Сегодня считается, что в Советском Союзе построили социализм. Так считалось и раньше. Но нам кажется, что его там всё-таки не построили. Чтобы его возвести, недостаточно водрузить красный флаг на купол Сенатского дворца или всюду развесить портреты Маркса. Надо сделать частную собственность общественной, вооружить как можно больше рабочих, а также позволить каждому из них управлять государством. Ни первого, ни второго, ни третьего в Союзе добиться в полной мере не смогли.

Тем не менее большевики доказывали обратное: например, чтобы власть КПСС казалась общепризнанной, а советский строй — демократичным, советские историки не в одной статье писали, что коммунисты не подбирали власть, «валявшуюся под ногами». На самом деле они к ней пришли, опираясь на самих рабочих, которые сознательно строили социализм и принимали политические решения.

Не будем таить греха: мы очень сильно в этом сомневаемся. В новой статье мы постарались узнать, правда ли российский пролетариат представал настолько сознательным, чтобы самостоятельно сооружать советское государство. Для этого мы углубились в диалектический и исторический материализм, архивные дела и работы классиков.

В объятиях одного заблуждения

Большевики победили по многим причинам, но самая главная из них — потому, что промышленные рабочие, жившие не только в Петрограде, но и в глубинке, разделяли их взгляды. Каждый сознательный пролетарий читал классиков, представлял, каким будет социалистическое будущее, и не сомневался в том, что марксистские идеи верны.

Словом, большевики победили потому, что смогли выразить интересы рабочих в своей теории — а рабочие, осознав её и пойдя за большевиками, привели их к власти.

Такое мнение сложилось в отечественной историографии — отчасти благодаря советским историкам, которые утрировали сознательность промышленных рабочих и приписывали им то, чего они не имели. Неважно почему: в угоду конъюнктуре, по незнанию или вслед за традицией — мы не будем в это вникать. Для нас главное то, что они выставляли дело именно так.

Например, Игорь Павлович Лейберов, советский и российский историк, в одной из своих статей писал:

«Петроградский пролетариат являлся одним из передовых, наиболее сознательных и организованных отрядов российского рабочего класса»¹Лейберов И. П., Шкаратан О. И. К вопросу о составе Петроградских промышленных рабочих в 1917 году // Вопросы истории. — М. : изд-во АН, 1961. — № 1. — С. 43..

Павел Васильевич Волобуев, доктор исторических наук, хотя и принадлежал к «новому направлению» в советской историографии — группе историков, которые пересматривали устоявшиеся взгляды и потому перешедшие в стан «ревизионистов», — утверждал в одной из своих статей, что «к октябрю 1917 года большинство рабочего класса стало революционным»²Российский пролетариат: облик, борьба, гегемония: материалы Всесоюз. науч. сессии по истории пролетариата России / Отв. ред. Л. М. Иванов. — М. : Наука, 1970. — С. 56..

Если, по мнению Волобуева, большинство российского пролетариата стало революционным, то, несомненно, столь же революционным оказался и петроградский рабочий класс.

С ним соглашался Геннадий Леонтьевич Соболев, советский и российский историк, но применительно к Февральской революции:

«Высокий уровень революционной сознательности питерского пролетариата воплотился в дни восстания против самодержавия в величайший героизм и самоотверженность рабочих»³Соболев Г. Л. Революционное сознание рабочих и солдат Петрограда в 1917 году: Период двоевластия. — Л. : Наука, 1973. — С. 33..

Может показаться, что под «высоким уровнем революционности» рабочего класса советские историки имели в виду только то, что к тому времени он созрел для того, чтобы бросить все свои дела, ринуться на баррикады и сокрушить капиталистический строй. Если они вкладывали такой смысл в понятие «революционности», то незачем обвинять их в том, что они приукрашивали сознательность рабочих и придавали им те свойства, которых на деле не существовало.

Похоже, советские историки утверждали только то, что рабочим сначала опротивел царизм, а потом им надоел капитализм, поэтому они с помощью революций добились социализма — ни больше, ни меньше того.

Революционность — понятие, будто бы касающееся сугубо революционных настроений, а не того, насколько чётко рабочие осознают марксистские идеи и способны ли они воплотить их в жизнь. Но нам кажется, что советская наука, рассуждая о «революционности» пролетариев, не ограничивалась лишь таким смыслом. Не будем перебирать историографию и просто приведём пример из того же сборника, где Волобуев опубликовал статью, на которую мы сослались выше.

Юрий Ильич Кирьянов, советский историк «нового направления», рисуя широкими мазками облик российских рабочих, упомянул, что они становились революционнее не только потому, что возмущались тем, что верхи не могли удовлетворить их запросы и потребности, но и потому, что достигали определённой сознательности, развивали свою политическую культуру⁴Российский пролетариат: облик, борьба, гегемония: материалы Всесоюз. науч. сессии по истории пролетариата России / Отв. ред. Л. М. Иванов. — М. : Наука, 1970. — С. 126..

Если довести посылки советских историков до логического завершения, мы должны согласиться с тем, что революционность рабочего класса рождалась прежде всего благодаря тем условиям, в которых он существовал, то есть благодаря нищете и нужде, а потом она вырастала — не без помощи коммунистической партии — до осознанности, которую рабочие могли и желали доказать в деле, отражая реальность.

Теперь надо уточнить, что есть отражение и осознанность. Поговорим пару минуток о философии.

Наш мир материален, причём настолько, что его можно назвать самим словом «материя». У материи есть разные атрибуты, или свойства, которые образуют её сущность и без которых она не может существовать, как то: пространство, время, движение-развитие и другие. Свойства, присущие материи как таковой, присущи в тех или иных формах каждому телу, потому что каждое тело является частью материи, её ограниченным целым.

Отражение — это ещё один атрибут материи. Отражение представляет собой некоторую способность, присущую всем телам. Благодаря ей они, когда взаимодействуют, могут воспроизводить качества друг друга.

Человек — это тоже «тело», а значит, он тоже, как и остальные тела, способен отражать мир. Но всё-таки человек не простое, а особенное тело, ведь пока нет ничего более сложного, чем общество, созданное им. Оттого общественная материя по праву зовётся высшей формой развития материи.

Человек, чтобы существовать, постоянно взаимодействует с телами. Но из-за того, что он «особенный» по своей природе, он и отражает их по-особенному⁵К слову, форма отражения, которым постоянно «занимается» человек, есть наше сознание. ⁶В мире существует и нечто идеальное, например наши мысли. Оттого человек может отражать не только материальное, но и идеальное. Здесь мы плавно подходим к проблеме, пока не разрешённой марксизмом, что есть идеальное, идеальность и всё, что образуется ими. В любом случае, чтобы невольно не стать дуалистом, рассуждая об идеальном, надо понимать, во-первых, что человек отражает идеальное, только когда создаёт материальное, а во-вторых, что идеальное есть отражение материального, а не отражение самого себя или неведанной субстанции, например Бога или Абсолютного Духа. Сознание — это высшая форма отражения общественного бытия. Следовательно, оно им порождается, и оно напрямую связано с господствующими при нём общественными отношениями. Идеальное может существовать лишь как форма материи, а потому оно материально в конечном счёте..

Человек, как и другие животные, стремится удовлетворить свои потребности. Но он не просто берёт палку и сбивает ею кокос, а идёт в магазин, чтобы его купить, потому что кокосы в России не растут. Сначала малайцы или китайцы их выращивают, собирают, упаковывают, а потом договариваются с другими малайцами или китайцами, которые будут их доставлять. Бог знает, сколько человек привлекается к тому, чтобы россияне могли есть кокосы. И так происходит со всеми нуждами человека: какую потребность ни возьми, самостоятельно человек её удовлетворить не может, поэтому он обязательно обращается за помощью к другим людям и создаёт вместе с ними нечто новое, что помогает им достичь своей цели.

Человек немыслим вне общественных отношений.

Он, в отличие от других животных, чтобы существовать, создаёт и развивает общество, борясь с силами природы и — пока существует классовое общество — с силами, созданными им самим, то есть с общественными силами.

Но человек стремится не только удовлетворить свои потребности, но и познать окружающий мир, то есть поступать так, что не всегда и необязательно приводит к тому, что может удовлетворить его потребность.

Чтобы совершать открытия, человек пользуется мозгом, который является «зеркалом» всех вещей и всех отношений вещей, то есть является «зеркалом» мира⁷Лифшиц М. А. Об идеальном и реальном // Вопросы философии. — 1984. — № 10. — С. 140.. Правда, мозг, как и любая существующая вещь, ограничен в самом себе, потому что соотносится с реальностью, своими свойствами и продуктами, в частности с психикой, только так, как он может по природе своей с ними соотноситься.

Посему человек, обладающий им, не может постичь то, что недоступно ему одному априори: например, он не может сам себя отправить в космос. Ему потребовалось объединиться с миллионами других людей, чтобы сделать то, что раньше казалось невозможным.

Именно мозг помогает людям слаженно работать и общаться друг с другом, но в отдельно взятом виде, то есть будучи мозгом одного человека, он не способен делать практику людей коллективной и взаимной. Понадобилось «удлинить» мозг его неорганическими придатками, например словами, инструментами, машинами, зданиями, книгами, чертежами — короче говоря, всем тем, что обычно называют культурой.

Мы снова возвращаемся к тому, что человек в одиночестве немыслим: чтобы что-то познавать, ему приходится объединяться с другими людьми и пользоваться дарами общества, даже если он считает себя гением-одиночкой.

Не волнуйтесь: мы сами уже устали, поэтому больше не будем говорить о философии. Осталось огласить вывод.

Человек, отражая мир, обязательно его преобразовывает, но преобразовать его можно, лишь взаимодействуя с другими людьми, поэтому отражение человеком — социальное по своей природе и может возникнуть только в обществе и благодаря ему.

Следовательно, человек только тогда что-либо осознаёт, когда так или иначе объединяется с другими людьми и совершает определённые действия, предварительно поняв, почему их надо совершать и к чему они приведут.

Если российские рабочие не просто понимали, что живут в убогих условиях, а осознавали, почему они в них находятся и что им надо делать, чтобы от них избавиться, то они, стремясь жить и задавить своего классового врага, переходили к тем или иным действиям — даже к самым примитивным: например, они начинали агитировать товарищей по фабрике или помогать деньгами социал-демократическим газетам.

Если встретите воспоминания рабочего, в которых он божится, что осознавал, почему ему так плохо жилось, но при этом не стремился что-либо делать, то не верьте ему: он явно мало чего осознавал.

Подытожим: говоря о том, что «революционность» российского пролетариата неизбежно делала его сознательным, многие советские историки спрашивали себя не столько о том, стремился ли рабочий класс сокрушить капитализм, сколько о том, рассудительно ли он подходил к делу и стремился ли осуществлять на практике марксистские идеи⁸Кто-то может возразить, что мы додумываем за советских историков то, что они понимали под «сознанием», «отражением» и другими философскими категориями. Потому и наш вывод о том, что они понимали под «революционностью» рабочего класса, не является однозначно верным. Возможно, оно и так. Но мы пользуемся той же методологией, что и наши предшественники, — марксистской методологией, а значит, мы должны разговаривать с ними на одном языке. В результате виднеется четыре исхода: 1. Мы верно интерпретировали рассуждения советских историков; 2. Они делали верные умозаключения, а мы плохо разбираемся в философии и потому их не поняли; 3. Советские историки сами плохо разбирались в марксизме, поэтому мы не могли их понять; 4. Никто из нас не прав, отчего и нам, и советским историкам надо чаще ходить в марксистский кружок. Пусть нас рассудит читатель..

По их мнению, большинство российских рабочих, по крайней мере осенью 1917 года, являлось революционным и потому — социалистически сознательным.

Об этом пишет, например, советский историк Лука Степанович Гапоненко в одной из своих статей. Рассуждая о том, выступал ли рабочий класс гегемоном в событиях 1917 года, он заключил, что Октябрьская революция оказалась не только «глубоко народной», но и «пролетарской по своему содержанию» — даже несмотря на то, что рабочие составляли тогда меньшинство в слое трудящихся.

«Пролетариат, если он осознал свои революционные цели и им руководит марксистско-ленинская партия… может выполнить роль гегемона социалистической революции⁹Здесь кажется, будто Гапоненко утверждает, что социалистическая революция может произойти так, чтобы пролетариат не являлся её гегемоном. Пролетарская революция без пролетариата! Звучит забавно, но всё-таки Лука Степанович имеет в виду другую ситуацию. Он говорит, что социалистическая революция может провалиться и «накрениться вправо», если пролетариат не успеет к тому моменту, когда она начнётся, осознать свои революционные цели и создать подлинную коммунистическую партию. и возглавить всех трудящихся в их борьбе за построение социалистического общества»¹⁰П. В. Волобуев, Л. С. Гапоненко. Рабочий класс России — гегемон социалистической революции // Вопросы истории. — М. : изд-во АН, 1968. — № 11. — С. 20., — утверждал Гапоненко.

Подчеркнём: пролетариат может стать гегемоном в социалистической революции, только если он «осознал свои революционные цели».

Однако пролетариату мало осознать свои революционные цели, чтобы стать гегемоном: ему ещё надо, помимо прочего, «завоевать на сторону революции большинство рабочего класса»¹¹Там же. — С. 5.. Мы уже выяснили, что именно чаще всего понимали советские историки под «революционностью» пролетариата. Стало быть, когда большая часть российского рабочего класса перешла на сторону революции, она тем самым стала социалистически сознательной.

Гапоненко упускает то обстоятельство, что революция может быть разной в зависимости от того, какие задачи она выполняет: политической, социальной, культурной, научной — и кто является её гегемоном: рабовладельческой, феодальной, буржуазной, пролетарской.

К примеру, советская историография признавала, что большевикам пришлось оживотворять российский капитализм, проводя «догоняющую модернизацию», но при этом она считала Октябрьскую революцию не буржуазно-демократической, а истинно социалистической революцией — только из-за того, что её «руководителем» выступил рабочий класс.

На самом деле Октябрьская революция первоначально проявлялась как буржуазная¹²Сущность Октябрьской революции проявилась в том, что ей, прежде чем начать строить социализм, потребовалось решить буржуазно-демократические задачи, которые не решило Временное правительство: вывести Россию из войны, дать крестьянам землю, покончить с экономическим кризисом и провести «догоняющую модернизацию». Но пролетариат, воспользовавшись помощью социалистической интеллигенции, выступил в ней гегемоном и стремился посредством её достичь социализма. В связи с тем, какие задачи сперва должна была решить Октябрьская революция, и с тем, кто предстал её гегемоном, первоначально она, социалистическая по своей сущности, проявлялась как буржуазная. Потому Ленин и предостерегал в апреле 1917 года от того, чтобы называть первые этапы будущей революции социалистическими (Ленин В. И. Полное собрание сочинений: в 55 т. — 5‑е изд. — М. : Политиздат, 1969. — Т. 31. — С. 142–⁠143.)., но в сущности она оставалась социалистической и пролетарской — в связи с тем, что пролетариат, выступив в ней гегемоном, стремился достичь социализма.

Но Гапоненко не задумывается о таких нюансах. Оно и верно: что-то переосмысляя, ненароком можно отойти от общепринятой концепции и стать «историком, неприятным во всех отношениях». Хотя он мог искренне считать, будучи человеком своего времени, что задумываться здесь попросту не о чем. Как бы там ни было, он подводит нас к главной мысли.

По его мнению, Октябрьская революция — социалистическая, «глубоко народная» и «пролетарская по своему содержанию» — свершилась в отсталой, полуфеодальной стране только потому, что рабочий класс выступил в ней гегемоном, то есть повёл за собой остальных трудящихся, а значит, по мнению Луки Степановича, только потому, что в большинстве своём осознал свои революционные цели.

Отлично, с основными понятиями разобрались. Но почему мы, описывая выкладки советских историков, обращаемся в конечном счёте к столичным рабочим? Дело в том, что провинциальные города были связаны тысячами нитей с Петроградом: в нём располагалось правительство, от него шли железные дороги, там заключались торгово-финансовые соглашения.

«Петербург, как отдельная местность, не существует. Петербург — географический, политический, революционный центр всей России. За жизнью Петербурга следит вся Россия. Всякий шаг Петербурга является руководящим примером для всей России»¹³Ленин В. И. Полное собрание сочинений: в 55 т. — М. : изд-во полит. лит., 1969. — Т. 24. — С. 503., — писал Ленин.

В таком случае столичные пролетарии, обладавшие высокой сознательностью, должны были распространять свои взгляды, убеждения, идеи, — словом, политическое сознание — на пролетариев из провинции. Значит, рабочие со всей страны поступательно становились сознательными. Отсюда вытекает вывод, сделанный Сталиным:

«Октябрьскую революцию нельзя считать только революцией в области экономических и общественно-политических отношений. Она есть вместе с тем революция в умах, революция в идеологии рабочего класса»¹⁴Сталин И. В. Сочинения: в 13 т. — М. : Госполитиздат, 1952. — Т. 10. — С. 248..

Подчеркнём: «Она есть вместе с тем революция в умах»;

…и вывод, выраженный в «Истории Коммунистической партии Советского Союза»:

«Своей самоотверженной работой в массах и гибкой тактикой, учитывавшей конкретную обстановку, партия сплотила под сво­им знаменем пролетариат, сумела убедить народные массы в пра­воте своих идей и поднять народ на решающую битву против Временного правительства»¹⁵История Коммунистической партии Советского Союза / Под рук. Б. Н. Пономарёва. — М. : Изд-во полит. лит., 1982. — С. 218..

Подчеркнём: «Партия сумела убедить народные массы в правоте своих идей».

Если счесть, что эти выводы верны и подтверждаются историей, то напрашивается следующая логическая цепочка. Ради неё мы так долго вникали в философию и мысли советских историков.

Итак. Сведём концы и начала полученного нами знания.

Столичные пролетарии вошли в анналы не только как «одни из самых революционных», но и как «одни из самых сознательных». Раз они таковыми являлись, то они обладали социалистическими представлениями, а значит, подкованно, — по крайней мере, в основных вопросах — рассуждали о коммунистическом будущем и старались делать так, чтобы товарищи из провинции не «отставали по программе».

Таким образом российские рабочие долго ковали своё политическое сознание, прежде чем в 1917 году — хотя бы в большинстве — убедились в том, что марксистские идеи верны. Уверовав в марксизм, они восстали против капитализма рассудительно.

Следовательно, — здесь сама суть! — большевики не подбирали власть, «валявшуюся под ногами».

Они пришли к власти не только законно, но и легитимно, ибо рабочие, жившие по всей стране, осознанно и обдуманно хотели, чтобы те у неё оказались. Они считали партию большевиков своим авангардом, который выступит штабом и сможет им помочь на первых порах. Потому они и приводили её в свои органы власти.

Предположим, оно так и происходило. Но ведь рабочий класс мог добиться власти и столь обдуманно принимать политические решения, только если осознал себя: самоопределился идейно и теоретически, усвоил свои классовые интересы, цели и задачи; только если расцвела его политическая культура — форма деятельности, в которой человек, умеючи пользуясь политическими знаниями, воплощает их в действительность, управляя обществом, государством и трудовыми коллективами¹⁶Общественное сознание и его формы / Предисл. и общ. ред. В. И. Толстых. — М. : Политиздат, 1986. — С. 106..

Оттого российский пролетариат и мог добиться власти, только если познал и осознал марксистские идеи до той степени, чтобы смочь не только уничтожить старый строй и расправиться с реакцией, но и сплотиться вокруг своей коммунистической партии и начать самому создавать социалистическое государство, успешно управляя им одновременно.

Невозможно по-настоящему осознать, что надо уничтожить старое государство, не осознавая, каким образом надо строить государство социалистическое, его заменяющее.

Раз многие рабочие, а по заверениям советских историков — большинство из них, всё осознавали как минимум в необходимой мере, то отсюда вытекает два вывода: первый — официальный, советский, а второй пусть будет неофициальным, несоветским:

1. Новый, советский госаппарат возводила не бюрократия, не партия, а сами трудящиеся. Тогда РСФСР и СССР — в том виде, в котором мы их знаем, — надо по праву считать подлинными социалистическими государствами; по сути говоря — организованным в господствующий класс пролетариат. Тогда и верхушка КПСС не узурпировала власть, а правомерно руководила обществом, ведь она являлась плотью от плоти пролетариата.

Следовательно, советская модель социализма — истинная и верная; именно её предвещали Маркс с Энгельсом.

Следовательно, советская модель социализма не подлинный социализм, а временный компромисс, на который вынужденно пошли рабочие.

Выводы занимательные. Давайте не будем читать дальше и уделим минутку тому, чтобы их принять.

На наш взгляд, Советскому строю много чего не хватало для того, чтобы стать социализмом, в том числе уже затронутой прямой демократии. Не нужно иметь семи пядей во лбу, чтобы доказать тот факт, что в СССР её не существовало. Посему мы склоняемся больше ко второму выводу. Но с небольшим уточнением.

Рабочие не изобрели никаких средств, с помощью которых они смогли бы контролировать бюрократию так, чтобы она не отрывалась от своих корней и оставалась истинно пролетарской. Рабочие и чиновники закрепили свою договорённость лишь честным словом, заключив негласный «социальный компромисс». Пролетариат не стал противиться тому, что бюрократия начала постепенно овладевать госаппаратом и создавать для себя благоприятные условия, но взамен он просил, чтобы чиновники выводили его из отсталости и предоставляли ему жизненные блага. Тот компромисс, который они невольно нашли, оказался ненадёжным и не мог вечно спасать страну от реставрации¹⁷Подробнее о том, почему бюрократия не является частью рабочего класса и зачем она потребовалась в соцстранах, см. в нашей статье «Социализм в цветах ГДР. Часть 3»: https://spichka.media/gdr-3/.

Но ведь советские историки утверждали, что рабочие совершали революцию, будучи социалистически сознательными! Стало быть, они строили социалистическое государство и управляли им. Значит, наличествовала прямая демократия и никакой рестраврации, во всяком случае изнутри, произойти не могло.

Одно из двух: либо реальность выдаёт себя не за ту, какой является, либо кто-то врёт и не краснеет.

В любом случае мы решили проверить, правда ли российский пролетариат представал настолько сознательным, чтобы самостоятельно строить социализм или с успехом укрощать чиновников. Для этого мы сравнили выкладки классиков с рассуждениями провинциальных и столичных рабочих о том, какое же оно, светлое коммунистическое будущее. Но прежде чем мы перейдём к самым интересным из них, сделаем несколько оговорок.

Во-первых, мы понимаем, что опрометчиво рассуждать о социалистической сознательности рабочего класса, не владея самим понятием социалистического сознания. Чтобы его определить, надо углубляться в тему подробнее, в том числе штудируя философское наследие, чем мы и займёмся в следующих статьях.

О предмете нельзя что-либо заключать, не зная его сущности, поэтому здесь мы будем говорить не о нём, а о его проявлениях.

Во-вторых, мы решили случайным образом взять мемуары рабочих-большевиков — кое-что почерпнуть из архивов, — чтобы посмотреть в общих чертах, насколько глубоко они знали марксистскую теорию и каким им представлялось социалистическое будущее. Для этого мы, читая воспоминания и архивные дела, сличали тезисы рабочих с тем, что писали классики.

В итоге наша выборка получилась не настолько широкой, чтобы мы могли с полной уверенностью сказать о том, как проявлялось социалистическое сознание рабочего класса. Но всё-таки благодаря ей мы можем выяснить, какие настроения и взгляды царили в рабочей среде.

Заглядывая чуть вперёд, скажем, что результаты оказались хуже, чем мы предполагали.

В-третьих, о чём вы уже догадываетесь исходя из наших двух прошлых оговорок, мы не станем настоящей, небольшой статьёй совершать переворот в науке, потому что мы его не совершили и совершать пока не собираемся. Здесь мы хотим лишь очертить фронт работы, задать ей направление и поделиться своими размышлениями.

Так что вы, прочитав эту статью, только в самом общем плане поймёте, как у рабочих обстояли дела с теорией и каким они представляли будущее социалистическое общество.

Общественная собственность. Планомерное хозяйство

В «Анти-Дюринге» Фридрих Энгельс писал:

«Когда с современными производительными силами станут обращаться сообразно с их познанной, наконец, природой, общественная анархия в производстве заменится общественно-планомерным регулированием производства сообразно потребностям как общества в целом, так и каждого его члена в отдельности»¹⁸К. Маркс, Ф. Энгельс. Полное собрание сочинений: в 39 т. — 2‑е изд. — М. : Госполитиздат, 1961. — Т. 20. — С. 284..

Если средства производства окажутся в общественной собственности, то пролетарии смогут сознательно планировать производство согласно своим интересам. Но для этого им надо, взяв власть, облечь средства производства прежде всего в государственную собственность.

Тем самым они начнут овладевать производством, постепенно искореняя частную собственность, товарное производство и анархию производства.

Александр Карпович Петров родился 1875 году в Казани в семье бедных рабочих. Тогда Казань не была крупным промышленным центром, и рабочее движение в ней почти не развивалось. В 1895 году Петров поехал в Нижний Новгород, чтобы создавать там марксистские кружки. Однажды, прогуливаясь по набережной Волги, он встретил Владимира Галактионовича Короленко — русского писателя, который помогал и сочувствовал революционному движению. В тот миг Петрова охватила интересная мысль:

«Хорошо было бы, если бы в каждом городе такая личность была губернатором. Тогда в этот хаос капитализма, который виден и среди торговли, и в трудовом пейзаже Волги, был бы внесён план и что-либо разумное»¹⁹Петров А. К. Рабочий-большевик в подполье. — М. : Новая Москва, 1925. — С. 30..

Неясно, считал ли Петров, что городам нужны «губернаторы» в привычном понимании этого слова, или он всего лишь образно выразился и имел в виду кого-то другого, например сотрудников «Госплана». Любопытно именно то, что рядовой рабочий связывал трудности, с коими он сталкивался, не с гневом божьим, случайностью или происками правительства. Виновник того, сдаётся Петрову, — хаос капитализма, в который «нужно внести план или что-либо разумное».

Здесь есть ещё кое-что интересное. Петров предлагает придать элементы планирования капитализму. По всей видимости, он не понимает, что экономические беды исходят от частного характера собственности, поэтому и собирается привносить планомерность во что-то, оставаясь в рамках товарно-денежных отношений.

Какую бы форму капитализм ни принимал, он всегда будет стихийным, чему благоприятствует основное противоречие менового общества. Собственники никогда, даже если объединятся, не смогут всецело согласовать интересы друг друга.

К слову о капиталистических объединениях. Когда Петров гулял по набережной Волги, империализм только становился и проявлялся слабо, поэтому наш рабочий, даже если бы захотел, не сумел бы предвидеть, что в скором времени везде появятся синдикаты и тресты. Следовательно, он если и мог поразмыслить о том, что необходимо вводить планирование, то скорее в местном, а не в общенациональном масштабе. Отсюда и растут ноги его «разумных губернаторов».

Но давайте представим: Петров чуть позже застал монополии и задумался, можно ли их использовать для того, чтобы одолевать стихийность капитализма. Порассуждаем вместе с ним в таком русле.

Каким бы капитализм монополизированным ни оказывался, он не может существовать вне хотя бы малейшей конкуренции. Иначе он перестанет быть капитализмом. Именно конкуренция является одной из движущих сил развития буржуазного общества, побуждающих капиталистов изобретать новые методы производства, чтобы производить товары ниже их общественной стоимости и тем самым получать избыточную прибавочную стоимость.

Вдобавок конкуренция, как выражался Энгельс, — это «великая уравнительница прибылей», которая задаёт средний уровень прибыли, к которому так или иначе тяготеют капиталы. Тем самым конкуренция животворит капитализм и содействует тому, чтобы он регулировал себя сам и не погибал. Да, конкуренция, спасая капитализм, порождает «издержки», но вспомним завет иезуитов: цель оправдывает средства.

Короче говоря, чтобы расправиться с анархией производства и сделать его более разумным, в любом случае надо передать средства производства во владение обществу — монополии, существующие в рамках капитализма, здесь не помогут.

Но упаси господь: не стоит уходить в другую крайность и преувеличивать роль личности в истории, как это делает Петров, утверждая, что с хаосом капитализма могут справиться «разумные губернаторы».

Возьмём ещё одного рабочего из глубинки — Пескового Ивана Антоновича. Он родился в 1883 году в селе Нароч Виленской губернии Виленского уезда в семье бедных и неграмотных крестьян. Иван окончил приходское училище, работал на мельнице и помогал отцу вспахивать поля, любил читать книги. Однажды отец назвал его лентяем, когда увидел, что тот снова читает, и избил его. Иван бежал из дома в город Сморгонь. Там он устроился на кожевенные предприятия и узнал о социал-демократической организации «Хевра».

Проникая в социалистическое движение, Иван познакомился с рабочим Синкевичем. От него он получил книгу, которая называлась «Английский капитал». Иван так о ней отозвался:

«Мне очень понравилось содержание книги. В ней говорилось, что все дома, фабрики, заводы построены рабочими руками, всё это должно принадлежать рабочему, он сам должен распоряжаться ими»²⁰Песковой И. В Сморгони: Воспоминания рабочего о прошлом // Красная летопись. — 1923. — № 8. — С. 81..

Песковой много раз перечитывал книгу, поэтому, скорее всего, он хорошо с ней ознакомился и убедился в том, что идеи, изложенные в ней, верны. Правда, в мемуарах он больше не делился своими представлениями о том, как будет выглядеть социалистическое государство.

Осмелимся предположить, что Иван стремился к общественной собственности не потому, что видел хаос капитализма, как Александр Петров из Нижнего Новгорода. В 1890‑е годы в Белоруссии капитализм только зарождался; фабриками Сморгони владел один собственник — анархии производства в полной мере там быть не могло. Вероятно, Пескового привлекал социализм потому, что если бы трудящиеся овладели средствами производства, то они смогли бы улучшить условия труда и производить сообразно своим потребностям.

В Петербурге ситуация обстояла иначе, ведь там была высочайшая концентрация производства. Дело в том, что Россия, занимавшая полупериферийное положение в мир-системе, не проводила промышленную революцию от начала до конца. Она опиралась на помощь иностранного капитала, сразу покупая технику мощного производства и возводя крупнейшие в Европе предприятия лишь в некоторых районах страны.

В свою очередь, где есть высокая концентрация производства, там есть и высокая концентрация рабочей силы.

Санкт-Петербург являлся одним из тех городов, где находились десятки металлургических предприятий, на которых могли работать только квалифицированные рабочие. Они, стремясь овладеть сложной техникой, изучали разные науки, а трудясь с товарищами в крупных цехах, отчётливее ощущали свои классовые интересы. В Петербурге работали и многие отечественные социал-демократические организации, которые основывали в городе кружки, рассылали по предприятиям пропагандистов и привозили из-за рубежа нелегальную литературу. Поэтому столичные пролетарии чаще слышали о марксизме и встречались с марксистами, чем их товарищи из провинциальных городов.

Следовательно, питерские рабочие даже невольно должны были являться одними из самых сознательных.

Александр Сидорович Шаповалов родился в 1871 году в Чёрной слободе Полтавской губернии в бедной крестьянской семье. С 1886 года он работал металлистом на одном из петербургских заводов. Создал с фабричным товарищем антирелигиозный кружок, долгое время разделял взгляды народников, но вскоре, поддавшись революционным веяниям, принял марксистские идеи. Будучи коммунистом, Александр не сомневался в том, что общество развивается закономерно и социализм придёт после капитализма. Он вспоминал:

«Самый вопрос об осуществимости социалистического строя, окутанный народовольческой туманной фразой, в объяснении, даваемом марксистами, выступил в более ясных, отчётливых формах, как высшая стадия экономического процесса, на основах развития техники машинного производства»²¹Шаповалов А. С. В Борьбе за социализм: Воспоминания старого большевика-подпольщика. — М. : Старый большевик, 1934. — С. 109..

Любопытно, что Шаповалов действительно понимает, каковы исторические предпосылки общественной собственности: она возможна, только если окрепнут производительные силы, в достаточной мере «разовьётся техника машинного производства». Право, чему тут удивляться? Нынче каждому коммунисту это известно. Но в том-то и дело, что «нынче», а раньше для многих рабочих, не знавших даже грамоты, такие размышления оказывались неподвластны. Многие из них подчинялись красивой фразе агитаторов и не задумывались о том, реалистичны ли их лозунги, что мы уже видели, читая мемуары Петрова, и ещё увидим дальше.

Рабочие, трудившиеся на Путиловском заводе — скажем спасибо его исполинским размерам, — были одними из самых организованных и политически активных пролетариев. Неудивительно, что Февральская революция началась чуть ли не с их цехов.

После Октябрьского переворота старые путиловцы увековечили свои воспоминания о трёх революциях, составив коллективные мемуары «Путь большевиков “Красного Путиловца”».

Они пишут, что 12 мая 1917 года к ним на предприятие приехал Владимир Ильич, чтобы донести до них большевистские идеи. По их мнению:

«Речь Ленина была проста и понятна. Смысл её сводился к тому, что необходимо бороться за социалистическую революцию, а для этого нужно землю, фабрики и заводы брать в руки рабочих и крестьян, прекратить позорную войну»²²Путь большевиков «Красного Путиловца»: Рассказ старых большевиков-путиловцев о тридцатилетней активной борьбе в трёх революциях. — Л. : Ленпартиздат, 1933. — С. 16..

Конечно, мемуары опубликованы в 1933 году, а значит, в них могут отражаться идеологические штампы. Но если отделять зёрна от плевел, они нам не помешают. Благодаря мемуарам путиловцев становится ясно, что в понимании хотя бы большинства путиловских рабочих общественная собственность на средства производства и социализм предполагали друг друга. О том же говорят воспоминания Шаповалова, о которых мы беседовали выше. Правда, неясно, как именно и первые, и второй представляли, как «нужно землю, фабрики и заводы брать в свои руки». Возможно, они считали, что уже чем-то владеют и управляют, а директора, назначаемые сверху, являлись теми же работягами, что и они; просто более умелыми и заслуженными. Такими подробностями они свои мемуары не сопровождают, а жаль.

Так или иначе, путиловцы и Шаповалов проживали в Петербурге, крупном промышленном центре, что мы учтём, делая потом выводы.

Теперь посмотрим, как российские рабочие воспринимали остальные черты социалистического государства. Но уже не будем рассуждать так пространно, как раньше: всё-таки вопрос о собственности — ключевой, а потому именно его стоило окружить самым пристальным вниманием.

Отчуждение труда

«Овладев всеми средствами производства в целях их общественно-планомерного применения, общество уничтожит существующее ныне порабощение людей их собственными средствами производства»²³К. Маркс, Ф. Энгельс. Полное собрание сочинений: в 39 т. — 2‑е изд. — М. : Госполитиздат, 1961. — Т. 20. — С. 298., — писал Энгельс в «Анти-Дюринге».

Разделение труда вынуждает людей большую часть своей жизни работать на одной специальности. Тем самым они превращаются в однобоких существ, потому что годами повторяют одинаковые действия и производят продукты одного вида. При социализме планирование хозяйства позволит организовать общественный труд таким образом, чтобы каждый человек мог проявить свои способности в разных областях. Проще говоря, чтобы каждый развивался всесторонне — так, как ему заблагорассудится.

Отчуждение труда заметил и рабочий Петров, о котором мы уже упоминали:

«Бездушные машины в ходу и придатки около них — рабочие, не интересующиеся ничем, что было по другую сторону мастерской»²⁴Петров А. К. Рабочий-большевик в подполье. — М. : Новая Москва, 1925. — С. 103..

Трудясь на тисках на фабрике, он говорил, что сотни рабочих, механически выполнявших задачи, уподоблялись «однородному пласту залежа, чтобы “тронуть” который нужно было много и долго бить молотом»²⁵Там же..

Раз Петров осознавал, что его товарищи мало чем отличались от «однородного пласта залежа», он считал, даже если сам того не понимал, что новое общество должно освободить труд человека, то есть превратить производительный труд из бремени в наслаждение.

Но он туманно различал истоки отчуждения труда, абстрактно обвиняя во всём капитализм, и вряд ли знал, как надо избавляться от того положения, в котором человек «затыкает» собой изъяны машины, становясь её рабом. Но то, как он представлял социалистическое производство, мы сейчас поймём.

Несмотря на то что он и его товарищи основали марксистский кружок и читали труды Маркса и Энгельса, Каутского и Плеханова, а значит, должны были ознакомиться хотя бы с основами политэкономии и научного коммунизма, иногда они крайне наивно грезили:

«Нужно на всех заводах создать такие же трудовые республики, как у нас на заводе»²⁶Там же. — С. 67..

Казалось бы, ничего предосудительного здесь нет, но суть скрывается в нюансах. Рабочие, мечтая о «трудовых республиках», представляли их не как трудовые коммуны, с помощью которых они смогли бы руководить предприятием, контролировать производственные процессы и вести учёт произведённой продукции, то есть не как принципиально новое по характеру производство, при котором начнёт исчезать отчуждение труда, — они представляли «трудовые республики» как производства, прекрасно им знакомые и на которых они работали, то есть как капиталистическое производство.

Они заговорили о «трудовых республиках», удивляясь тому, насколько дружно они трудятся и помогают друг другу, например переходя с одного завода на другой и подбадривая понуривших товарищей. Но они не понимали, что тогда они чувствовали себя воодушевлёнными во многом из-за того, что объединились вокруг общей цели — уничтожить капитализм — и только потому принялись совместно что-то делать.

Они связывали природу «трудовых республик» не с чем-то принципиально новым, что закладывается в основание производства, а с надстроечным и недолговечным налётом — хозяйственным укладом своего цеха.

Справедливости ради даже классики слабо предполагали, как придётся избавляться от капиталистического добра, которое перейдёт к социализму по наследству. Они соглашались с тем, что он вынужден будет уживаться и бороться, например, с узким горизонтом буржуазного права — ситуацией, когда правовые нормы, всеобщие по своему характеру, одинаково применяются к людям, которые имеют разные способности и неодинаково проживают свои жизни.

Сохранится и необходимое разделение труда вместе с порождаемым им отчуждением труда. Работы, неприятные каким-то людям, останутся, а продукт, производимый ими, по-прежнему будет отчуждаться. Во всяком случае, до тех пор, пока общественное производство не разовьётся до того уровня, чтобы каждому можно было позволить бременить землю так, как ему вздумается, то есть пока не наступит коммунизм.

Но как именно надо развивать производительные силы и преобразовывать структуру общества, чтобы одолевать отчуждение труда, классики сказать не могли.

Пока социализм возводиться не начал, можно лишь научно предвидеть, опираясь на что-то уже известное, общие принципы и методы, прибегая к которым придётся его строить. Ничего конкретнее, чем благопожелания и абстрактные фразы, классики предложить и не сумели бы.

Конкретное будет известно только тем, кто возьмётся за дело и поймёт, каким оно окажется.

Рабочие в начале прошлого века могли делать какие-то выводы, лишь изучая опыт рабочих ассоциаций, созданных Парижской коммуной, или опыт редких предприятий, где явочным порядком вводился рабочий контроль при Первой русской революции. Ещё они могли обратиться к опыту рабочих кооперативов, существовавших в Западной Европе, хотя их тогда и наводнили кооператоры, полагавшие, что надо изменять капитализм изнутри.

Да, нам повезло намного больше, ведь в наших руках есть опыт социалистических стран, но давайте соблюдать принцип историзма.

Не будем обвинять Петрова и его товарищей в том, что они питали нежные чувства к «трудовым республикам»: радует хотя бы то, что они понимали, каким социалистическое производство должно быть по форме.

Государство пролетарской диктатуры

В «Критике Готской программы» Карл Маркс писал:

«Между капиталистическим и коммунистическим обществом лежит период революционного превращения первого во второе. Этому периоду соответствует и политический переходный период, и государство этого периода не может быть ничем иным, кроме как революционной диктатурой пролетариата»²⁷К. Маркс, Ф. Энгельс. Полное собрание сочинений: в 39 т. — 2‑е изд. — М. : Госполитиздат, 1961. — Т. 9. — С. 27..

Государство пролетарской диктатуры необходимо по разным причинам. Во-первых, чтобы подавить сопротивление бывших эксплуататоров и создать демократию большинства над меньшинством. Во-вторых, чтобы привлечь каждого человека к управлению госаппаратом и тем самым искоренить бюрократию, стоящую «над» обществом. В-третьих, чтобы, предварительно передав средства производства в общественное достояние, централизованно развить производительные силы до того уровня, когда люди смогут покончить с вынужденным разделением труда.

Государство, последовательно выполняя эти задачи, будет отмирать.

Зачастую рабочие понимали посылку Маркса не в полной мере. Соглашаясь с тем, что государство нужно, чтобы подавить сопротивление эксплуататоров, они тем и ограничивали его задачи, довольствуясь лозунгами.

Анфисе Богдановой, уроженке Петербурга, пришлось работать с ранних лет, потому что её мать, потеряв супруга, не могла самостоятельно прокормить всех своих детей — а их было шестеро. Анфиса работала у «какой-то барыни» няней, а именно ухаживала за кошками, которые вместе с ней жили в каморке, по размерам похожей на ту, в которой философствовал Раскольников.

Однажды она, находясь у барыни, наблюдала за тем, как во дворе играли господские дети. Она решила к ним присоединиться и, крадучись от прислуги, пошла во двор. Дети приняли её как свою, а потому она забыла обо всём на свете. Но потом служанка ей заявила:

«Запомни навсегда, на всю свою жизнь, от кого ты рождена. Ты рождена от простых рабочих, но не от господ. Играть тебе, простой девчонке… с господскими, барскими детьми нельзя — это очень грешно. У тебя простая кровь, не господская. Тебя бог накажет за то, что ты сделала»²⁸ЦГА СПб. Р-3344. Оп. 1. Д. 67. Л. 5..

Девочка горько заплакала, а затем бежала от барыни, так никогда к ней и не вернувшись. Когда мать узнала, что Анфиса осталась без работы, то она её избила и выгнала из дома со словами: «Иди куда хочешь, ищи себе работу»²⁹Там же. Л. 6..

У Анфисы не было детства. Не успев повзрослеть, она уже мёрзла, голодала, испытывала побои и ругань. Разумеется, в школу она не ходила и грамоту не изучала.

Отчего, когда разыгрались революционные события, она не могла разобраться в политических программах и осознать, что вокруг неё происходит. Ей оставалось интуитивно и слепо следовать за ораторами. Но Анфиса стремилась наверстать учёбу и даже оказалась у истоков петроградского комсомола, основав его вместе с ровесниками. Потом она вспоминала:

«Мы призывали молодёжь… к борьбе за свои политические и экономические права, к борьбе с буржуазией за власть рабочих, за новую счастливую жизнь»³⁰Там же. Л. 9..

Несмотря на то что её фраза благородна, она по своей сути эфемерна и расплывчата. Анфиса и правда плохо разбиралась в политике и уж тем более не могла представить, как именно выглядят «новая счастливая жизнь» и «власть рабочих», к которым она призывала сверстников, — это очень хорошо видно, когда читаешь её мемуары.

Приведём другой пример. Иван Ляпин работал на Патронном заводе и руководил Красной гвардией 1‑го Городского района. Он живо участвовал в Февральской революции, а в июльские дни с другими бойцами отстреливался от черносотенцев. Как видно, Иван не словом, а делом доказывал то, что верен марксистским идеям.

Правда, он, как и большинство его товарищей, именно верил в марксистские идеи, а не осознавал их, о чём говорит одно из его высказываний:

«Несмотря на разное мировоззрение и крайне недостаточный политический уровень развития красногвардейцев, их в борьбе вполне объединяли простые и понятные лозунги, бросаемые большевистской партией в рабочую массу»³¹РГАСПИ. Ф. 70. Оп. 4. Д. 190. Л. 88..

Рабочие не могли, даже если сильно старались, постичь своим разумом то, о чём им рассказывали в книгах или на политических лекциях о государстве пролетарской диктатуры. Потому большевикам и пришлось «бросать в рабочую массу простые и понятные лозунги», призывая к абстрактной «власти рабочих».

Недаром в архивных делах часто встречаются подобные изречения:

«Я часто слышала, как в толпе говорили: “Большевик выступает”. Я тогда ещё плохо разбиралась в политике, но кричала им: “Ура!” Так как они говорили о нуждах рабочих — это было очень близко моему сердцу»³²ЦГА СПб. Р-3344. Оп. 1. Д. 64. Л. 3..

Но рабочие не понимали большевиков не потому, что являлись глупыми или «недостойными» того, чтобы их понять. Они просто были необразованными. Причём не они виновны в том, что не ходили в школу: им приходилось помогать родителям, устраиваясь на фабрики, чтобы их братья и сёстры не умерли от голода; кого-то из них отдавали в дома терпимости, коих имелось немало на Невском проспекте, а некоторые и вовсе не доживали до 18‑летия просто потому, что в семье не нашлось денег для того, чтобы вызвать врача, — при капитализме даже здоровье имеет свою цену.

Так что это не вина рабочих, а их беда — беда, от которой они никуда не могли деться.

Тем не менее суть дела остаётся та же: рабочие, измученные нуждой и бесправием, приводили коммунистов к власти, просто отзываясь на их лозунги и веря им на слово.

Рабочие не могли понять и усвоить марксистские идеи, ибо не имели на то нужных знаний и много свободного времени: страна держала экзамен и не сдать его не могла. «Правосудная» теория привлекала и вдохновляла их, но осознать её, чтобы потом претворить в жизнь, у них не получалось. При этом большевистская партия завоевала их доверие, не один раз их выручая и стараясь им помогать по мере сил³³Подробнее о том, как партия большевиков завоёвывала доверие рабочих, см. в другой статье автора «Кризисы 1917 года: борьба, митинги, расстрелы. Часть III. Июльский кризис»: https://vatnikstan.ru/history/iyulskij-krizis/.

Немало пролетариев лишь весной 1917 года узнало, что существует партия большевиков, но уже через полгода состоялась новая революция, которая начала строить коммунизм.

Ничего удивительного здесь нет. Многие пролетарии могут подниматься на революцию не потому, что осознают, зачем она объективно нужна человечеству. Наоборот, они могут с её помощью просто попытаться решить свои насущные, житейские трудности, когда уже понимают, что иного выхода нет — в основном поэтому и восстали трудящиеся в октябре 1917 года. Обычно самыми сознательными являются те рабочие, которые отдают свою жизнь революции, трудятся в партийных органах или как-то связаны с ними, а таких рабочих всегда — меньшинство.

Правда, чтобы социалистическая революция не окончилась поражением, желательно, чтобы она происходила в условиях, когда как можно больше пролетариев понимает, что есть марксизм, зачем нужно перевернуть общественное устройство и как следует строить новое государство³⁴Объясним, почему «желательно». Пролетариат сможет по-настоящему овладеть своей жизнью, только когда научится самостоятельно организовывать производство, управлять государством, защищать социализм с ружьём в руках, не обращаясь за помощью к кому-либо. Но всё-таки социалистическая революция способна развиваться по совершенно разным сценариям. То, как она будет протекать, зависит от множества переменных: начиная от того, в насколько развитой стране она возникнет, и заканчивая тем, насколько широким окажется авангард рабочего класса, в ней участвующего. Допустим, социалистическая революция может разразиться в стране, совершенно непригодной к социализму, но при этом она всколыхнёт остальные страны, где уже возможно построить социализм. Новые социалистические революции, происходящие в развитых странах, будут помогать тем, которые возникли в менее развитых государствах, но с которых и возгорелась мировая революция, — на это и рассчитывали большевики, беря власть в отсталой России. (Подробнее о том, почему большевики даже не предполагали, что социализм может победить только в одной стране, см. в нашей статье «Первые четыре месяца Советской власти. Глава IV»: https://spichka.media/first-fourth-months-4/).

Чтобы произвести крутой поворот в экономике окончательно и тем самым переустроить общество, надо перекроить социальное и экономическое мышление людей.

Но «усреднённый» рабочий, живший в России, чаще всего мыслил художественными образами — это особенно ярко показала революция, поскольку всюду, где выступал пролетариат: на демонстрациях, процессиях и забастовках — имелось очень много театральности, причём театральности не искусственной и напыщенной, а естественной и революционной, как выражалась Крупская³⁵Крупская Н. К. Педагогические сочинения: в 10 т. — М. : Изд-во Акад. пед. наук, 1959. — Т. 7. — С. 141..

Отдельные рабочие действительно плохо что-либо осознавали, поэтому партия старалась убеждать их в том, что социализм неизбежен, всеми доступными способами, в том числе «бросая в рабочую массу простые и понятные лозунги», занимаясь политпросветом и создавая новую, пролетарскую идеологию, которая оказывалась близкой сердцам рабочих. Тем самым большевики пытались привлечь пролетариев к классовой борьбе, в которой обучали их тому, как организованно противостоять капиталу.

Партия сосредоточила в себе «сознание рабочего класса» и стала его руководящим центром.

Перед нами — хороший пример того, как проявляется идеология пролетариата. Рабочий класс может не до конца осознавать своё положение; практически не разбираться в том, почему ему надо поступать так, а не иначе, но он будет стремиться к каким-либо действиям, потому что воодушевляется примером, увиденным им на улице, или художественным образом, на который он наткнулся в прокламации.

Человек часто становится приверженцем той или иной идеологии, не в полной мере понимая, как пропагандисты обосновывают то, что она верна.

Всеобщее вооружение народа

«…но народ подавить эксплуататоров может и при очень простой “машине”, почти что без “машины”, без особого аппарата, простой организацией вооружённых масс»³⁶Ленин В. И. Полное собрание сочинений: в 55 т. — 5‑е изд. — М. : Политиздат, 1969. — Т. 33. — С. 91., — писал Ленин в «Государстве и революции».

При социализме вместо публичной власти: судов, тюрем и армии, стоящих над обществом, — возникнут органы «примитивной», как говорят противники марксизма, демократии — органы, созданные по принципу Советов рабочих депутатов. Беря пример с Парижской коммуны, они станут одновременно и законодательными, и исполнительными структурами. Каждый человек, вооружённый винтовкой, будет так или иначе в них входить, то есть управлять государством, в том числе охранять общественный порядок.

Несмотря на то что после революции в любом случае понадобится бюрократия, надо стремиться к тому, чтобы вооружённое большинство рабочих начало совмещать в себе все ветви власти. Тогда ему не потребуется особая, бюрократическая машина, чтобы справляться с сопротивлением эксплуататоров³⁷Подробнее о том, почему при социализме надо вооружать рабочих, совершенно не боясь того, что общество погрузится в анархию, см. в нашей статье «Социалистическое общество — вооружённое общество»: https://spichka.media/socialist-weapon/.

Рабочие, в какой части страны они бы ни находились, в общих чертах понимали, что капиталисты не сложат оружие и с ними придётся побороться — это особенно ясно осознавали пролетарии, связанные с армией, например Эразм Кадомцев.

Эразм родился в 1881 году в Бирске — городе Уфимской губернии. Его отец работал писарем в казначействе, а мать — потомственная уральская работница — занималась хозяйством и ухаживала за младшими детьми. Супруги разделяли прогрессивные взгляды, поэтому их часто навещали революционеры. Однажды к ним в гости наведались Надежда Константиновна, отбывавшая в Уфе ссылку, и вслед за ней — Ленин. Они пригласили Кадомцевых прогуляться по парку, а для того, чтобы отвести внимание шпиков, взяли с собой Эразма.

Пока родители, Ильич и Крупская похаживали по липовым аллеям, Эразм старался не встревать в их разговоры. По его словам, взрослые беседовали о том, что надо порвать «родство и сожительство» с народниками, создавать самостоятельные кружки социал-демократов и вести за собой уральских рабочих.

В те минуты мальчик, чтобы чем-то себя занять, размышлял о своём будущем. Он вновь попытался покончить с дилеммой, которая давно его беспокоила: стоит ли ему, окончив гимназию, поступать в военное училище и становиться офицером, как он хотел; или, возможно, лучше следует получить техническую специальность, устроиться на завод и агитировать рабочих напрямую. Но ни к какому решению он тогда не пришёл.

Под конец прогулки Ленин заметил, что мальчик чувствовал себя «то мрачным, то рассеянным», поэтому он решил поинтересоваться, что его так сильно тревожило. Ильич выслушал Эразма, подбодрил его и сказал, чтобы тот не сомневался и поступал в военное училище. Прощаясь, он ещё спросил, знает ли мальчик иностранные языки.

На следующий день сестра Эразма передала ему от Ильича «Анти-Дюринг» Энгельса, написанный на французском языке. В книге оказалась закладка на той странице, где говорилось:

«…всеобщая воинская повинность должна быть использована всеми для того, чтобы научиться борьбе; в особенности это относится к тем лицам, которым полученное образование позволяет проходить в течение года, в качестве вольноопределяющихся, военную подготовку, необходимую для того, чтобы стать офицером»³⁸К. Маркс, Ф. Энгельс. Полное собрание сочинений: в 39 т. — 2‑е изд. — М. : Госполитиздат, 1961. — Т. 20. — С. 644..

В результате Эразм окончил кадетский корпус в Оренбурге и Павловское училище в Петербурге. Потом он участвовал в Первой русской революции, создавая боевые дружины на Среднем и Южном Урале. Являясь офицером императорской армии, он воровал ящики с винтовками и передавал их большевикам, а в годы реакции агитировал солдат, которые ему подчинялись. Так что он прекрасно осознавал, как устроена царская армия и насколько хорошо она вооружена и организована — а подобного врага можно победить лишь не менее организованной и вооружённой силой.

Так что люди не смогут построить социализм, если не научатся воевать.

«У нас тоже много оружия, — говорил Кадомцев. — Оно лежит в царских арсеналах. Оно смазано, не ржавеет, прекрасно сохраняется. Мы это оружие, когда придёт время, а оно не за горами, возьмём и при помощи солдат и крестьян уничтожим самодержавие, помещиков и капиталистов»³⁹Кадомцев Э. С. Воспоминания о молодости. — М. : Молодая гвардия, 1937. — С. 37–⁠38..

Страшно представить, с каким размахом будет протекать грядущая социалистическая революция. Дело даже не в том, что нынче нет той армии, которая не имела бы оружия массового поражения, а в том, что классовых противоречий набралось несравненно больше, чем существовало на веку Кадомцева.

С одной стороны, сейчас мир стал намного миролюбивей, чем тогда, а с другой, ясно как день, что миролюбивость его уготована для одних только центров накопления капитала — вроде стран Западной Европы или столиц относительно развитых государств. Стоит пересечь Гибралтарский пролив или сесть на электричку до Лодейного поля, как окажется, что миролюбивость-то кажущаяся: жизнь простонародья далеко не так сладка, как кажется франтоватой публике.

Правительства с помощью современных медиа скрывают неудобные сведения, затмевая их информационным шумом. Они перебрасывают свои войска в страны третьего мира, прикрываясь тем, что будут бороться с местными нацистами или террористами, но на самом деле выясняют там отношения друг с другом. Они пытаются одурманить нас даже тем, что постоянно проводят разнообразные зрелища и изредка присылают нам материальную помощь.

Правительства, в конечном счёте отстаивая интересы капиталистов, делают всё, чтобы оттянуть то, что навсегда оттянуть не получится, в то время как проблемы только усугубляются и расширяются. Но что поделать: такова их участь, и диктуется она необходимостью, или положением, которое они занимают. Стало быть, пролетариату потребуется решать проблемы, доставшиеся от них, с ещё большим усердием и энтузиазмом, чем когда-то довелось решать их большевикам.

Не иначе, рабочим придётся устроить настоящее светопреставление.

Социалистическое воспитание

Карл Маркс писал в первом томе «Капитала»: 

«…из фабричной системы… вырос зародыш воспитания эпохи будущего, когда для всех детей свыше известного возраста производительный труд будет соединяться с обучением и гимнастикой не только как одно из средств для увеличения общественного производства, но и как единственное средство для производства всесторонне развитых людей»⁴⁰К. Маркс, Ф. Энгельс. Полное собрание сочинений: в 39 т. — 2‑е изд. — М. : Госполитиздат, 1961. — Т. 23. — С. 494–⁠495..

Рабочие, осознанно руководя общественными силами, будут даровать своим детям полноценное техническое образование и прививать им любовь к ручному труду и спорту.

Таким образом они, гармонично воспитывая своих потомков, будут обогащать общество полноценными, самодостаточными людьми, которые смогут расширять общественное производство.

Многие рабочие, особенно те, что состояли в комсомолах и занимались в марксистских кружках, знали: если человек будет развиваться только в одной плоскости, он станет винтиком в механизме, а не разносторонней личностью, способной управлять государством.

Через год после того, как произошло Октябрьское восстание, рабочему Владимиру Корнильеву удалось побеседовать на любопытную тему с Сергеем Соболевым — большевиком, лидером комсомольцев Василеостровского района.

Корнильев посетовал, что молодёжь Нарвско-Петергофского района не хочет заниматься спортом — хотя у неё есть даже клуб, который находится в особняке Дурдина на Старо-Петергофском проспекте. Она сказала ему, что «сейчас, мол, не время; потом, когда прогоним интервентов и белогвардейцев, будем заниматься спортом»⁴¹ЦГА СПб. Р-3344. Оп. 1. Д. 65. Л. 11..

Соболев разделил негодование Корнильева и ответил:

«…надо и теперь заниматься и развивать физическую культуру молодёжи, а потом мы создадим свои спортивные клубы (бесплатные) в большом масштабе»⁴²Там же..

Любопытная складывается мысль. Получается, идея о том, что следует создавать школы, санатории, спортивные секции и разного рода кружки, которыми потом и прославился Советский Союз, зарождалась не только в рукописях классиков, но и в умах рабочих, строивших социалистическое государство.

Немудрено, что пролетарии хорошо представляли, по каким принципам стоит воспитывать своих детей. К примеру, Марио Франк, немецкий историк, рассказывает, что в то время в Германии дети рабочих с ранних лет вступали в профсоюзы, занимались в спортивных секциях и учились в просветительских ассоциациях.

Вальтер Ульбрихт, первый секретарь ЦК Социалистической единой партии Германии, уже в 14 лет прыгал через козла и висел на параллельных брусьях в спортивном клубе «Эйхе», а в 15 лет вступил в ассоциацию рабочей молодёжи Лейпцига, благодаря которой познакомился с драмами Шиллера, научился выразительно читать стихи Гёте и нередко посещал театр⁴³Подробнее о том, чем увлекались дети немецких рабочих, см. в нашем переводе «Марио Франк. Вальтер Ульбрихт. Глава II»: https://spichka.media/mario-frank-ulbricht-2/.

Опыт социалистического воспитания, по крайней мере в приблизительном обличии, уже имелся, и большевики прекрасно знали о том, что он существует. Как раз в силу того, что рассказать и догадаться о нём легко, большевики доносили его до пролетариев, а пролетарии предполагали, как его можно осуществить в России.

В итоге идея оказалась поддержанной с двух плоскостей: прежде возникнув как в народе, так и в головах интеллигентов, она по инерции и окольными путями доходила до обоих своих родителей, а потому осуществлялась ими полюбовно.

До революции — в меньших масштабах, а после революции — в больших.

Интересно и то, что рабочие, только взяв власть, уже понимали, что они способны создавать бесплатные культурные организации по всей стране. Во-первых, к тому времени они научились их создавать: осенью 1917 года в одном лишь Петрограде существовало 60 рабочих клубов, больше десяти «школ грамоты» и 23 народные библиотеки-читальни⁴⁴Знаменский О. Н., Ильина Г. И., Кручковская В. М. Питерские рабочие и Великий Октябрь. — Л. : Наука, 1987. — С. 419, 421, 424.. Во-вторых, рабочие полагали, что впредь никто не станет им мешать, — они задавались только тем вопросом, когда удастся воплотить свою идею в масштабах всей России.

Рабочие могли вынашивать такие мысли, только если чувствовали себя хозяевами государства.

Видимо, поначалу голова настолько сильно кружилась от успехов, что затушёвывались многие проблемы, из-за которых социализм в Советской России начинал принимать извращённые формы.

Поискали и чуток обрящили

В результате мы видим, что большинство российских рабочих только в самых общих чертах представляло, как должно выглядеть социалистическое государство. Конечно, никто не способен ясно понять будущее, пока не начнёт возводить его на практике. Однако строители коммунизма не могут обходиться одними лозунгами; они должны подходить к делу, опираясь на научное предвидение. Иначе им не удастся осознанно построить новое общество; вместо этого они будут плутать и совершать грандиозные ошибки.

Социалистическое сознание и политическая культура если где и созрели, то лишь у тех пролетариев, которые жили в некоторых районах Петрограда — на Выборгской стороне и в Нарвском районе, — и то в конце 1917 года. Большинство питерских и уж тем более провинциальных рабочих, когда свершилось Октябрьское восстание, не знали, как сооружать советское государство и как им управлять.

Низкая сознательность российского пролетариата — одна из причин того, почему ему не удалось возвести социализм по заветам классиков. Большевики пытались исправить ситуацию, разными путями просвещая трудящихся и привлекая рабочих к государственному управлению, но у них почти ничего не получилось. Почему — это вопрос отдельный.