писали выше, Максим нам косвенно намекает на то, что было бы неплохо вернуться в сталинский СССР. Мол, тогда и Госплан нормально планировал, и министерства не обособлялись.

В другом моменте Лебский заявляет такое:

«В плановой экономике прибыль играет роль одного из учётных показателей, демонстрирующих эффективность работы предприятий (разница между выручкой в оптовых ценах предприятия и полной себестоимостью реализованной продукции). Основной мотив деятельности предприятий — выполнение директивного плана на основе государственного снабжения и реализации продукции»²⁴Лебский М.А. Рабочий класс СССР: жизнь в условиях промышленного патернализма. М.: Горизонталь; 2021. С. 44..

В чём проблема этого высказывания? Лебский тут совершает логическую ошибку. Выполнение директивного плана — как основной мотив деятельности предприятий — имел место в советской экономике, которая, в свою очередь, была одним из видов плановой экономики. Директивный план не является обязательным условием плановой экономики.

Чувствуете разницу? Мотивы деятельности в советской экономике Лебский переносит на плановую экономику вообще, никак не обосновывая это. Тут Максим нарушает правила индукции. Он берёт выборку из всего лишь одного явления и расширяет его на все явления такого же типа.

То есть Максим считает, что любая плановая экономика должна быть построена по советскому образцу, причём по образцу сталинского СССР.

Мы считаем, что Максим хорошо пользуется статистикой, ведь, основываясь на одном примере, он может делать далекоидущие выводы.

Интересно, как он аргументирует свой тезис:

«Как справедливо отмечает экономист Владимир Конторович (Kontorovich 2006: 15), реформы, нацеленные на усиление хозяйственной автономии предприятия в рамках плановой системы, потерпели крах не только в СССР, но и в Венгрии и Чехословакии. Это говорит о том, что в самой реформе противоречия были заложены на фундаментальном уровне»²⁵Лебский М.А. Рабочий класс СССР: жизнь в условиях промышленного патернализма. М.: Горизонталь; 2021. С. 204..

Другими словами, получается, раз реформы в Венгрии и Чехословакии провалились, значит, в них изначально были заложены такие противоречия, которые никогда не позволили бы осуществиться этим реформам.

Но во-первых, в любом явлении заложены противоречия, так что от этого факта нам не становится ни теплее, ни холоднее.

Во-вторых, если социализм пал, то это не значит, что социализм нежизнеспособен. Излюбленный аргумент либералов не нравится нам в отношении всей системы, но машинально применим к её части?

Намеренно или нет, Максим игнорирует две существующие и поныне соцстраны, в которых проводятся схожие реформы: КНДР и Куба. Если про КНДР мы знаем не так много, то про кубинские преобразования нам много чего известно.

Да и плановых экономик существует намного больше, чем одна. В современной Кубе построена иная модель плановой экономики, в которой основной критерий эффективности предприятия — прибыль. В экономике Кубы сосуществуют как плановые, так и рыночные элементы, но это не делает её капиталистической экономикой, так как за счёт индикативного планирования согласуются интересы экономических субъектов, а прибыль перераспределяется в общественные фонды. 

Если есть регулирующий центр, который всё же выражает в определённой мере общественные интересы, рыночные механизмы хотя бы косвенно, но целенаправленно работают на общество. Тем самым создаются и развиваются элементы планомерности. Мы не считаем, что плановые элементы могут бесконечно долго сосуществовать с рыночными. Но рынок способен стать временной предпосылкой, на основании которой можно создать новую плановую модель, в которой и предприятия будут работать плодотворней, и работники начнут относиться к труду с большим интересом.

Более того, Лебский также некритически ссылается на Сталина²⁶Цитата Сталина, на которую ссылается Лебский: «Если взять рентабельность не с точки зрения отдельных предприятий или отраслей производства и не в разрезе одного года, а с точки зрения всего народного хозяйства и в разрезе, скажем, 10–15 лет, что было бы единственно правильным подходом к вопросу, временная и непрочная рентабельность отдельных предприятий или отраслей производства не может идти ни в какое сравнение с той высшей формой прочной и постоянной рентабельности, которую дают нам действие закона планомерного развития народного хозяйства и планирование народного хозяйства, избавляя нас от периодических экономических кризисов, разрушающих народное хозяйство и наносящих обществу колоссальный материальный ущерб, и обеспечивая нам непрерывный рост народного хозяйства с его высокими темпами». Место, где он на нее ссылается: Лебский М.А. Рабочий класс СССР: жизнь в условиях промышленного патернализма. М.: Горизонталь; 2021. С. 44. , у которого и берёт мысли о том, что не стоит уповать на рентабельность предприятий и размеры прибыли. Стоило хотя бы проанализировать слова Сталина и доказать их, а не просто вставлять их как аргумент, ибо апелляция к авторитету — очередная логическая ошибка.

Общественные, коллективные и индивидуальные интересы

Также Максим пишет: 

«В результате выполнения плана каждым предприятием достигалась рентабельность всего народного хозяйства, в рамках которого интересы части должны подчиняться интересу целого, а не наоборот»²⁷Лебский М.А. Рабочий класс СССР: жизнь в условиях промышленного патернализма. М.: Горизонталь; 2021. С. 44..

Мы уже говорили о том, что центр, которому так хочет подчинить все предприятия Максим, не всегда адекватно планирует производство и соответствует планомерности.

Интересы предприятия в социалистической экономике должны не подчиняться, а согласовываться с интересами центра. Согласование есть в любой плановой экономике, ибо оно направлено на слаженное достижение экономических целей.

Максим некорректно понимает суть планирования в социалистическом обществе, так как считает, что оно стремится лишь к тому, чтобы подчинить экономические субъекты выполнению определённой цели. 

Ещё один тезис Максима — советские руководители не считались с тем, что интересы общества, коллектива и индивида сильно различаются. При этом в качестве аргумента он приводит цитату Либермана: 

«То, что выгодно обществу в лице государства, должно быть выгодно каждому коллективу предприятия и каждому его члену»²⁸Лебский М.А. Рабочий класс СССР: жизнь в условиях промышленного патернализма. М.: Горизонталь; 2021. С. 132..

Потом Максим пишет: 

«Отождествление интересов всего общества и отдельного коллектива — пожалуй, центральная теоретическая ошибка советских экономических реформ 1960-1980-х»²⁹Лебский М.А. Рабочий класс СССР: жизнь в условиях промышленного патернализма. М.: Горизонталь; 2021. С. 132..

И первый вопрос: где в этой цитате отождествление интересов общества и коллектива? Видимо, Максим перепутал утверждение факта с утверждением долженствования. Либерман пишет не о том, что интересы уже совпадают, а как раз о том, что нужно добиться этого.

Сами реформы проводились для того, что побудить работников трудиться продуктивней, поэтому сама постановка вопроса о различии интересов — уже скрытое признание того, что интересы партийного руководства и пролетариев неодинаковы. Например, в ГДР такое различие признали открыто — на уровне идеологии. Да, это ошибка системы, но её нужно признать, чтобы с ней бороться.

Та же проблема поднималась ещё в позднесталинских экономических дискуссиях, когда обсуждался проект программы ВКП(б) 1947 года.

Так что Лебский снова даёт утверждение и никак его не подкрепляет, поэтому в который раз ошибается.

Экономический кризис… буржуазная экономика?

Напоследок разберём самый одиозный тезис Максима:

«Да, советская экономика в начале 1960-х гг. страдала от падения темпов роста и качества продукции. Но какая буржуазная экономика не имела подобных проблем? Как известно ещё со времён Маркса, капитализм цикличен — при нём подъёмы сменяются кризисами. Однако советские лидеры всерьёз заявляли о “полной и окончательной победе социализма” (Третья программа… 1962). Социализм же не может испытывать экономических кризисов, так как предполагает построение сбалансированного планового хозяйства. Подобный подход, исключавший возможность возникновения в СССР циклических кризисов, не позволял сформировать методики разрешения новых противоречий, неизбежно рождавшихся в обществе переходного типа»³⁰Лебский М.А. Рабочий класс СССР: жизнь в условиях промышленного патернализма. М.: Горизонталь; 2021. С. 203..

Действительно, коммунисты XX века не предполагали, что социалистические страны могут сталкиваться с экономическими кризисами. Поэтому кратко поговорим о природе экономических кризисов в соцобществе. В отличие от капиталистических кризисов, кризис в социалистическом обществе происходит тогда, когда политика перестаёт соответствовать закону планомерности.

Когда проводится такая политика, которая не отражает возможностей экономики, то планомерность нарушается и возникает экономический кризис — одни цепочки производства начинают сбоить, приводя к повсеместным сбоям или остановкам производства в остальных цепочках.

Даже в социализме могут быть экономические кризисы, так как в нём ещё остаётся государство, а следовательно, и частичное отчуждение, а также несоциалистические производственные отношения. Эти кризисы являются менее разрушительными, чем кризисы перепроизводства, но их последствия накапливаются долговременно.

Социалистические кризисы тем более применимы к советскому обществу, которое лишь приблизилось к социализму, но не достигло его. Однако Максим не понимает природы кризисов, оттого и отождествляет советскую и буржуазную экономику.

Браво. Ещё одно нарушение закона тождества.

Хорошая тема для дискуссии. Но не более…

Что мы можем сказать о книге Максима? Мы открывали её с энтузиазмом и действительно надеялись на то, что Максим исправился и взялся за ум после книги о русском капитализме.

Однако те здравые мысли, которые он изложил, либо не новы, либо напрямую взяты у других авторов.

Новые тезисы, привнесённые Максимом, не являются в полной мере обоснованными. Ни тезис об усилении пассивности рабочего класса, ни тезис о Косыгинской реформе как предтече перестройки, ни тезис о том, что Госплан всегда выражает общественные интересы, — никакой из них не доказан.

Максим не смог объяснить, почему же советский рабочий класс не стал защищать СССР.

В сухом остатке книга Лебского представляет из себя разве что более или менее сносный фактологический экскурс по Косыгинской реформе.

В остальном, как и прошлая книга, она — лишь компиляция выводов других авторов с неудачными попытками в теорию самого Максима.

И то, что его книга получила «резонанс» в левом движении, но не вызвала никакой дискуссии, показывает исключительно то, что нынешние марксисты почти не думают о том, что читают, или не стараются выходить за рамки догм, изложенных ещё в XIX веке. Мы не хотим быть голословными, поэтому почитайте рецензии других левых: например, здесь и здесь. Вряд ли вам покажется иначе.

Такие книги откровенно вредны, так как они, во-первых, усиливают мифологическое мышление о том, что «до “подставить имя/период” была трава зеленее», а во-вторых, распространяют идеи исторического персонализма — он, кстати, перекочевал из первой книги Лебского. 

Максим Александрович, специально для вас прикладываем обширную библиографию об экономических реформах в ГДР. Надеемся, освоив её, вы больше не будете ошибаться в своих выводах.

• Die DDR-Wirtschaftsreform der sechziger Jahre. Konflikt zwischen Effizienz- und Machtkalkül
• Konsens, Konflikt und Kompromiss: soziale Arbeiterinteressen und Sozialpolitik in der SBZ/DDR 1945–1970
• Sozialismus als soziale Frage. Sozialpolitik in der DDR und Polen 1968–1976
• Arbeit, Arbeiter und Technik in der DDR 1971 bis 1989
• Jeannette Z. Madarasz. Working in East Germany: Normality in a Socialist Dictatorship 1961–79
• After the ‘Socialist Spring’: Collectivisation and Economic Transformation in the Gdr
• The Politics of Economic Decline in East Germany, 1945-1989
• Außenpolitik in engen Grenzen
• Constructing Socialism at the Grass-Roots The Transformation of East Germany, 1945–65
• Die Wirtschaft der DDR
• Between State Capitalism and Globalisation: The Collapse of the East German Economy
• Parteielite im Wandel Funktionsaufbau, Sozialstruktur und Ideologie der SED-Führung Eine empirisch-systematische Untersuchung 
• Aufbruch nach Utopia: Alltag und Herrschaft in der DDR 1961-1971 
• Private Enterprise in Eastern Europe The Non-Agricultural Private Sector in Poland and the GDR
• Red Prometheus Engineering and Dictatorship in East Germany, 1945-1990
• Red Helmsman: Cybernetics, Economics, and Philosophy in the German Democratic Republic
• Constructing socialism: technology and change in East Germany 1945-1990
• Внешнеэкономическая политика ГДР в условиях новой экономической системы (1963-1973)