Обложка для статьи про генетические патенты в мире и о том, почему это вредно и опасно

Гены, деньги, два патента

Рубрики: Настоящее, Политэкономия

Метки: Марксизм и биология

Автор: Олег Голубев

8 января, 2025

Содержание

Капиталисты присваивают микроорганизмы и гены человека — какая здесь угроза?

Вернон Боумен, американский фермер, купил семена на рынке, а Верховный суд США оштрафовал его на 84 тысячи долларов — столько он заплатил компании Monsanto.

Боумен не знал, что внутри его семян была «собственность» — генетическая модификация, которую и запатентовала Monsanto. Таких компаний в мире — много. Даже в России есть «Генотэк», который исследует ДНК клиентов. В него инвестирует «Яндекс», но зачем?

Генетические данные людей можно уже сейчас купить законно, а потом пользоваться ими в IT-компаниях, банках и органах власти. Чем это опасно при капитализме, а чем при социализме — на примере скандала вокруг ещё одной компании 23andMe.

От приватизации земли до патентов на гены

«Извращение и смешение всех человеческих и природных качеств, братание невозможностей, — эта божественная сила денег — кроется в сущности денег как отчуждённой, отчуждающей и отчуждающейся родовой сущности человека. Они — отчуждённая мощь человечества […] деньги превращают каждую из этих сущностных сил в нечто такое, чем она сама по себе не является, т. е. в её противоположность».

Карл Маркс¹.

«Капитализм всё превращает в товар»² — знакомая фраза? Сегодня, как и прежде, свойство капитализма — превращение всё в товар — высмеивается в карикатурах. В глубине души люди чувствуют и понимают, что этому должен быть предел.³

Если к частной собственности на землю мы привыкли за сотни лет, то к приватизации воздуха, неба, Луны или воды пока не готовы.

Огульная приватизация кажется карикатурной даже для сторонников свободного рынка, хотя, например, к полному превращению воды в товар начинают подготавливаться.⁴ Небо и Луна всё-таки тоже не в полной безопасности.⁵

А как обстоят дела с живой природой? Я недавно написал для «Спички» заметку о частных лесах в Норвегии и абсурдности такого отношения к природе — абсурдности для меня, человека, выросшего в России. Прожив в Европе 12 лет, могу сказать, что большинство людей, даже в странах с частными лесами и озёрами, не задумываются, что в частную собственность можно оформить живой организм, его потомство или даже генетические данные человека!

Частная генетика — опасна для общества

Многомиллиардная компания 23andMe

Когда была раскрыта структура ДНК и появились новые технологии секвенирования⁶, инвесторы заинтересовались биологическим знанием.

Молекулярные маркеры⁷ указывают на возможные болезни человека или его связь с географическими регионами. Эти маркеры можно использовать в медицинской диагностике, например при постановке диагноза — на врождённые заболевания, или для того, чтобы узнавать генетические корни своих предков. Молекулярные маркеры, значит, способны стать товаром — потребительная стоимость у них есть.

На генетических данных можно зарабатывать, продавая их сторонним лицам.

Генетический анализ позволяет с точностью определять организм по последовательности его генома.⁸ ⁹

Раньше, чтобы запатентовать породы животных или сорта растений, нужно было вступать на зыбкую правовую почву — например, доказывать, что животное обладает принципиально новыми признаками, которые вывел его «хозяин».

Теперь же, с появлением генетических баз данных и методов изменения генома¹⁰, доказать, что тобой создан именно новый генетический «продукт», уже не так трудно, как раньше. Можно сделать и так, чтобы животные или растения оставались стерильными — из соображений биологической безопасности или для того, чтобы эти животные и растения не размножались. Правда, коммерчески такие технологии применять пока негде и незачем.

Подумать о генетике при капитализме меня побудили новости осени 2024 года в изданиях The Atlantic¹¹, NYTimes¹² и BBC¹³ о состоянии дел биотехнологической компании 23andMe. Эти и другие медиа задавали примерно одни и те же вопросы — «Что будет с генетическими данными пользователей, если компанию, которая ими владеет, продадут? Может ли компания решать свои финансовые проблемы, продавая генетические данные пользователей?»

Компанию 23andMe основали в 2006 году Энн Воджицки, Линда Эйвс и Пол Кашет в Калифорнии. Её основным продуктом были наборы для генетического тестирования, которые позволяли узнать о своём происхождении, генетических рисках и наследственных особенностях. Название компании связано с 23 парами хромосом человека.

23andMe собирала и обрабатывала генетические данные людей: клиент посылал ей свой генетический материал, в основном в виде образца слюны, из неё выделяли ДНК, а потом её секвенировали.¹⁴ На основе полученных данных выявлялись различные маркеры: риски заболеваний, генетические предрасположенности, а также маркеры, которые указывали на связь человека с регионами и народностями.

В 2007 году компания 23andMe привлекла инвестиции от нескольких крупных организаций, включая Google.

Когда-то стоящая 6 млрд долларов, компания оказалась на грани выживания, столкнувшись с финансовыми проблемами; она потеряла доверие клиентов, её акции — сильно обесценились. Теперь неизвестно, что будет с её базой генетических данных, в которой упомянуто больше 15 млн клиентов.¹⁵

Почему потерять базу 23andMe будет опасно, объясняет профессор Дэвид Стиллуэлл из Кембриджского университета в интервью BBC.¹⁶ Дэвид говорит, что данные ДНК отличаются своей неизменяемостью, и это делает их особенно ценными и одновременно уязвимыми. Дальше он проводит такое сравнение:

«Если данные вашего банковского счёта украдут, это будет неприятно, но вы сможете открыть новый счёт».

Генетическая информация же уникальна, и заменить её нельзя. Поменять свой геном, как счёт в банке, не получится. А так как у каждого из нас, например у тебя, с родственниками схожая ДНК, если только один из них предоставил свои данные неблагонадёжной компании, по ним можно будет раскрыть информацию и о тех, кто их окружал всю жизнь.

Так ты и твои близкие потеряют часть себя, зато она, вероятно, окажется в руках заинтересованных и богатых людей.

В том же интервью BBC¹⁷ Карисса Велиз, профессор философского факультета и Института этики ИИ, преподаватель-тьютор Хертфорд-колледжа Оксфордского университета, рассказывает:

«Если вы предоставили свои данные компании 23andMe, вы фактически раскрыли генетическую информацию ваших родителей, братьев, сестёр, детей и даже дальних родственников, которые не давали на это согласия».

Прочитав эти новости, перед глазами возникают кадры из фильма «Гаттака» о мире будущего, где место человека в обществе определяют его генетические предрасположенности, а хорошую работу или образование нельзя получить без «правильных» генов. Но это научная фантастика. В реальности всё может быть менее эффектным, но и не менее отвратительным.

23andMe и другие компании — заработок на генетике клиентов

Данными от 23andMe и других схожих компаний могут пользоваться страховые фирмы, которые будут завышать стоимость страховки из-за повышенного риска болезни — на основании той самой генетической информации.

Банки могут использовать генетические сведения, чтобы выдавать кредит на невыгодных условиях или вовсе отказывать в нём. Например, банк при оценке рисков учтёт твои предрасположенности к болезням, маркеры, ассоциированные с долгожительством, и решит, что ты, мол, скоро умрёшь, — а кто будет платить по кредиту вместо тебя? «Отказать».

Проблема в том, что генетические маркеры зачастую просто указывают на вероятность, но не гарантию, появления у человека болезни, но банку будет на это всё равно. Если ты не основатель Google Сергей Брин, носитель варианта-маркера болезни Паркинсона¹⁸, то с мутацией в LRRK2, которая ассоциирована с Паркинсоном, ипотеку до старости получить не сможешь.¹⁹ Клиентом ты окажешься «неблагонадёжным».

Бабушка решила найти своих родственников, а полиция пришла к её внуку. Как такое может быть?

Полиция или государственные структуры тоже могут покупать генетические данные для своих целей. Представь: на месте преступления нашли «какую-то биологическую жидкость», кровь или сперму например. Жаркая погода и влага на пользу сохранности ДНК не пошла, и она частично разложилась. Полицейская лаборатория сделала что смогла, выделила ДНК из найденного образца. Но что дальше?

Можно поймать преступника обычными методами: опросить свидетелей, поискать мотивы и подозреваемых, а потом эту работу подкрепить образцом ДНК, собранным с места преступления. Есть и соблазн запросить доступ к генетической базе компании, которая предоставляет людям генеалогические услуги или услуги по планированию беременности.

Сохранность ДНК не очень хорошая, но полиции хочется «закинуть широкую сеть» и проработать всех, кто как-то совпал с генетическим образцом пока не найденного преступника. Возможно, ты попадёшь в поле зрения полиции просто потому, что когда-то сдал образец ДНК и узнал о своих предках-венграх родом из Западной Европы. Уже сейчас полиция сотрудничает с подобными компаниями, получая данные людей, которые не соглашались на их разглашение.²⁰ Ловить преступников — благое дело, но такие методы не застрахованы от ошибок и могут быть использованы не только во благо людей.²¹

Приглашённые эксперты BBC правы: любое «неверное движение», утечка данных например, и жизни десятков тысяч людей могут быть испорчены навсегда.

Компании, связанные с генетикой, привлекают инвестиции от организаций, которые зарабатывают на рекламе, таких как Google и «Яндекс». Генетические данные можно использовать для персонализированных рекомендаций, например по здоровью, питанию или фитнесу.

Допустим, человеку хочется персонального подхода и немного мотивации для еженедельных тренировок. Он сдаёт тест, определяются его генетические особенности, а Google или «Яндекс» за подписку на сервис или с покупкой фитнес-часов предоставляют план тренировки, «основанный на ваших особенностях». Насколько это соответствует особенностям человека или возможно ли по таким данным создать дельный план — вопрос третьестепенный. Люди получают «мотивацию», Google или «Яндекс» — подписчика на сервис или пользователя часов, которому можно будет продавать персонализированную рекламу.²²

Источник прибыли найден: компании переходят от единичного акта купли-продажи к постоянному заработку на человеческих генах.

Самое главное: пользовательские соглашения компаний, собирающих генетический материал, часто написаны таким образом, что разрешают капиталистам продавать собранные ими данные, если сами будут кем-то куплены и обанкротятся.²³ Именно по этой причине крупные медиа активно освещают коммерческие истории, связанные с генетикой.

Капиталисты зарабатывают лишь часть своего капитала на продаже тестов, но эта модель для них — безнадёжна. Люди покупают тесты и, как правило, не возвращаются.

Много денег поступает и от фармацевтических компаний, которые стремятся получать доступ к генетическим базам данных. Например, 23andMe в 2018 году привлекла 300 млн долларов от фармацевтической компании GlaxoSmithKline, которой они были нужны для разработки лекарств и диагностических средств.²⁴ Какой в этом толк для «фармацевтов»? Разработать уникальные препараты для разных групп людей, запатентовать и продавать их по завышенным ценам.²⁵

В России, кстати, есть похожая на 23andMe компания — «Генотэк». Она не такая крупная, но в неё тоже инвестируют влиятельные собственники, например уже упомянутый «Яндекс».²⁶ Пока у «Генотэка» всё более-менее благополучно, но никаких гарантий дать он, конечно, не может — мир такой изменчивый!

Борьба за открытость генетических данных

Классический пример того, как компании борются за генетические данные, — дело Ассоциации молекулярной патологии против компании Myriad Genetics.²⁷ До 2013 года Myriad Genetics обладала патентами на гены BRCA1 и BRCA2, связанными с повышенным риском рака груди и яичников. Эти патенты позволяли ей монополизировать некоторые тестирования, взимая за анализ три тысячи долларов и не допуская к ним другие лаборатории.²⁸

Перед нами хороший пример XXI века — о противоречии между общественным производством и частным присвоением.

13 июня 2013 года Верховный суд США постановил, что естественно встречающиеся гены, такие как BRCA1 и BRCA2, не могут быть запатентованы, поскольку ДНК является «продуктом природы». Суд отметил, что открытие гена не создаёт ничего нового, а значит, его нельзя присваивать в частную собственность. Это решение отменило больше четырёх тысяч патентов разных компаний на человеческие гены, сделав их доступными для исследований и коммерческого использования.²⁹ Стоимость тестирования на рак груди снизилась с трёх тысяч до ста долларов.

Верховный суд США, однако, оставил возможность патентовать синтетически созданные ДНК, такие как комплементарная ДНК (кДНК). Эта форма ДНК, выведенная в лаборатории из молекулы мРНК, по словам суда, не встречается в природе и, следовательно, может быть закреплена за частным собственником. Даже такое решение серьёзно ограничивает возможности для генетического тестирования, потому что кДНК часто используется в некоторых исследованиях.³⁰

В геноме человека гены как бы разбиты на отрывки, между которыми располагается «ненужная» «информация». Информация со всего генома считывается, и то, что «не нужно»³¹, вырезается организмом; остаётся только последовательность самого гена — зрелая мРНК.

С помощью химических реакций специалист превращает мРНК в стабильную молекулу — кДНК. Именно её стремятся «добыть» лаборатории, потому что с ней они получают доступ лишь к последовательности гена, а его «ненужных» участков, которые могут быть весьма длинными, уже нет. Это экономит время и деньги, оставляет только то самое «нужное» для заказа потребителя.

Если очень грубо упростить: ты можешь купить курицу («ДНК») в магазине, но сварить её нельзя, потому что варёная курица («кДНК») и её варка («Химическая реакция») — это нечто, что в природе не встречается и защищено патентом. Интересно, не правда ли? Покупай патент на варку курицы.

Вроде как напрямую гены патентовать нельзя, но проблема ли это для капиталистов? Поясняем на схеме, как ДНК «патентуют» в кДНК

Мало того: американские компании до сих пор пытаются вернуть право патентовать гены.

Пока что речь идёт только об изолированных последовательностях ДНК и РНК.³² Но патенты на генетически-модифицированные организмы оформляются давно — первый такой патент был выдан Ананде Мохану Чакрабарти в 1980 году для генетически модифицированной бактерии, способной разлагать сырую нефть.³³

Показательный пример отношения государства к конфликтам, связанным с правом на генетическую информацию, — дело 2013 года Monsanto Co. v. Bowman.³⁴

Фермер Вернон Боумен купил обычные семена сои на рынке, где они продавались как корм, и воспользовался ими для посадок. Семена содержали запатентованную Monsanto генетическую модификацию Roundup Ready, которая делает растения устойчивыми к гербицидам. Боумен утверждал, что не нарушал патент, так как семена были куплены законно, а растения — выращены им самим. Однако Верховный суд США постановил, что права патентообладателя распространяются и на потомство «созданных» им семян, поскольку в них есть защищённая правом генетическая модификация. Фермера приговорили возместить ущерб в размере 84 тысяч долларов.³⁵

Я задумался: а как дело обстоит со штаммами микроорганизмов?³⁶ Одно дело — генетически модифицированные штаммы, которые ты сам искусственно создаёшь в лаборатории, редактируя их геном. Другое — патентовать микроорганизмы, изолированные из естественной среды.

Как оказалось, патенты на микроорганизмы, изолированные из естественной среды, тоже возможны.

Пользуясь размытым определением штамма в науке и разнообразием генетических маркеров³⁷ для определения микроорганизмов, штаммы, выделенные из окружающей среды, например почвы, патентуются с 1980-х годов.³⁸ Но в размытости таких определений кроется проблема и для обладателя патента: его «право» может быть легко нарушено, так как организм, уже кем-то «присвоенный», лишь с незначительными видовыми отличиями можно будет определить как «новый штамм».

Патент на готовку курицы звучит абсудно, да? Но приблизительно это и делают капиталисты с генетическими данными

Что с генетическими патентами будет дальше?

Иногда научное сообщество и общественность сопротивляются генетическим патентам, но часто это безуспешно. Только из примеров выше мы можем понять, какие проблемы возникают из-за частного владения генетическими данными и патентами на организмы.

Если случайно нарушить неочевидный патент, которых десятки тысяч, можно разориться или сесть в тюрьму.

Сами патенты разрабатываются на основе данных, полученных за счёт общественных средств, однако результаты, основанные на этих данных, приватизируются и используются в интересах ограниченного круга лиц — капиталистов и топ-менеджеров. Такие патенты ограничивают медицинские исследования, мешают людям получать необходимое лечение и создают препятствия даже для фермеров.

Современная наука позволяет нам изучать огромное количество генетической информации задёшево. Одновременно её нужно как-то хранить, обрабатывать, регулировать к ней доступ. Если эти данные не будут анонимными, доступ к ним не будет прозрачен и подконтролен общественности, если они так и будут товаром, то это может привести к давлению или агрессии со стороны государства.

Недавний пример того, как власть, используя генетические данные, находит своих противников — арест Даниэлы Клетте из RAF (Rote Armee Fraktion).³⁹ ДНК с мест преступления была использована для её обвинения и ареста.⁴⁰ Процесс будет длиться долго, но её обвиняют в незаконном хранении оружия, ограблениях, покушениях на убийство и много в чём ещё.⁴¹

Научно-техническое развитие в современном мире сталкивается с двумя фундаментальными проблемами.

Первая — в искусственных барьерах, которые создаёт частная собственность. Патенты, платный доступ к публикациям и коммерческая тайна мешают знаниям и технологиям распространяться ради прибыли узкой группы лиц.

Опыт СССР показал, что без капиталистических ограничений наука может развиваться эффективно. Например, хорошим был советский опыт разработки антибиотиков и вакцин; он позволял массово и быстро производить нужные препараты — советский вариант пенициллина «пенициллин-крустозин ВИЭМ» в годы войны или вакцину против натуральной оспы для борьбы со вспышкой оспы в Москве в 1959–1960-х годах.⁴² Не было патентного права, но была централизованная и общенародная система здравоохранения.

Министерство здравоохранения и научные институты Советского Союза реагировали на эпидемии и устраняли их в очень короткие сроки.

Вторая проблема сложнее и не решается просто отменой частной собственности. Даже в социалистическом обществе новые технологии могут использоваться для нарушения прав личности, десятков тысяч людей. Генетические исследования, например, как видно, способны помогать как медицине, так и надзорным органам. Опыт ГДР и Штази показал, как система сбора данных может превратиться в инструмент чрезмерного надзора, даже во вред самим пролетарским чиновникам.⁴³

Нужно не только изменять производственные отношения, но и вырабатывать этические нормы использования технологий, создавать механизмы общественного, прежде всего низового контроля над тем, как они применяются.