Мы продолжаем исследовать постсоветское левое движение, и на очереди у нас интервью с членом ВЛКСМ. Здесь вы ознакомитесь со взглядами человека, который отдал 5 лет своей жизни работе в рядах КПРФ, увидел ее эволюцию, а теперь может рассказать нам о том, что ныне она из себя представляет.

Антон, активист оренбургского комсомола с 2008 по 2013.

Продолжая традиции

Владимир Прибой: Когда ты пришёл в СКМ РФ?

Антон: В 2007 я поступил на первый курс оренбургского филиала МГЮА (Московская государственная юридическая академия) и тогда же, осенью 2007 года, увидел пикет напротив областного УВД на ул. Комсомольской. Пикетирующие требовали освобождения Людмилы Харламовой. Она была известной сторонницей Лимонова в регионе. Тогда как раз шла их реорганизация на платформе «Другой России», и Люда имела поручение от партии зарегистрировать на себя оренбургское региональное отделение этой организации. Но пока что я всего этого ещё не знал.

Просто увидел этот пикет, заинтересовался и подошёл. Думал, что это какая-то известная политическая фигура где-то в Москве или в Петербурге. И когда мне объяснили, что она наша, местная активистка, с которой, быть может, на одном маршруте всегда до работы ездили, — это произвело впечатление. Немного пообщался с ребятами, заинтересовался всей этой движухой. Начал смотреть в интернете разные материалы на подобные темы…

В. П.: Вот с этого момента можно подробнее? Просто левый интернет 2007 года и сейчас — это совершенно разные явления. Никаких популярных сегодня платформ тогда просто не существовало, либо они были совсем неизвестны.

Антон: Ну да, это был в основном текстовый контент — ЖЖ и сайты, а чем ещё тогда было жить? Репортажи с «Марша несогласных», с различных акций. К тому же нельзя забывать: «Сытые нулевые» — тогда это всё мало привлекало внимание. Активисты были с государством один на один, и этого контента на самом деле было не так много. Но мои оппозиционные взгляды только формировались, к марксизму я чуть позже пришёл, точнее даже к ленинизму. Марксизм в то время я знал как экономическую теорию, Ильича — как гениального теоретика и практика революции. Революционность во все времена будоражила молодые сердца.

В. П.: Ну такая себе градация, честно говоря. Впрочем, отвлекаться не будем.

Антон: Значит, 7 ноября 2007 и 1 мая 2008 года я ещё побывал на оппозиционных демонстрациях. Пока никуда не вступал, присматривался. А вот 11 июня 2008 года я определился и получил комсомольский билет. И вот 12 июня 2008 года я впервые присутствовал на акции уже как член общественной организации.

В. П.: Логично, конечно же, будет спросить: почему Союз Коммунистической Молодежи? Почему зюгановская молодёжка, а не НБП, не АКМ и т. д.? Ну, будучи хорошо с тобой знаком, я-то знаю ответ на этот вопрос, но всё-таки надо людям пояснить.

Антон: Ну, надо начать с того, что в регионе толком ничего больше не было. Будь у нас в городе какая-то более радикальная и бойкая организация, я подался бы туда. А так ведь не было же ничего.

Во-вторых, СКМ РФ в Оренбурге был просто крышей, формальной вывеской для людей разных взглядов и направлений. Ну не было таких у нас, кто искренне бы верил в курс ЦК КПРФ, в доктрины Г.А. Зюганова и тому подобное. Потому, когда мы расписывались в том, что «с уставом и программой ознакомлены и согласны», — это, откровенно говоря, была не совсем правда. Была общая левая платформа, было желание властям сопротивляться, и СКМ представлялся удобной площадкой, с которой можно было делать вылазки и вместе с тем оставаться под защитой депутатов, пользоваться благами, с этим связанными.

В. П.: А Национал-большевистская партия?

Антон: НБП меня отпугивала даже своим названием. Что значит «национал»? Я интернационалист до мозга костей, мне это чуждо: национализм у меня отвращение вызывает. Пусть мне ребята из самой НБП рассказывали, что ничего такого у них нет, но я был в курсе за их историю во времена Дугина — она по большей части была правой партией, позже «полевела». И вообще все эти идейные шатания… Вот эта нестабильность мне была не нужна: я чётко знал, чего хочу в идейном плане. И контингент к тому же был очень разный по всем параметрам. Например, Евгению Касаурову я запомнил как представительницу такого прям правого крыла. Вот это: «чурки», «черножопые» — от неё можно было услышать.

В. П.: (смеется) Это будет интересная деталь к её интервью! Впрочем, она и не скрывала своей ксенофобии, но четко обозначала, что не проявляла её, если это мешало делу. Партия такое не поощряла.

Антон: При этом она мне казалась неожиданно доброй для человека подобных взглядов, хотя зачастую беспардонной и бесшабашной. Но да, проскакивало, проскакивало. У неё, у Данилы Суркова… Хотя честно скажу: современные провалы мультикультурализма игнорировать нельзя. Бескультурное поведение мигрантов оскорбляет многих. А вот отсутствие формализма, креативность, бойкость — эти качества у нацболов привлекали. Но нет, мои убеждения были вполне чёткими.

В. П.: А как же АКМ?

Антон: Оренбургский АКМ существовал только в интернете, в разделе «наши контакты» на центральном сайте. Это была чистой воды накрутка их руководства, чтобы для вида организация выглядела больше, чем она есть. В реальности отделение состояло из двух человек, которые, насколько известно мне, написали заявление на вступление через газету, и им что-то выслали в ответ. Ты помнишь, наверное, раньше такое было распространено. Во многих политических газетах был вкладыш, в который можно было вписать личные данные, а в ответ с тобой могли связаться и предложить организовать работу. Издержки тех времен, когда интернет был лимитным, а интернет-кафе — актуальными.

Представителями команды Удальцова в нашем городе были Костя Корсаков и Радик Рыскулов. Костя всегда был человеком неопределённых взглядов. Он такой вольный радикальный философ, предпочитал себя никак не обозначать. Помню, у него даже в соцсетях шутки ради стояло мировоззрение «анархо-сталинист», что потом и прилипло к нему. Потом у него началось увлечение Геноном, потом подоспела эта история с «русским миром», Крымом, и он, как я слышал, серьёзно так поправел.

А Радик — ты это уже застал — с головой ушёл в ислам. Поразительная трансформация, честно говоря. Рыскулов со школьной скамьи был левым радикалом, большим поклонником Ленина. В те годы это было очень сильно против течения: окружающие такие взгляды воспринимали как жуткое ретроградство. Многие молодые коммунисты в то время даже стеснялись называть себя коммунистами, потому что это казалось чем-то отдающим нафталином, а он — нет. И вот на тебе — ислам, причём с тем же фанатизмом. Пропал для нас человек. Возможно, даже к лучшему. Если убеждения идут не от какого-то глубоко знания, а от слепого фанатизма, то, наверное, всё закономерно. В таком случае объект веры вполне может быть непостоянен, а вот фанатизм неизменен. Ну как иначе можно такую идейную эволюцию проделать?

Но вернемся в прошлое. Тогда, в 2000-х, они не смогли создать дееспособное отделение. То третьего не могли найти, то потом решили, что третий не нужен вовсе… И по итогу всё равно тусовались вместе с нами. Я же говорил, СКМ РФ — это чисто платформа. А если есть уже готовая, то зачем платить больше? К тому же когда Удальцов во время протестов «За честные выборы!» пошёл на союз с такими типами, как Навальный, Немцов, Касьянов, то Костя разорвал последние, даже чисто формальные связи с его организацией. Он сказал что-то вроде: «Серёжа, ты заигрался». По-моему, у него даже где-то статья выходила с таким названием. Корсаков часто публиковался где-то, используя псевдоним «Константин Васильев». Возможно, до сих пор публикуется. Тут уж лучше у него самого спросить — я не в курсе. Ещё он был одно время членом КПРФ, при этом открыло заявлял, что Зюганова не уважает ни в коем разе.

В. П.: Я читал где-то в сети про АКМ-Новотроицк, что, мол, это было мощное отделение, где-то на рубеже 90-00-х. Тебе об этом ничего неизвестно?

Антон: Нет, в моё время ничего такого уже не было. Я не помню, чтобы у Кости был кто-то в области к тому времени. А раньше — вполне возможно.

В. П.: Как родители отнеслись к твоему вступлению в политическую организацию?

Антон: Сказать честно, мама очень боялась за меня, особенно прессинга со стороны силовиков. Да и тогда ещё питала иллюзии, что я устроюсь на госслужбу. Рос я без отца, мама у меня глазной микрохирург, из служащих. Всю жизнь в государственной больнице скорой помощи. Проводила операции днём, дежурила по ночам. Дежурство в такой больнице — экстренные пациенты после драк, после кровавых ДТП, тяжёлые бытовые травмы… Труд был очень тяжелый. Но тогда моя мать к левым взглядам относилась довольно негативно, сейчас ей это ближе намного. Скорее всего, под моим влиянием. А тогда ей был больше по душе либерализм. Но не ельцинский, а такой, я бы сказал, умеренный, адекватный. А вот бабушка у меня была больше человек советских взглядов. Приехав из деревни, работала санитаркой в городском роддоме, параллельно училась в фармацевтической школе, но последнее вынуждено бросила, так как во время финской войны учебу сделали платной и отказали в общежитии. Во время Великой Отечественной хотели призвать на фронт, но не прошла по здоровью. Сказали, что на фронт нельзя, слабое сердце, истощение, только в тыл. И распределили работать на лесосплав. Да, звучит курьёзно, но время было довольно суровое, и тогда всякое занятие считалось легче, если оно в тылу. После войны она стала уважаемой и опытной акушеркой, всё в жизни у нее наладилось. Я хорошо помню, как она люто ненавидела Ельцина, Чубайса. Называла их не иначе как «ворюги». Когда с экрана телевизора поливали грязью Ленина и Советский Союз, для неё это было неприемлемо. Вот, возможно, общение с ней как-то повлияло на вектор моего жизненного пути. Но повторюсь, что осознанно свой выбор в сторону марксизма я сделал, наверное, году в 2008.

В. П.: Почему, кстати, именно в пользу марксизма? Почему до того ни к кому не присоединился? Пошёл бы в какой-нибудь «цивилизованный» либерализм. В конце концов либеральная платформа в России не есть что-то единое: организаций много, вполне можно было бы найти что-то антиельцинское, умеренное…

Антон: Помню, что отпугивала их ненависть к Советской истории и вообще к истории России. Вот эта их готовность признать, как говорил Д.А. Медведев, что «Россия страна молодая, ей 15 лет всего». Как ни странно, но я ещё до того, как обрёл какие-то чёткие политические взгляды, уже на инстинктивном уровне не мог простить им нашу историю.

В. П.: И так, ты пришёл в партию…

Антон: В комсомол, важно уточнить. В партию я решил не вступать, уже был наслышан достаточно о том, что такое КПРФ. Первым секретарем обкома комсомола была тогда Юлия Лобашова. Номинальным, конечно, но нормальным. Её поставил партийный областной секретарь В.Г. Новиков. Изначально Лобашова была сотрудником аппарата обкома КПРФ, на совмещении так сказать. Вот из ее рук я получил свой комсомольский билет. Не то чтобы Юля была такая боевая, готовая на ментов бросаться, но неплохие были взгляды у неё, как по мне, и организовывала ребят она нормально. Потом она вышла замуж, ушла в декрет, и вот на конференции в 2009 году, которую ты уже застал, она не присутствовала. Просто оставила заранее письменное заявление, что полномочия складывает. На той конференции первым секретарем обкома комсомола избрали Мунжасарова Нурлана.

Секретарём Оренбургского горкома на тот период, то есть до 2010 года где-то, была Ирина Фадеева. С какого срока — сейчас не помню, потому что до того там структуры как-то не выделены были особо. Вроде кто-то был, но он покинул организацию, оставил пост и формально никакой новый состав долго не оформляли. Ирина была человек яркий, запоминающийся. Знала два иностранных языка в совершенстве, ещё несколько так, факультативно. Вообще беспрерывно получала образование какое-то…

Ушла она по двум причинам. Во-первых, из-за личного конфликта с Константином Корсаковым, а он человек с тяжелым характером — это вполне возможно. Во-вторых, жаловалась в личном разговоре, что окончательно «затюкали» менты. Как причина ведущая? Наверное, обе сразу, и одна дополняла другую. Помню, как говорила, что, мол, раньше, когда было с кем идти, можно было нести эту ношу, а теперь уже нет таких людей и сил уже нет, будто почва выбита из-под ног. Движение заполнили «такие, как Корсаков» — терпеть она это не может и уходит. Вот так вот…

В. П.: Кого ещё помнишь с тех лет?

Антон: Аскара Мукаева помню. Последнее, что слышал о нём, — это то, что он вернулся в Казахстан, на историческую родину. Состоит ли он там где-то или отошёл? Не знаю. Радик Рыскулов… Ну тут все ясно. В последний раз сильно поругался с ним, всё пытался мне доказать что марксизм — кафирская идеология. А мне-то какое дело? Я вообще атеист. Не только состояли в одной организации, но и работали с ним одно время, вместе шабашили на ремонтах квартир. Он занимался внутренней отделкой, я — электрооборудованием.

В. П.: Ты вроде как юрист по образованию, успешно наш филиал МГЮА закончил.

Антон: Ну, жить захочешь — не так раскорячишься. Кого еще по памяти? Так-то мало кого можно вспомнить с наскока… Настя Гордеева была, но активисткой я её не считаю. Просто сотрудница партийного аппарата. Алёна Новикова, дочь секретаря обкома партии, тоже имела комсомольский билет формально, хотя на деле работала в аппарате. В плане вступления новых людей самой плодотворной была на самом деле осень 2008 года: Алексей Громов, Виктор Лазарев, Арман Сарсынбаев — вот это были те самые люди, которые в последующие годы много сделают для комсомола, поднимут его фактически. Они станут динозаврами, на которых всё и будет держаться. Нас тогда набиралось чуть больше десятка активистов. Человек 12-13. Но это прям тех, кто на постоянной основе. Всегда был кто-то совсем на периферии.

В. П.: Лазарева я, кстати, совсем не помню, хотя должен был бы по идее. Может, на лицо узнаю ещё, а так… Помню ещё Руслана…

Антон: Нагорнова, скорее всего. Руслан Нагорнов — был у нас такой активист. Но он чуть позже пришёл, в 2010 вроде. А Лазарев был сельский парень, с села Крючковка Беляевского района, активно принимал участие в наших акциях. Очень много сделал. Дмитрий Муратшин — тоже был не последний человек, те годы без него не представить: его исполинская фигура выделялась на каждой акции, в нём было больше двух метров роста.

В. П.: Саша П. ещё был. Он тогда, когда я только пришел, производил хорошее впечатление. И я был в шоке, конечно, когда узнал, что он подментованный и сдавал нас всех. Как мне рассказывал кто-то, там была история, что он хотел работать в органах, подал документы, но обнаружилось, что у него поддельный военник. И его якобы взяли в оборот, типа «будешь работать, но сделаешь для нас кое-что». Так он и попался. И вот он был в КПРФ, потом в Справедливой России его что ли видели, а кончилось для него всё печально. В конце концов он вместе с кем-то нарисовал свастику и код 14/88 на мечети. Кстати, на мечети. Это в Оренбурге-то! И получили они вроде год условно каждый. По-моему, кто-то говорил мне, что и это не случайно: так его слили окончательно.

Антон: Ну, это что-то новое. Я, честно говоря, такой вариант истории впервые слышу. Саша, на мой взгляд, толком не понимал, зачем пришёл, и вроде как под дурачка косил. Типичный тусовщик. Чёрт его поймет, но решили оставить для массовки и в качестве рабочей силы. То, что он подментованный, он нам сказал сам. Якобы совесть у него взыграла. Сказал и ушёл от нас. Но я тебе не скажу, правда это или нет. Если он был засланным казачком, то тогда они вообще там кадры подбирать не умеют. Я до сих пор сомневаюсь, что его кто-то осознанно мог выбрать, что-то подобное делать. Может, он просто решил красиво так съехать с темы, уйти от нас, чтобы не было лишних вопросов? Потусовался с нами, надоело, решил вот так нас наколоть, зная, что мы щепетильно к таким вещам относимся. Мол, «какие вы дураки, меня проглядели». Незадолго до этого случая со свастикой он пытался ещё в местное троллейбусное депо устроиться, но даже обучение не прошёл. Там он тоже вроде как не очень приятное впечатление о себе оставил. А по поводу самой этой выходки я только краем уха слышал, понятия не имею. Но подводя итог: возможно, он сам все это выдумал и история проще, чем кажется.

В. П.: Какие акции проводились?

Антон: Да ты сам должен помнить их, по крайней мере те, которые с 2009 года. Из более ранних — это «памяти октября 1993» проводилась в 2008 году еще. С черной растяжкой шли: «Не забудем, не простим» — довольно здорово все было поставлено, несли портреты погибших… Много разных мероприятий было, хотя всегда хотелось чуть больше драйва какого-то во всём этом. Самые яркие акции всегда у нас были, наверное, на День Конституции и Первомай. Когда я пришёл, как раз только реформа планировалась очередная. Хотели поправки вносить, что Госдума избирается на 5 лет, а президент на 6. Но там без голосования, просто одобрение всех инстанций. Вот на той акции мы столкнулись с противодействием полиции, то есть тогда ещё милиции.

В. П.: В чём оно выражалось?

Антон: Мы пришли на место пикетирования напротив здания Законодательного собрания области и увидели там два КАМАЗ’а с заглушенными двигателями. Водителей не было, но вокруг сквера, что располагается напротив здания, была куча ментов. Ныров подходит и заявляет, что идут ремонтные работы и на место пикетирования нас пустить не могут.

В. П.: Кто это?

Антон: Небезызвестный в определенных кругах полковник, точнее в то время ещё подполковник, Ныров Александр Геннадьевич.

В. П.: Слушай, а оказывается, был в истории оренбургских левых еще один эпичный персонаж, помимо Иванова и Калинина.

Антон: Да, был ещё он — Александр Геннадьевич Ныров! Если это интервью где-нибудь выйдет, прошу передать привет Нырову! Он сейчас вроде как возглавляет управление МВД города и прилегающего к нему района — на повышение пошёл, карьера в гору.

 В. П.: А как он тебе вообще?

Антон: Да как сказать… Мужик противный по своей сути, чуть-чуть хам. А так, в принципе ничего особенного. Не стереотипный злодей — просто типичный «товарищ при исполнении».

Так вот, он говорит нам, что идут некие работы. Ремонт проводили, по-видимому, всем Ленинским РОВД, а приём граждан по вопросу правонарушений в тот день осуществляли дорожники. Мы принялись туда прорываться, а он начал со своими людьми тащить нас за рукава: «У фонтана в вставайте со своим пикетом»! А нам это невыгодно: в самой глубине сквера, народа нет, плюс обилие милиции по периметру граждан отпугивает. Да и незаконно это, честно говоря. У нас вполне определенное место с городом согласовано, и кто он такой, чтобы его самовольно менять? Но порешили, что лучше так, чем ничего. Тем более они все предусмотрели: прорываться некуда, место занято двумя КАМАЗ’ами.

Встали, развернули растяжку с лозунгом: «За смену власти, а не конституции!». Он как увидел лозунг, начал тут же хамски вырывать растяжку из рук, мять и намотал ее себе на рукав. По его словам, это называется «приостановил мероприятие». Мы стали возмущаться, а он в ответ: «Ваш лозунг считаю экстремистским! Вы призываете к бунту!». Да какой экстремистский, кто сказал? Мы начали буйствовать, схватились между собой, чтобы не забрали по одиночке.

Подошли журналисты. Одна с «Эхо Москвы», другая с OREN-TV, да и в Заксобе это всё могло привлечь внимание. Короче говоря, после продолжительной борьбы Ныров отступил и растяжку отдал. После акции, когда мы возвращались в штаб, он нас догнал и так заискивающе: «Ребят, ну вы сегодня больше хулиганить не будете? Вы мероприятие провели?». Мы, конечно же, назло сказали ему: «Будем!». Мы и вправду в тот же день, вечером, планировали флешмоб. Ничего существенного, просто символично так нести нашу конституцию с двумя гвоздичками. Не митинг, не шествие, ничего такого.

В. П.: Но вы не знали, что реальные похороны только через 12 лет.

Антон: Да, мы тут поторопились. Хотя лучше даже сказать: «Предвидели». Потому что в наших условиях несоблюдение законов, в том числе такого уровня, — вещь хроническая, но когда произвольно начинают меняться нормы, а через 12 лет, мягко говоря, странное «обнуление» и полная узурпация власти… Это был такой исторический шаг к чему-то серьёзному — уже тогда. Этого, может, никто так прямо не понимал, но какое-то ощущение угрозы от этих пролонгаций было. В наши дни проблема из потенциальных просто перешла в актуальные.

Так вот, мы шли «поминать» конституцию на ул. Советскую, 31, а именно к приемной президента Российской Федерации в регионе. Просто символично положить там печатные экземпляры с гвоздиками. Спокойно шли так, начиная от памятника Ленину и дальше по Советской. Прохожие  довольно живо интересовались, что происходит, и один даже присоединился к нам. Когда дошли до адреса, то уже увидели там кучу ментов и одного в штатском, предположительно, сотрудника Центра «Э». Точнее, в то время ещё даже УБОП’а, скорее всего. Это был 2008, как раз год реорганизации. И вот этот «эшник» — будущий или действующий — начал вести себя откровенно по-хамски. Ломал гвоздики, вырывал из рук текст конституции, оскорблял. Константину Корсакову пытался затолкать сломанные цветы за шиворот, что естественно вызывало возмущение просто дикое. Хоть он при исполнении, да кто он такой?! Но потом произошло самое удивительное.

Этот оперативник на глазах у всех присутствующих отнял у нас брошюру Конституции с черной лентой и демонстративно порвал экземпляр.

В. П.: (смеется) Он, мне кажется, даже сам не понял, что вывел эту акцию на новый уровень!

Антон: Да вообще огонь. Какие там гвоздики! Мы голову ломали, как нам событие обыграть, а он одним движением просто сделал всю акцию. Очень жаль, что не было съемки. Мы сами не рассчитывали на такой эффект. А саму приемную Президента огородили и сказали, что в доме произошла утечка газа. Жители многоэтажного дома об аварии газопровода, естественно, ничего не слышали.

Но это ещё не все! У нас же был свой «засадный полк»! Со стороны юридической академии с точно такой же атрибутикой, то есть печатными экземплярами Конституции и гвоздиками, подходила группа во главе с Мунжасаровым Н.Н. Менты не ожидали, что их хамские выходки увидит так много свидетелей. Когда народа много, беспредельничать было чревато.

Одно время, помнится, мы часто занимались «похоронами». Тогда даже ходила шутка в политической среде, что пора комсомол переименовывать в похоронное бюро имени Ленина. Был у нас такой гроб небольшой, куда мы символично клали какие-нибудь предметы, конституцию например, и несли как бы в последний путь. Слишком часто это эксплуатировали, приелось.

В. П.: Да, я помню, в 2009 это шло уже. Первая моя публичная акция — это митинг против беспредела на сельскохозяйственных предприятиях. Людям зарплаты задерживали, как в 90-х, и никто не чесался. И мы вместе с ещё тремя активистами, обернутые во флаги Единой России, с масками медведей на лицах символически хоронили наше сельское хозяйство. Помню, было очень много народа, в том числе и бастующих с предприятий. Тогда несколькими значительными объектами в области сельхозпереработки владел Гоча Заридзе — вот он имел привычку людям не платить… Что-то, с его именем связанное, тоже на той акции было.

Антон: По Риму Шайгалимову, погибшему в тюрьме, была ещё на излете нулевых акция. Сейчас уже почти никто не помнит, кто это был такой, а между прочим, очень яркий был оппозиционер! И такая смерть… Ну она в любом случае была связана с его деятельностью. Если речь не о прямом убийстве, то о халатности как минимум.

В. П.: Тоже помню. Мы пришли с пикетом к зданию управления ФСИН, просто чтобы обратить внимание на случившееся, потребовать расследования. И вот мы подходим, а там стоит группа милиционеров, и, по-моему, женщина какая-то их возглавляла. Нам объявляют, что пикет нельзя провести, так как ведутся на крыше здания ремонтные работы. Ну, да, ты верно говорил, это те волшебные ремонтные работы, которые сотрудники милиции проводят на энтузиазме, своими силами. Никого из рабочих, никакого оборудования.

Они, правда, для виду оцепили ленточкой прилегающую к зданию территорию, но сделали это так косо, так бездарно… Они ведь даже не позаботились о том, чтоб заранее отогнать машины, стоявшие под этой самой крышей! Так вместе с ними и обнесли территорию! Пока мы препирались с ними, начали подходить к их авто люди, выходящие из соседних зданий… Цирк. Нас уверяют, что пикетировать нельзя, так как может что-то упасть с крыши. И тут же под этой самой крышей стоит два ряда автомобилей.

Перенести пикет также не удалось: нам указали, что заявка подана на проведение в строго отведенном месте и, перейдя куда-либо, мы нарушим закон, а акция будет считаться несанкционированной.

Антон: Не помню во всех деталях, кто там был, но помню точно, что там был всё тот же Ныров из Ленинского РОВД. Когда мы ушли, Костя оторвался от нас и окольными путями вернулся к зданию. Ленточку убрали раньше, чем мы успели вернуться обратно в штаб. Отмечу, что мы хотели не просто найти с кого-то спрос за смерть Шайгалимова, но и в целом выразить протест против беспредела в российских тюрьмах. На мой взгляд, все ведомства в нашей стране реформировались, претерпевали какие-то трансформации в связи с общественными потрясениями. Хорошо или плохо, но все менялись. И только система исполнения наказаний стоит как скала, не шатается ни при какой власти — эта вся тема с пытками, с плохими условиями содержания, которая стала сейчас популярна, была ещё в те времена.

Увы, политическая эпоха была такова, что все были сыты, спокойны и на всякое указание в ту сторону отвечали: «Ну и что?». А сейчас все поражаются: «Как же у нас такие ужасы в тюрьмах творятся?!». Но ведь то, что они творят сейчас, — это плод того, что ситуацию запустили тогда, когда таких, как мы, никто и слушать не хотел… Это же всё было, если я не ошибаюсь, даже до смерти Сергея Магнитского! [чуть меньше полугода между двумя смертями — В.П.] И вот кровь погибающих в наших тюрьмах сегодня от болезней, от антисанитарии, страдания всех, кого пытают, — они на совести граждан, говоривших в 2000-е: «Ну и что?». Тогда было пространство для маневра, для сражения, но не было в таком количестве желающих протестовать. Сейчас вроде как политическая протестность общая растет, но всё легальное поле протеста власти уже съели. Вот оно как — на упреждение не поработать!

В истории с Римом самое обидное, что незадолго до ареста КПРФ от него избавились, его исключили из партии. Живой и неудобный, он зюгановцам был не нужен, а будучи мертвым, быстро превратился в способ набить политические очки. Как, впрочем, и восстание в октябре 1993 года, которое КПРФ в своё время не поддержало, но на памяти которого греет руки каждую годовщину.

Вот ещё вспомнил. Цыбин, представитель городской администрации, как бы заранее намекал нам, что местное ФСИН недовольно тем, что акция будет проходить около них. Мол, ему вопросы неудобные задают: «Причем тут оренбургская структура, когда всё произошло в Красноярске»?

В. П.: А обязательно ехать к Красноярскому ФСИН?

Антон: Ну как бы да. Тем более что по всей агитпродукции, по листовкам, по плакатам, было понятно, что наши требования ко всей системе исполнения наказаний в целом, что мы по конкретному случаю пришли и используем оренбургское управление как своего рода посредник, как символ. Когда местная «Молодая Гвардия» проводила свою акцию с символическими похоронами компартии, никто не стал им препятствовать, ссылаясь на то, что они должны ехать в Москву, на юридический адрес ЦК КПРФ! Провели прямо у здания МГЮА, где тогда находился оренбургский штаб, — никто из властей претензий не имел.

Идиотизм какой-то, проще говоря. Но вообще то, что случилось, это от общего уровня правосознания сотрудников данного ведомства идёт. Есть учреждения, которые к подобным столкновениям с общественностью относятся спокойно, есть те, которые в этом видят проблему, а есть ФСИН. Они как привыкли, что на их территории им никто не указ, как в местах заключения повадились себя вести, так и «во вне» подобное творят. Для них закон российский ничего не стоит ни внутри их ведомства, ни снаружи.

Нужно также отметить, что на этой попытке всё не кончилось, мы ещё несколько раз проводили акции уже в других местах и в другом формате по Риму Шайгалимову и все же пытались донести до людей информацию о том случае.

В. П.: Так, а ещё что из таких сильных воспоминаний?

Антон: Ой, ну первое задержание, конечно же. Наверное, это у каждого. Это было 31 января 2009 года. Мы пришли на так называемый «путинг» около памятника Юрия Гагарину. Это была обоюдная война — они у нас на мероприятиях контракции проводили, мы у них…. По выходу из домов заметили за собой оперативную слежку. Это к вопросу о том, есть ли в современной России сращивание правящей партии с государством и в чём оно проявляется. Когда молодогвардейцы наши акции ходили срывать, их никто превентивно не задерживал.

Мы думали, что больше активистов придёт, но дошло нас только трое: я, Костя и Аскар. Мы петляли врассыпную по Центральному рынку и как-то оторвались от оперативного наблюдения, выйдя на условленное место встречи — это чтобы нас не задержали до акции, где нибудь по пути. Вот… Приехали туда на акцию, на входе нас сразу остановил капитан местного отдела полиции. А там ещё структура была какая-то в то время, что отдел в отделе был… Короче, сейчас это здание — на ул. Мира, д. 18 — занимает пятый отдел полиции города Оренбурга, а тогда это был отдел милиции №1 Ленинского РОВД.

И этот капитан начал нас расспрашивать, зачем мы здесь, почему, куда… Начали шмонать вещи. Мы ни от кого не прятались и сказали, что пришли раздавать листовки на мероприятие. В те времена поспорить он с нами не мог, так как раздавать свои листовки можно было как на чужом, так и на своем мероприятии, да и просто на улице. Законом это не возбранялось. Ну, они нас пропустили.

Поспорить они с нами по закону, конечно, не могли, но они по закону что ли работают? Тем более не просто так нас тормознули: «сигнал» какой-то был. Только мы начали раздавать листовки, как на нас набросились незнакомые парни в штатском, повалили и поволокли за пределы площадки к полицейскому автомобилю.

И вот так красиво, с сиреной и с сопровождением, доставили нас в милицию на ул. Мира. Как всегда, стандартная процедура: прошмонали, в обезьянник поместили и начали выдумывать задним числом повод, по которому нас можно было бы оформить. Прибыли сотрудники Центра «Э». Нас — пугали, ментов — консультировали, хамили — всем. В конце концов накатали на нас протоколы за нецензурную брань. В суде дело, конечно же, отменили, так как у нас были включены диктофоны и мы доказали свою невиновность. Тем не менее выглядело это задержание очень эпично. Вот это вот по земле, волоком… Правовое государство, конечно, строим, но вести человека в участок на своих ногах всё ещё считаем дурным тоном. Недостаточно человек «обработан», унижен, если на своих ногах идёт. Тяжело работать потом в отделе, задержанный начинает «права качать». Волоком — самое то! Для воспитания.

Ещё была акция к 23 февраля у областного военкомата на Кирова в 2009 году. Против развала армии протестовали. Это были времена министерства Сердюкова, я не думаю, что его считают удачным даже сторонники правительственной линии. Иванов и Сердюков — это, пожалуй, две такие фигуры, «отрываться» на которых можно было бесконечно.

И там тоже было достаточно массовое, по нашим меркам, задержание: пять человек разом. Ныров опять был, наш любимый… Взяли по глупости да ещё и незаконно. Костя пошел раздавать листовки на другую сторону улицы, а когда оформляешь мероприятие, это же важно — эта сторона улицы, та сторона улицы… Менты, если хотят придраться, шаг влево или шаг вправо расценивают как нарушение! Такие негласные инструкции нарушения «высасывать из пальца» им спускают сверху, судя по всему. Но проблема в том, что человек, перешедший с листовками на другую сторону улицы, на другую улицу, вообще ушедший раздавать их в другой район, — это не равносильно переносу самого мероприятия. Листовки в России можно распространять свободно. В руки, по почтовым ящикам, расклеивать их, если в установленном месте это делаешь, конечно же. Все, кто промоутеров с рекламой на улицах видели, это прекрасно представляют. Это с правовой точки зрения тоже самое. Промоутеры в этом плане даже менее законопослушны — они клеят и мимо досок объявлений, но их за это редко штрафуют, хотя должны. Зато распространителям политической агитации расклейка в неположенном месте — самая ходовая статья.

Так вот, только он улицу перешел, как его схватили двое сотрудников милиции. По рации на другую сторону дороги они начали спрашивать у Нырова, что им делать. Ныров же с хитрым выражением лица ответил: «Поднесите ему рацию к уху, пусть слушает!». А сказал он следующее: «Сейчас ты даёшь кому-нибудь хоть одну листовку, и мы тебя задерживаем». Причем всё это не голословно, однако у нас была диктофонная запись, на которой всё отчётливо слышно, и мы предъявили её в суде.

Константин пошёл на принцип и тут же выдал листовку ближайшей прохожей девушке — его тут же схватило сразу пять ментов и принялось тащить в Ленинский РОВД. 

Остальные пикетирующие двинулись следом, побросав всю атрибутику. Арман Сарсынбаев вёл съемку на камеру. Задержали в тот день, помимо Константина, Мунжасарова Нурлана, Виктора Лазарева, Армана Сарсынбаева и меня. Задержание проходило очень грубо, с применением физической силы. Протоколы сфабриковали по статье 20.2 — нарушение порядка пикетирования. Участковый Умёнушкин долго листал кодекс, пытаясь влепить вторую статью, но потом, посовещавшись с кем-то, передумал. Судами все протоколы потом были отменены. Закон был на нашей стороне, в чем мы и не сомневались, но сорванную акцию не вернёшь. Помню, как вышли из отдела, Костя сказал: «Вид у него ущербный, и фамилия такая же».

В. П.: Тогда подобные победы в судах ещё были возможны.

Антон: Да. И вот ещё одна любопытная тенденция, которую мы подметили за годы работы. Конечно, можно списать на совпадение, но в такие совпадения я не верю. Все судьи, которые брали на себя смелость закрывать наши административные дела, вскоре, буквально в течение полугода, из этих судов исчезали, и мы уже попадали к другим судьям. Конкретно сейчас могу вспомнить Шейко, которая вскоре была отправлена на пенсию, а потом, где-то в 2012 году, «отправили» уже относительно более молодую судью — Красюк. Последняя закрыла даже три такие громкие, по нашим меркам, политические административки подряд. Не всякий судья в нашей стране решится действовать так откровенно поперёк исполнительной власти…

Дела партийные

В. П.: Когда ты стал секретарём обкома?

Антон: В 2009 году, получается, на той конференции, о которой мы уже говорили. Там Мунжасаров Нурлан стал первым секретарем, а меня предложил с места второго секретаря горкома по оргработе на второго секретаря обкома. Как Нурлан потом, в 2010-ом, целиком ушёл в партию, так я и первым стал.

В. П.: Антон, вот скажи мне честно. Вся эта канцелярщина: первый секретарь, пятый, пятидесятый… — комсомольский обком вообще реально чем-то управлял? Я помню ситуацию так. Есть обком оренбургской области, есть оренбургский горком. Они существуют на бумаге, потому что наш устав скопирован с устава ВЛКСМ, а советский комсомол — структура многомиллионная. Но ей всё это реально было нужно, а для современного ЦК — это чистая ритуалистика, которая в целом к соблюдению строго обязательна, а в частностях контролируется сквозь пальцы. В реальности кто где живет, тот там и действует, все существуют как автономисты, видят друг друга на одной встрече в году. Так или нет?

Антон: Ну по большей части, хотя немного однобоко. По крайней мере тот факт, что, по сути, двух-трех человек хватает, чтобы «управлять» областным отделением, уже многое говорит об управлении. Как тебе сказать… Всё очень зависит от того, каким путём комсомол в том или ином районе или городе появился на свет. Даже в рамках одной нашей организации, в одном регионе встречаются два случая. Первый — это когда комсомольская организация создана молодежью и для молодежи и состав испытывает какую-то надобность в общении, в координации действий,короче говоря — заинтересован в самостоятельности. Второй случай — это когда комсомольская организация создана чисто местным отделением партии в рамках исполнения какого-нибудь серенького постановления «Об усилении работы с молодежью». Такие организации необязательно плохие по активности, но они недолговечные и неконтактные. Они, формально обладая статусом городской ячейки отдельной общественной организации, могут целиком плясать под дудку местного горкома и чхать на любые бумаги по комсомольской линии. Иногда ситуация ещё хуже, и комсомольский горком ложится даже не под горком, а под конкретный райком. Это в принципе и есть та модель взаимоотношения КПРФ и молодежи, которую партия рассматривает как идеальную. Писать можно что угодно, но по факту так.

Ну и что ты поделаешь с авторитетом областного комитета комсомола в таких условиях, особенно если сама партия постоянно дёргает за руку и в целом ситуацией довольна?

Кувандыкское и Саракташское отделение, например, всегда были комсомолом, который прям комсомол, то есть это были не вымученные, самостоятельные и крепкие организации, заинтересованные в том, чтобы выводить работу на областной уровень, не замыкаться. Оренбургский сельский район, особенно поселок Караванный, — это вообще наша краса и гордость. Сильная организация, да ещё в условиях сельской местности.

В. П.: Я хочу отдельно остановится на том, что КПРФ была, по сути, единственной мало-мальски оппозиционной организацией, активно работавшей в сельской местности. Вот за что её действительно можно похвалить, так это за то, что она осваивает те горизонты, которые несистемным левым, да и всем прочим политическим силам, просто неведомы. Сколько не длится современная политическая история, а туда, кроме неё, никто толком не дотягивался: «Единой России» это попросту не нужно, либералы там своей базы не видят…

Антон: Я соглашусь, но не могу не отметить, что как минимум у нас в регионе эта работа идёт всё хуже и хуже… На сегодняшний день заглохла практически. Вот этот толчок, взятый от поглощения Аграрной партии, угас. Одновременно с этим активисты, в основном старшего поколения, умерли, а среди молодых рабочих в сельской местности опоры не нашли… Да, ещё идет, но совсем не то, что было раньше.

Так вот, возвращаясь к теме. Бузулукское отделение с рядом оговорок тоже можно отнести к самостоятельным. А вот Орская организация целиком принадлежала, по сути, одному из местных коммунистов. Как только он умер, так и ни одного комсомольца не осталось. Домбаровский район — организация вообще была чисто фиктивная: местный бизнесмен, толкающий свои интересы через КПРФ, набрал чёрт знает кого и потом их помощниками сделал… Ну был один из них однажды на областной конференции. Приехал на дорогущем джипе, потребовал, чтобы ему 1000 рублей возместили на горючее, что ехал до нас… И это тоже был, с позволения сказать, комсомол! Бороться со всем этим было просто немыслимо, ибо партия рассматривала СКМ как полигон, который не жалко. А я что, указ, что ли, домбаровскому отделению КПРФ, чтобы они прекратили одобрять и поощрять подобную деятельность? Обком партии им указ, КРК им указ. Но они в один голос: «Не видим проблемы». И стена эта не пробиваема никак.

В. П.: Тебе скажут, что всё это неплохо и допустимо, если цель достигается. Неизбежные издержки.

Антон: Ну, про цели КПРФ говорить не будем — разговор больно долгий и печальный. Я просто укажу на то, что в таких отделениях и инициатива актива целиком подавлена: старики сажают на пост человека, которого коллектив не принимает, который работу не тянет, но дедам поваден и послушен. Это в принципе и есть секрет недолговечности таких организаций, потому что никакой обратной связи нет. Нельзя никак донести, что человек, быть может, тварь редкостная. А ведь и так бывало. Мы с тобой знаем пару личностей, которые наглядно демонстрировали, почему организация погибла в 80-х, досконально воспроизводя этот ублюдочный типаж молодого партийного бюрократа предперестроечной поры вплоть до манер поведения и одежды. Тут сам принцип построения воспроизводил эти давно, казалось бы, умершие типажи в новых условиях. Неизбежные издержки… Такие издержки уводят в минус.

В. П.: Ну, тем не менее место ты занял, стал типично советским секретарем обкома комсомола в новых условиях.

Антон: (со смехом) Ладно тебе! Будь я типично советским секретарем, я бы был им до сих пор!

Вот ещё что хочу отметить. По отношению к кому мы были стопроцентные автономисты, по крайней мере, в моё время, так это к ЦК самого комсомола. Тот интересовался только регулярными фотоотчетами и делегатами на съезд. А так, в общем-то ничего не давал и ничего не просил. Тоже жили ради одной встречи по разу в год на каком-нибудь слёте. Даже финансово эти копейки, что по уставу мы должны были отсылать им из областной кассы, им там не нужны были. Они так и говорили, что с вашей численностью — себе оставьте. Консультативной помощи тоже никакой. Бывало такое, что я даже не знал, как оформить документ. Благо, было с кем посоветоваться в соседних регионах: обращался к Наталье Дороховой из Самары — она тогда была вторым секретарем горкома комсомола у себя. Спрашивал, что и как, готовые шаблоны всякой документации получал… Спасибо ей большое, в общем.

В. П.: Как выглядела типичная комсомольская неделя, то есть в чём была повседневная работа организации? Я в принципе и сам мог бы ответить на этот вопрос, но я должен спросить.

Антон: Ну, как-то так. Каждую среду в 18:00 общегородское собрание по текущим вопросам. Отчет о работе за прошедшую неделю, план на следующую неделю. Если собрание последнее в году, то план на год, а если последнее в месяце — на следующий месяц. Это обязательные вопросы, остальное ситуационно…

В. П.: Леха Громов и его «А теперь… взносы!».

Антон: (смеется) Да, и взносы раз в месяц. По уставу, в моё время было положено платить 2 процента от официального дохода, но у нас все сплошняком студенты, куда там! Основные взносы шли от Мунжасарова и Корсакова, потом от Громова. Остальные платили по 20, по 50 рублей, потом вроде бы сумму поднимали. Изредка что-то жертвовали члены КПРФ. Причем это была неофициальная помощь — официальной как раз дождаться было сложно. Именно сами старушки приходили и давали деньги со своей пенсии со словами: «Молодежь, на вас вся надежда. На этих я уже не надеюсь…» — по тысяче, по пять тысяч. Это была весомая помощь, и было очень приятно на самом деле такое доверие. Особая благодарность коммунистке, ветерану комсомола Елене Евсюковой! Старались оправдать как могли.

В. П.: Так, кроме собрания?

Антон: Политзанятия проводились. По четвергам вроде бы. Могли быть доклады, могли быть лекции по идеологическим вопросам, могло быть кино полезное, всякое могло быть. Каждую последнюю пятницу месяца — по инициативе Армана и Кости — мы проводили у памятника Пушкину и Далю на ул. Советской поэтические вечера. Первый вечер прошел 22 апреля 2010, в день рождения Ленина, когда заглохло — не знаю. Притаскивали на своем горбу колонки, микрофон со штангой и читали вольнодумные стихи. Микрофон был открытым, всё было без символики, могли участвовать и прохожие. Причём тематика могла быть не обязательно политической. Надо сказать, мероприятие пользовалось определённым успехом. Люди собирались. Конечно, задачей наших активистов было придать мероприятию правильный политический посыл, подбирать определенные произведения. Да и общение, банальное общение с людьми.

В. П.: Политклуб «Апрель»?

Антон: Да, по вторникам. Когда «Апрель» функционировал, то туда ходили тоже. Находился, к слову, в так называемом здании РСМ¹Российский союз молодежи — мертворожденная молодежная организация, унаследовавшая после самороспуска ВЛКСМ все его имущество. Должна была стать «декоммунизированным» комсомолом и примером государственной молодежной организации вне политики. Само собой, «не взлетела». Формально существует и сегодня, но только в качестве держателя бывшего имущества ВЛКСМ, его зданий, музеев и т.д. Реальная организационная и политическая активность равна нулю, увидеть на улицах практически невозможно. Интересный факт. На официальном сайте РСМ можно прочесть: Одна из самых массовых молодежных неполитических некоммерческих организаций Российской Федерации. Не указано только, что она является практически единственной в своем роде. Правда, самой этой организации там принадлежит всего один этаж с музеем — остальное сдали в аренду под офисы. Так-то это наше историческое здание, бывший обком ВЛКСМ.

Далее «точка». Тоже такая повседневная вещь, унаследованная от нацболов. В один и тот же день, каждую неделю с газетами и стендом…

В. П.: Причём с тем самым стендом, который принадлежал когда-то НБП.

Антон: Да, так скажем, со слегка переделанным косметически стендом для нацбольских газет выходим на «точку» и раздаем эти самые газеты, листовки о ближайших мероприятиях, общаемся с населением, собираем деньги в помощь политзаключенным… Последнее для нас было особенно актуально, ведь наш регион дал движению, если не ошибаюсь, пятерых политзеков. Ну, из нацболов как минимум.

В. П.: А кто они? Как говорится, вспомним всех поимённо!

Антон: Так, Людмила Харламова, Алёна Горячева, Равиль Баширов, Алексей Тонких, Наталья Чернова. Вот кого конкретно я помню. Елена Харламова, сестра Людмилы, чуть не попала в этот список, но её, по-видимому, планов сажать не было. Там был казус такой, что опера при обыске в квартире наркотики подбросили не Люде — по её делу и шёл обыск, — а её сестре. Ну вот не разбираются они в дамских сумках и получалось так, что там вся семья — жуткие героинщики. А она была на тот момент несовершеннолетняя, студентка колледжа. Там крови попортили, но по итогу её имя и этот эпизод в дело не вошли. Хотели было не отступать и младшую тоже «дожать», но здравый смысл все же победил.

А стенд, кстати, самим нацболам изначально достался в подарок от местного коммуниста, корреспондента газеты «Советская Россия» Фёдора Петровича Подольских. А потом уже, после их разгрома, ушёл нам… Вот ещё что. На том месте, где проводилась «точка», у книжных рядов рядом с «Домом быта», ещё самими нацболами была нарисована на асфальте карта СССР с подписью «Территория Советского Союза».

В. П.: Да? Вот этого я не помню.

Антон: Было, было. Оно, конечно, стёрлось со временем, может, к твоему времени уже и исчезла, но на какое-то время это обозначение точки пережило саму НБП. Мы ещё совместно успели сколько-то этих «точек» провести, а потом всё, эта традиция нам ушла, как и место. Но вот рисунок на асфальте не дожил до 2010-х.

В. П.: Кстати, были ли у вас с нацболами совместные акции?

Антон: Да, одну точно помню. Это было 4 ноября 2008 года. Со стороны комсомола была Ирина Фадеева, со стороны лимоновцев — Елена Павлюк. На митинге «Единой России» было возле сцены растянуто больше красное знамя СССР и были раскиданы листовки. Это всё происходило во время выступления губернатора.

В. П.: Что еще из повседневного?

Антон: Осуществление запланированных акций: митингов, пикетов, флешмобов. Но не только политикой занимались. Проводили экологические акции по очистке берега р. Урал, занимались на добровольных началах, за свой счет, обновлением памятных табличек, стелл в парках. Детские дома всякие, благотворительность. Работы хватало — плохого не делали.

В. П.: Хотя я абсолютно точно помню, что, когда менты ходили по школам с профилактическими беседами, они называли комсомол экстремистской организацией наряду с НБП и всякими исламскими фундаменталистами. Они не имели на это права, ибо мы всегда были добросовестно зарегистрированы в Минюсте, к тому же являлись, пусть и формально, молодёжкой парламентской партии.

Антон: Я тут вижу старую сказку на новый лад. Про толпу мальчиков и девочек в погонах, которые кричат: «Волки! Волки!», чтобы привлечь внимание, точнее оправдать свое повышение по службе. Когда-нибудь они дождутся, и волки действительно придут. Но им уже никто не поверит, и нас, чьё «преступление» было в переходе на другую сторону улицы в время акции, они будут вспоминать с большой ностальгией. Но будет поздно.

В. П.: Кстати, коли мы уж заговорили о регистрации и всяком подобном. Ещё пару вопросов хотел тебе задать по истории восстановления деятельности ВЛКСМ в целом. Насколько я помню, сначала был конфликт, надо ли в восстановленном комсомоле выделять российский комсомол. Сторонники последнего решения победили — родился РКСМ. Потом, в 1995 году, вопрос стал ребром — либо за РКРП и уходить в андеграунд, либо идти за КПРФ и становиться респектабельными политиками в кабинетах из кожи. Паша Былевский был за первое, Игорь Маляров — за второе. И каждый забрал себе по комсомолу, и каждый держал вотчину свою. Так появился РКСМ(б) и просто РКСМ. Вот комсомольская организация оренбуржья — это потомки последнего? Я вроде видел в архиве пару вещей, подписанных «Оренбургским РКСМ».

Антон: Нет, не совсем так. Маляровский РКСМ сначала был при КПРФ, потом понял, что ему хотят одеть ошейник и попытался отойти, но раскололся. Вот один откол и стал тем самым СКМ РФ, целиком послушным партии, а другой, в главе с Маляровым, раскололся еще раз (!), и оба куска тихо умерли со временем от кадрового и организационного истощения. В Оренбурге комсомол восстановился сразу под крылом партии, скорее всего, как одно из ручных отделений РКСМ, которое быстро переформатировалось в СКМ после соответсвующего демарша Малярова. Если конкретно, то в 1996 году наша областная организация была возрождена и сразу же как припартийная молодежка. РКСМ — это, скорее всего, был «бренд», я не помню, чтобы кто-то из оренбуржцев тогда куда-то ездил и участвовал в этих конфликтах: как сказали в КПРФ, так и правильно. Хотя ситуация в региональном отделении КПРФ при Ю.В. Никифоренко была совсем другой. Насколько знаю, молодёжь свою он не кидал. Первым возобновил свою работу, кстати, именно ленинский райком комсомола города Оренбурга. Весьма символично, что потом чаще всего наши активисты сидели именно в ленинском РОВД.

В. П.: Да, когда на столетие комсомола сдавали документы в ОГАСПИ ²Оренбургский государственный архив социально-политической истории, бывший архив обкома КПСС, я занимался комплектованием дел и нашёл там самый первый документ возрожденного комсомола, это образец листовки с текстом, по памяти: «Комсомольская организация ленинского района возобновляет свою работу. Всех заинтересованных ожидаем для сбора по такому-то адресу в такое-то время. К состоявшим ранее в ВЛКСМ просьба принести с собой комсомольские билеты». Вот ещё такой вопрос — с чем были связаны бесконечные смены названий у зюгановской комсомольской организации? Это просто отмыв денег на изготовлении новой атрибутики со стороны ЦК или что-то ещё?

Антон: Нет, это, как правило, были политические события. Партия всегда предательски вела себя по отношению к собственной молодёжи. КПРФ — организация соглашательская. Стоит только появиться какому-то хоть сколько-нибудь радикальному крылу, как тут же начинаются исключения, начинают открещиваться. Уже смена названия РКСМ на СКМ не была чисто косметической переменой. Просто в молодежке накопилась чрезмерно радикальная, по меркам ЦК КПРФ, молодежь — она начала прорываться на руководящие посты, и было принято решение о «чистке рядов». Там не только в Малярове было дело. И вот была зарегистрирована новая организация, — Союз Коммунистической Молодежи. Потом грянул X съезд КПРФ.

Многие в партии эти события уже не помнят, хотя тогда всем казалось, что КПРФ или изменится к лучшему, или расколется. Не произошло, к сожалению, ни того, ни другого. Была очень сильна антизюгановская оппозиция, надеялись перехватить у старика инициативу, но российский Минюст тогда Зюганова прикрыл. Просто его прикрыло государство. Вот и оппозиция. Это к вопросу о том, как у нас КПРФ с властью борется, если на уровне Владимира Путина решались вопросы, чтобы признать легитимным именно тот состав Съезда КПРФ, который собрал Г.А. Зюганов, а не оппозиция. Да и сам Зю подсуетился, «проработал» делегатов, как у нас это умеют… Так вот и остался сидеть в вождях.

Остался сидеть не просто так — пошли репрессии. Был введен термин «неотроцкизм», который у наблюдателей со стороны мог вызвать только смех. И дальше пошёл поиск врагов повсюду, проработки, исключения. Сначала всё это не совсем серьезно было, но за 5 лет дошли до таких событий, как «Московское дело», «Ленинградское дело»… Развалили работу крупнейших партийных организаций, ввели в них внешнее управление, и пачками без всяких разбирательств исключали людей… Это ужасно подорвало организацию и внутри, и с точки зрения политических позиций в стране. Но ЦК был готов рубить сук, на котором сидел, считай, успешных руководителей и организации, дающие весомый процент на выборах, лишь бы снова не пережить что-то подобное X Съезду.

Но мы отвлеклись. Тут конкретно СКМ РФ касался тот факт, что все организации-спутники КПРФ типа Женского Союза, НПСР и, разумеется, комсомола были зарегистрированы на тех, кого исключили по итогу победы сторонников Г.А. Зюганова на X Съезде. Юридические документы на эти структуры остались в руках Семигина, Сурайкина и др. Тогда сторонники Зюганова запустили процедуру по регистрации общественного объединения с названием «Содружество Коммунистической Молодежи». Как бы был «Союз Коммунистической Молодежи», а стало «Содружество». Ну чтобы и по поводу символики два раза не вставать. Так вот произошло самое незаметное переименование в истории постсоветского комсомола. По крайней мере в нашей ветви. На словах всё равно называли «Союзом…», но вот эти формальности надо было соблюсти. Руслан Чукеев вместе с ещё одним сторонником Семигина, которые держали документы именно что на «Союз…», как-то пытались наседать по этому поводу, но мы легко отбивались. В ЛКСМ РФ произошло переименование на съезде в 2011 году. Сделано это было с целью вернуть комсомольский брэнд и имя Ленина, чтобы не дразнили нас больше за глаза «сокомольцами». Переименование к тому времени назрело — слово «содружество» (ассоциации с СНГ) в названии не нравилось никому.

В. П.: Так, а по поводу наших помещений тогда ещё вопрос. Всегда ли штаб был на ул. Комсомольской, 50, на первом этаже МГЮА?

Антон: Ну, когда я пришел, да, весь партийный аппарат, горком-обком, — он весь был уже в МГЮА. Там комсомолу и дали комнатушку в предбаннике горкома. Как на проходном дворе жили, но вроде обустроились. А вот были ли какие-то адреса до того, этого уже не знаю.

В. П.: Я помню, как мы ремонт делали в этом помещении. Обои поклеили, сделали перестановку. Вообще, у нас было довольно уютно, нестандартно. Арман увешал стену справа от окна картинами Бэнкси, слева от окна висел плакат «Адаптации» и ещё что-то. На стене было граффити в виде профиля Ленина.

Антон: У меня знакомый как-то к нам заходил и вот еще чему удивился. У нас стоял современный, по тем меркам, ноутбук в этом помещении и одновременно с этим ярко оранжевый, дисконаборный телефон, что создавало большой контраст. Но в самом деле, на новый всё как-то деньги не находились, а такой, дисковый, бери не хочу. Подключились параллельно к горкому, чтобы вообще был телефон.

В. П.: И внимание вопрос — зачем мы оттуда переехали? Сделали ремонт, так классно обустроились и… переехали.

Антон: Даже этот момент был подчинен политическим интересам. Тогда сильно обком стал на нас давить, требовать чисток, и пришлось перебазироваться. Горсовет должен был дать трем депутатам от КПРФ — Мунжасарову, Индейкину и Амелину — помещения для приема и по итогу решил дать почти целый этаж в одном здании на троих. Параллельно с этим шла очень мутная история с арендой помещений в МГЮА, покупкой помещений в здании на ул. 9 января… Короче говоря, аппарат стал перебираться потихоньку на ул. 9 января, а мы в начале 2010-х оказались на ул. Пролетарской, 4. Впрочем, мы там, на мой взгляд, даже лучше обустроились. Это был не только переезд, но и перебазирование из помещения, принадлежащего партийной структуре, в помещение, принадлежащее депутатам. Причём всякое спорное имущество, владельца которого мы не могли четко определить, мы его оставляли при переезде, чтобы избежать любых вопросов и обвинений.

Обком нарочито хотел сделать из этого трагедию, что комсомол отдаляется от партии, что это отказ от совместной работы… Хотя казалось бы, мы просто переехали в выделенный нам кабинет депутатами той же самой партии. Во-первых, улучшили себе условия для работы, своими руками кабинет отремонтировали, да и лучше, чем выслушивать нечто в духе: «Не будете меня слушать, и я у вас это помещение отберу!». У депутатов попросту безопаснее было в этом плане, и мы знали, что у нас это помещение до истечения полномочий действительно никто не отберет. Оглядываясь назад, конечно, поражает благодушие комсомола в этой ситуации. Мы не отказывались от создания массовки на их мероприятиях, не жгли никаких мостов и всегда шли на сотрудничество. Только оборона и никакого нападения. А в ответ приходилось терпеть всякое. На шествиях этот весь цирк с попыткой вырвать мегафон из рук… Никто от них не отделялся, всегда они свободно могли присутствовать на всех наших собраниях. На мой взгляд, В.Г. Новиков просто испугался.

В. П.: Расскажи немного о внутрипартийных конфликтах. Я понимаю, что тема огромная, но что-то основное для читателей.

Антон: Летом 2011 года… Да, вроде бы так. Прошли выборы в Горсовет, в Законодательное собрание области. И по результатам двух выборов подвели итог, что обком работает очень плохо. Реально плохо. И вот инициативная группа во главе с Нурланом и Индейкиным начала собирать подписи среди членов обкома за отставку Владимира Григорьевича Новикова.

Эти провалы на выборах были реальностью, но вместе с тем они были только предлогом. За ними стоял конфликт организационный, потому что долго терпеть откровенно провальные решения в работе было нельзя. За ними был политический конфликт, поскольку Новиков был слишком мягок с властями. За ними был, конечно, ещё и идеологический конфликт, потому что Нурлан был самым молодым радикальным депутатом — он был настроен более ортодоксально. Индейкин же, как один из ветеранов партии, просто помнил КПРФ ещё с самого его основания: он был делегатом того самого восстановительного съезда в 1993 году, он знал, как выбирали Г.А. Зюганова и т.д. В отличие от многих он в динамике видел, куда мы катимся — все мы, партия в целом. Это была такая попытка развернуть наше отделение к реальному противостоянию с властями.

Подписалось под заявлением против Новикова 29 человек — это около 65% членов областного комитета. Но поставить подпись — это одно дело, а заявить в открытую против первого секретаря, открыто руку поднять за снятие… До такой демократии мы ещё не доросли. Прошла городская конференция, в которой 3 из 4 райкомов областного центра выразили секретарю обкома недоверие. После этого было решено провести совместный пленум обкома и областного КРК партии. Начались «проработки». Кого-то деньгами обеспечили, кто просто струхнул. Это ведь всё места, места во власти, места в партийной иерархии, годы работы на собственное продвижение… Кого ласкою взяли, кого испугом. Но это ладно, спишем на нормальные издержки внутрипартийной избирательной кампании.

Так ведь дальше всё пошло. Спешно реанимировались мёртвые, нерабочие партийные отделения в области. Там несколько было организаций, делегаты от которых были членами обкома чисто формально, просто по праву того, что надо кого-то из их района. Реально они никого не представляли, но приехали и голосовали за действующего секретаря.

В. П.: Как «гнилые местечки» в старом английском избирательном праве.

Антон: Ну, возможно, я не в курсе… Так вот, вроде отголосовали за его снятие, но потом как-то всё вывернули, что члены КРК на совместном пленуме голосовать не должны, — переголосовали, и двух голосов нам не хватило.

В. П.: Насколько я слышал, в то время было это по звонку из ЦК. Если не ошибаюсь, даже лично от Кашина. Ещё я помню, что выставили охрану перед входом в зал. Никому ранее неизвестные люди с партийными билетами без печати и фото (уже хорошо) «охраняли» пленум, не запуская туда, кстати, некоторых делегатов. Какую-то старушку во время выступления стащили прям натурально с трибуны… Ну и ОМОН, конечно же. Вишенкой на торте был вызов ОМОН‘а. Кто, как, зачем, для чего?

Антон: Про Кашина точно не знаю, это уровень слухов. Да и вообще, сейчас, честно говоря, это всё очень смутно помнится уже. Но про ОМОН до сих пор интересно: кто и зачем его вызвал?

В. П.: Эх, не уважали мы старость…

Антон: Ну, а как её уважать-то? Вот был у нас до Мунжасарова такой человек, как М., секретарем горкома КПРФ. Сам по себе мужик неплохой, бывший военный. Когда Новиков его только выцепил, то М. проявил хорошие организаторские способности, но потом запил. Его надо было снимать — это было просто невозможно. Мы публичная организация, парламентская партия, к нам люди ходят, такая активность каждый день, а такой перегар. Прямо в рабочий день напивается, и всё. Его мало того что не снимешь, его ещё и в депутаты хотели продвинуть! Есть ум у этих людей или нет?! Еле-еле мы этого не допустили, а потом и вовсе его сняли. И сколько злости было, сколько обиды! Вот какие злодеи, эта молодежь, испортили Владимиру Григорьевичу с другом отношения…

При Мунжасарове горком поднялся более-менее. И что далее? Новиков приносит проект-постановление о том, что горком будет распущен, а городские райкомы подчинены напрямую обкому.

В. П.: Это было связано с кампаниями против «неотроцкистов»?

Антон: Нет, нет. У нас дело «неотроцкистов» отразилось только в одной фразе В.Г. Новикова, который сказал на одном из бюро: «Вот распустили московский горком во главе с Уласом, и я считаю, что правильно сделали». Хотя да, по подобию. Но в Ленинграде и Москве там заново что-то формировали, пришлых секретарей ставили, а в Оренбурге просто подчинили городские райкомы обкому напрямую. Это провели без идеологических формулировок, просто как организационное изменение структуры. Мне известно, что это было воздействие Юрия Петровича Белькова, атамана одного из наших многочисленных оренбургских казачьих войск. У КПРФ с 1990-х годов тянется привычка брататься с кем попало, лишь бы «патриоты».

В. П.: Может, сыграла свою роль история с попыткой снять Новикова? Это естественно как бы. Горком областного центра пытался его снять — горе проигравшим.

Антон: Нет, мимо. У Новикова был свой инструментарий, чтобы Нурлана убрать на любом этапе его партийной карьеры — хоть до того случая, хоть после. Он мог не признать выборы состава горкома, мог не признать выдвижение кандидатур в городской совет. Он присутствовал на конференциях, на пленумах горкома присутствовал… Нет, нет, тут не в этом дело. Тот же Индейкин до сих пор в партии состоит, он ещё самого Новикова пересидел по итогу, хотя был застрельщиком не меньшим. Тем более, извини меня, убирали не Нурлана, убирали весь горком! Это люди, это коллектив, это аппарат. У них налажена работа, у них есть успехи, от их слаженности зависят выборы, а проценты на выборах — это священная корова, за них в ЦК ответ держать. Это долго всё объяснять, но это так не работает. Тут логика была такая: «Нравлюсь я тебе или нет, а работать ты на меня будешь!».

Именно что Бельков считал Нурлана главным противником в партии относительно перспективы своего будущего депутатства. Он считал, что Мунжасаров под него копает. У Белькова ведь были амбиции вплоть до Госудмы — была у него такая мечта. Он даже в Заксоб идти не стал, сразу хотел в Думу, хотя никаких шансов, на мой взгляд, у него не было. И вот он считал, что это левое крыло оренбургского горкома под него копает, и как-то он сделал заказ Новикову (за это что-то пообещав) главную фигуру вместе со всем коллективом горкома убрать. Такова моя версия и нескольких оренбургских политологов.

В. П.: Не зря хоть, прошёл?

Антон: Нет конечно! Я вообще до сих пор пребываю в недоумении, на что именно Бельков рассчитывал. Первым в списке на выборы в Госдуму в тот год стоял В.В. Чикин, главный редактор «Советской России». Это величина федерального масштаба, тут двигать без вариантов, ЦК сказал: «Надо». Вторым в списке стоял В.Г. Новиков — тут тоже все ясно. И третьим, по-моему, Ю.П. Бельков. И становится совершенно очевидно, что вероятность успеха, при котором от партии пройдут в Думу все трое, крайне мала. С начала 2000-х от нас не более одного депутата по партийному списку всегда проходило. 

Обычно, когда какой-то человек от бизнеса хочет стать депутатом, он обещает определенную сумму в счёт избирательной кампании, а ему определенное место в списке, но никак не итоговый результат. Результат — это уже как сам потопаешь. По крайней мере в КПРФ так. Я тут не эксперт, но насколько я знаю, это очень редко, чтобы «вот деньги, но если я не прохожу, то вы подвинетесь сами или подвинете своего человека». Поэтому особенно интересно, была ли какая-то договоренность? Бельков, как мне известно, около 800 000 рублей потратил на эту кампанию.

Чтобы люди правильно поняли — это все не работает как взятка: мол, заносишь чемодан денег, и всё на мази. Это всё деньги не кому-то лично в руки, а деньги, которые ты тратишь на избирательную кампанию, работаешь на рейтинг партии. Легче всего куда-либо пройти под «брендом» какой-то партии. Есть определенная категория граждан, которая всегда голосует за неё автоматом. Уже хорошо. Есть усилия рядовых активистов, которые работали и работают на партию — что до твоего попадания в список, что после него. Тоже неплохо. Шансы на проход в разы выше, чем у самовыдвиженца. Партия же свою выгоду получает от того, что кто-то вкладывается в производство её агитпродукции, в улучшение её материальной базы. Пока этот человек раскручивает себя, он раскручивает и партию. 

Вот в связи с этим мне особенно интересно, была ли договоренность какая-то. Возможно, Белькову просто пообещали то, чего в реальности сделать не могли, и тогда история переворачивается. Откуда иначе такая обида на оренбургских коммунистов после выборов в Госдуму? Или же он просто наивно на что-то надеялся, но наступило «крушение иллюзий»? Вопросов больше, чем ответов…

Но воспоминания от этого персонажа самые мрачные. Наглость поражала. Просто неимоверная наглость в обращении вот этих пришлых казаков с коммунистами на акциях, в торговле партией, во всём… Последняя инстанция, куда я обратился в 2012 году, — это напрямую в ЦКРК КПРФ. Съездил в Москву, пообщался с Волковым, заместителем председателя Центральной КРК в то время. Он наш, с области, из г. Орска. Выяснилось, что про Белькова есть много интересных фактов, которых я не знал, но знал ЦК. И всё оставили как есть! И более того, Бельков в последние год-два жизни активно пробивался в помощники к кому-нибудь из депутатов Государственной думы, напрямую в ЦК партии лез, в Москву ездил, делал дорогие подарки… Не мытьем, так катаньем…

В. П.: Можешь ли ты согласиться с утверждением, что история оренбургского обкома КПРФ — это история того, как человека проталкивают на высокий пост от имени партии, там его замечает власть и он дезертирует в стан правительства? Чернышёв, пожалуй, самый яркий пример.

Антон: Да, пожалуй, могу. Сам я не застал старика, но комсомольцы прежнего времени, равно как и ветераны партии, в один голос утверждают: после Юрия Васильевича Никифоренко всё, упадок. Это был мужик из аппарата обкома КПСС, ещё доперестроечного. Ему все пути были открыты во власть. Он запросто мог, как Егор Строев в Орловской области, присягнуть на верность новой власти и не спеша пересесть из партийного кресла на хозяйственную должность какую-нибудь. Никифоренко отказался от такого простого пути и остался с партией, даже когда неизвестно было, запретят ли коммунистов или не запретят.

Да… Так вот, что я ещё сказать хотел? А, вот. Не надо ещё воспринимать всё так плоско. Мол, предал, потому что изначально был гнилым. Там дело сложнее обстоит, система власти сама по себе затягивает. Я знаю это со слов тех, кто работал и работает в Законодательном Собрании нашей области, например. Там тоже всё непросто устроено… Возьмем любого честного человека. Сначала он пытается сохранить свои взгляды, что-то оппозиционное, присматривается к людям, кто чьих будет…  Но это только со стороны кажется, что в этом органе собрались незнакомые люди, разделенные враждующими партиями, которые волками друг на друга смотрят и покидают зал по-одному. Всё совсем не так. Тот или иной созыв, а если шире, вообще все, когда-либо причастившиеся к власти, — это коллектив.

Они вместе в баню ходят, дни рождения отмечают, поздравляют друг друга с праздниками, после рабочего дня где-то сидят… Так же как и любой коллектив на любой другой работе, только идут они, конечно, в рестораны, а не в задрипанные пивнушки. Предлагают между делом заключить какие-то договоренности… И вот когда ты приходишь в коллектив, он начинает давить на тебя. Даже не как-то целенаправленно, а самим фактом своего существования. Вот все на работе идут голосовать на выборы по разнарядке, а ты вдруг: «Нет, это незаконно, людей к выборам принуждать». С чьим недовольством столкнешься первее — коллектива, который «подводишь», или начальника? А «неуважение к традициям»? Там они тоже есть. Там тоже к тебе подходят с елейными речами вроде: «Мы одна команда», «мы работаем на общее благо региона» и т. д. Там тоже считается дурным тоном идти против председателя, из какой бы фракции он ни был. Ну «не принято» так, «люди не поймут».

Когда в любом коллективе — от сотрудников типографии и собеса до Законодательного собрания области — появляется выскочка, он коллектив раздражает. Начинается обструкция. Человека делают изгоем. Тебе создают невозможные условия работы, делают всё, чтобы ты туда больше не попал. Даже родная фракция начинает давить на тебя, что ты зашёл слишком далеко, что ты портишь дела остальным членам фракции… Так люди остаются в партии, но перестают быть борцами. Теперь они в первую очередь депутаты и лишь потом уже зюгановцы, единороссы, справороссы… Да кто угодно. Неписаные правила намного выше и важнее реальных регламентов, партийной принадлежности и программ. Они все повязаны своей работой «на благо области». Потому призывы вообще не выдвигать в депутаты от партии, не использовать свое пассивное избирательное право — это не просто голый популизм. За этим есть доля истины. Они действительно повязаны. Но не всегда какими-то откровенными злодействами и преступлениями. Зачастую просто «рабочими связями» и «правилами приличия» среди лиц «их» среды.

Родное село, город… Да, там мало что можно сделать, но выше соваться просто смысла нет. Там даже несгибаемо идейным нечего делать. Идя против системы,нужно быть готовым к тому, что тебя будут высмеивать, игнорировать, ни один журналист не будет брать у тебя интервью, что твоя фракция будет от тебя открещиваться… Это так будет выглядеть. Универсальный совет, как узнать, продался ли радикальный депутат от оппозиции или нет: посмотреть, прошёл ли он на второй срок. Не 100% рецепт, но в подавляющем большинстве случаев работает.

На мой взгляд, если принимать участие в выборах, то только в местных, муниципальных. Депутаты этого уровня не имеют привилегий, и, по моим наблюдениям, здесь честный человек может работать, насколько позволяют полномочия. Депутат города, депутат своего села. Никаких привилегий особых. У депутата горсовета есть выплаты по 10 000 в месяц. На канцтовары фактически — тут даже разъезды рабочие по делам не оплатишь. Помещение дадут для приема, и то смотря какое. Могут дать такое убитое, что его даже задействовать бесполезно, надо вкладывать в ремонт бешеные деньги… Но в целом да, вот на этом уровне всё проще. Институт непрофессионального депутатства вообще был бы лучше всего.

В. П.: Как тебе сегодняшние перспективы КПРФ?

Антон: Всё куплено и перекуплено, довольно просто всё. Если в нулевых там хотя бы на уровне отдельных лиц мысль теплилась, то сейчас всё глухо абсолютно. Эволюция эта проста. Понадобилось гражданину N место в Горсовете — даём мы ему площадку при условии, что он сам свою избирательную кампанию оплачивает и про организацию не забывает. Всё как бы по-честному. Он оплачивает банкет — паровозом мы, нищуки, проходим. Для неосведомленного человека со стороны, может, звучит дико, но демократия работает именно так. Это ещё честно. Не вопрос: взамен за ваши деньги всё реально. Но потом такие быстро наигрываются, стартуют в Заксоб, хотя поле для работы и на городском уровне большое и нетронутое. Там два-три срока нужно реально работать, чтобы сделать людям что-то полезное. А после областного уровня людям начинает приходить в голову гениальная в своей простоте идея — а не сократить ли мне издержки? Тебе не надо тратиться на партию, если партия твоя. Так начинается борьба уже за внутрипартийные посты… Так в своей эволюции КПРФ постепенно идёт к тому, что деды с советской биографией уходят, а на их место приходят молодые бизнесмены. Я особенно подчеркну, что приходят со стороны. Люди, которые были реальным организационным, кадровым резервом, — они так и остаются резервом на вторых ролях.

В. П.: Это, кстати, были бы интересное исследование. Проанализировать бы в динамике, лет за десять, а то и больше, биографию областных и республиканских руководителей, членов ЦК, делегатов Съездов и посмотреть, кто на самом деле готовит кадровое обновление партии: «башка»х³Всероссийская Байкальская Школа Комсомольского Актива (ВБШКА) и сами региональные отделения либо разные спец-снаб-тех-инвест-ООО-ОАО.Антон: Вот-вот. Мы тут, кстати, довольно много негатива сказали о Владимире Григорьевиче, хотя нельзя забывать, что светлая сторона у него тоже была. Хоть он и был сторонником зюгановщины, но он был вообще хоть в чём-то в этой жизни убеждён. Учитывая современное состояние КПРФ — это уже не мало. Ещё одной характерной чертой Новикова была — да и есть в общем-то — его упертость. Вот чего-чего ему не занимать, так это деловитости и умения схватить дело. Да и вообще, по слухам, с тех пор как он покинул пост и стал простым активистом Дзержинского райкома, его популярность в партии неожиданно резко возросла. Сложно поверить, но не раз уже слышал, что как рядовой партиец он стал любим коммунистами и простыми горожанами больше, чем в годы секретарства. Говорят, без власти стал совсем другим человеком.

Вихри враждебные…

В. П.: Расскажи о политических противниках и о правительственных молодежках, например. Ну, кого знал.

Антон: «Наши» в Оренбургской области были не особо активны. Я, по крайней мере в тот период, когда участвовал в деятельности СКМ, так и не вспомню, чтобы мы с ними пересекались. Возможно, туда дальше, в нулевые, они что-то как-то шевелились, но надо спрашивать у активистов постарше.

А вот «Молодая Гвардия» Единой России была, да, активничали. Возглавлял их Кирилл Шкилёв, довольно небезызвестный. И мы называли всех молодогвардейцев местных не иначе как «шкилята». Я не буду сейчас петь вот эти старые песни, что они работали за деньги, — да они там все спали и видели, как бы карьеру в органах государственной власти построить, за зачёты выходили… Про нас тоже говорили, что мы все купленные. Надо по делам, по делам смотреть.

Мне хватает того случая с Людой Харламовой, когда они провели на оппозиционном мероприятии свою контракцию, требуя отправить её в лагеря. Шкилёв лично держал тогда плакат: «Нет политике под кайфом». Харламовой, как известно, подкинули наркотики. Особый цинизм ситуации, о котором Родион Волоснев почему-то не упомянул в своём интервью, состоял в том, что Кирилл и Люда были лично знакомы! Он прекрасно её знал! Они вместе посещали политклуб «Апрель» — это были как раз те времена, когда Единая Россия ещё считала нужным кому-то что-то доказывать. Я тогда ещё только начинал во всё это вникать, но весь последующий мой опыт подтвердил, что с именем этого человека, Кирилла Шкилёва, может ассоциироваться только одно слово — «нечистоплотность». И это мягко сказано. Если они всё это делали не за деньги, из каких-то «идейных», простите, соображений, то ситуацию это не улучшает. Скорее даже наоборот.

О, вот ещё. Помню, как Шкилев где-то в интернете, из социальных сетей, с персональных страниц, раздобыл ряд фотографий, где наши активисты пьют пиво. Не помню, было ли на выпивающих что-то из символики организации или нет, но точно помню, что ничего компрометирующего там, по сути, не было. Ну пьют и пьют люди на досуге, вполне цивильно. Не самый положительный способ времяпровождения, но и не шабаш какой-то. Так он раздул это до космического масштаба, пытался приклеить нам кличку «алкомольцы».

Вот так вот. Пиво пить на досуге — всё дело порочить, эта вещь, недостойная политического активиста. А по разнарядке сверху выводить людей на улицы, чтобы посадить знакомого человека, — ну как тут осуждать?! Эти люди пугали народ коммунистами, которые устроят «возврат к лагерям».

Вот всё это колесо, которое по стране сейчас катится безумными политическими процессами, на мой взгляд, на старте было выкачено не большими людьми в погонах и без, а вот такими мелкими сошками, как Кирилл. Потихоньку, по чуть-чуть, кому какое дело, да ничего страшного… А сейчас мы даже не знаем: остановится ли оно вообще? На какой точке? Впрочем, не думаю, что он о чём-то особо сожалеет. Ни он, ни дружки его. Они своё место под солнцем нашли.

В. П.: А чем ещё они занимались?

Антон: Да ерундой всякой. Ходили по нашим мероприятиям, фотографировали активистов и выбирали самые неудачные кадры, где человек зевает или выражение лица у него неестественное. Выкладывали всё это в ЖЖ или ещё где с целью высмеять, клички нам придумать. Честно говоря, мне неизвестны никакие последствия этих действий для нас, для политических рейтингов, вообще какое-то влияние этих действий хоть на что-то. Где-то в сети есть не только нормальные фотографии с акций, но и забавные, сделанные исподтишка. И… и что? Ну ерунда, откровенно говоря. Больше от них ничего такого не было вроде.

В. П.: Больше никак не пересекался?

Антон: Нет. Из оппозиционных, из необычного только с молодежным «Яблоком» пересекался. Но они быстро распались — там ничего особо интересного.

В. П.: А что до силовых структур? Насколько я знаю, в оренбургском Центре «Э» тебе бывать приходилось.

Антон: Да, был я там, был.

В. П.: По какому поводу?

Антон: Из-за интернет-материала. Заранее отмечу, что за время моего секретарства я туда не являлся, хотя повестки получал систематически, как счета за квартиру. В те времена закон более строго эти вещи регламентировал: повестка, не выданная лично в руки под роспись, — это была вещь уровня рекламного флаера. Сейчас, по-моему, это всё упростили. Надо смотреть. Но тогда я не ходил, эшники меня сами удостаивали визитами. Как правило, мы встречались в Ленинском и Промышленном РОВД во время моих задержаний — они туда подъезжали. Превентивно меня задержать, перед акцией за все годы моей активности им также ни разу не удалось.

Попал я туда в конечном счете, по всем правилам, из-за интернета. Меня просили объяснится, почему я в Вконтакте состою в группе «Русские пробежки». Хотя я ничего оттуда не сохранял, она просто висела у меня в бесконечном списке сообществ. Тем более надо понимать, что это был еще тот, старый Вконтакте, и многих фич попросту не было.

В. П.: Мне кажется, эта история намного опередила свое время! Это какой был год?

Антон: Около 2012, быть может, 2013. Ты не представляешь, в каком восторге были все сотрудники, когда я переступил порог Дубицкого, 2. Это неприметное такое, отделанное серым сайдингом панельное здание, на котором висит табличка «Полиция». Оно никак не обозначено, что здесь, так сказать, именно по политическим делам принимают. Ни у нас, ни в каком-либо другом городе не обозначают эти «центры». Стесняются что ли? Хотя раньше у них на воротах был такой стильный значок с мечом и крупная надпись «УБОП». Этот центр — это же 8-й отдел УБОП бывший, если я не ошибаюсь. Когда развели их, разные центры, Центр «К» (не знаю, есть ли он сейчас), Центр «Э» и проч., то эшникам это здание досталось. Так вот, меня сразу повели к начальнику, мол: «Смотрите, кто к нам пришел!» Да, было даже весело, что мой визит для дачи формальных показаний принёс операм столько радости.

В. П.: Я даже знаю почему. Когда я сдавал архив нашей организации в ОГАСПИ, то наибольшую часть фонда составила не внутрипартийная документация, на которую всегда откровенно забивали, и не уцелевшие агитматериалы, а толстенные картонные папки, целые тома твоей, лично твоей, переписки с различными инстанциями. В том числе там можно выделить целый томик жалоб на действия сотрудников милиции и «эшников». Входящие, исходящие и т.д. Своей бюрократической активностью ты фактически и сделал наш архив.

Антон: Ну, а что поделать? Пока это средство было — использовали и его. Пару раз я даже имел такой успех, что мне приходила не очередная отписка, а заверение, что с тем или иным сотрудником «проведена беседа» или «сделано дисциплинарное замечание». Это считалось за успех.

В. П.: У тебя есть весомые основания полагать, что твое право на частную жизнь нарушалось? Электронная почта, социальные сети, телефон…

Антон: Да-да-да, всё было. Я помню 2008 год, ту самую акцию «За смену власти, а не конституции!». Я начал звонить по телефону, а телефон очень сильно фонил, голос дублировался…

В. П.: Некоторые говорят, что это предубеждение и миф, эти признаки.

Антон: Нет, ты сам помнишь случай, когда нас с тобой на «Стратегии 31» задержали, если не ошибаюсь, в 2011 году. Собственно, без прослушки нас бы и не выследили. На некоторых мероприятиях у сотрудников можно было увидеть две рации — это верный признак, что кого-то слушают.

В. П.: Интернет?

Антон: Насчёт взломов со стороны силовиков я не знаю, наговаривать не буду. Шкилята нас точно взламывали: один такой случай был, там новость была размещена на сайте с такими скабрезностями характерными, которыми только он пользовался. Но это частный взлом в любом случае.

Центр «Э», по моей практике, просто всё смотрит. Ведь в 2013 году в случае с «Русскими пробежками» — там выхода из группы вполне хватило, и всё ограничилось объяснительной. Но каково было мое удивление, когда я был приглашен на «беседу» (по факту допрос) в 2014 году. Года 2-3 я уже нигде не состоял, а они всё мониторили! В этот раз у меня на стене нашли две картинки со свастикой. Одна — это фотография парада победы 1945 года, где фашистские знамена бросались к подножию мавзолея, вторая — карикатура на В.В.П., где он управляет кем-то как кукловод, а ниточки марионеток крепятся за крестовину, похожую на фашистский крест. Возбудили на меня административное дело за демонстрирование фашистской атрибутики… Постановление о возбуждении дела было, кстати, оформлено крайне безграмотно. То есть помощник прокурора города вообще забил на свои обязанности, и я был удивлен, как прокурор города это подписал. Там вплоть до того, что был указан id не моей страницы, а какого-то совершенно чужого профиля. Две цифры перепутали. Юридических косяков много… Шесть судей отказалось от моего дела! Двое мировых судей и ещё четверо в районном суде, после чего дело попросту пришлось замять. Я так думал.

Осенью 2014 года в связи с тем, что они не могли довести это дело до конца, меня арестовали прямо в здании прокуратуры и беспричинно держали в Ленинском РОВД целый день, обвиняли в надписях на заборе, которые я не писал. Рядовые полицейские использовались как исполнители и правовой буфер, просто прикрытие, реально со мной общались исключительно сотрудники Центра «Э». Это были Калинин и Перепилица. Они пытались меня пристыдить тем, что я смею размещать подобные карикатуры и открыто критиковать действующего главу государства. Нашли себе священную корову! Так им привлечь меня ни к чему не удалось, отпустили всё же после головомойки.

В 2015 году, когда я был в отпуске, неизвестные оперативники (предположительно, сотрудники Центра «Э») пришли ко мне на работу. Я тогда уже работал водителем в оренбургском троллейбусном депо. Сотрудники запугивали моё начальство, требовали уволить меня, хотя эти действия коренным образом нарушают закон. Начальство меня увольнять не хотело.

1 мая 2015 года я не смог присутствовать на коммунистической демонстрации, но на 7 маршруте проезжал мимо демонстрации на площади Ленина. Когда толпа выкрикивала лозунг: «Ре-во-люция!» — я сигналил в такт. После этого снова ко мне пришли те же сотрудники на работу, как позже рассказывала сотрудница отдела кадров, задержали в управлении предприятием на несколько часов, или лишили свободы передвижения, директора и начальника отдела кадров, то есть фактически арестовали их! Допрашивали по поводу моей биографии, кошмарили, упорно требовали меня убрать с городских маршрутов. Начальство по-прежнему не хотело меня увольнять, поэтому перевели меня на какое-то время в слесари, чтобы я не светился на маршруте.

В. П.: Между прочим, они тебя, получается, отмазывали. Им легче было тебя уволить.

Антон: Как говорила тогда Рима Шамильевна, моя непосредственная начальница: «Во-первых, я не хочу его увольнять. Во-вторых, не могу». Я же ведь юрист, я ориентируюсь в законах. Чтобы уволить меня по закону, она должна была бегать за моим троллейбусом и мельчайшие нарушения накапливать. Будь я кондуктор, слесарь, было бы проще это устроить. Но да, ты прав. Тут сказывалось и то, что относились ко мне хорошо, я был на хорошем счету. Мне даже напрямую не предлагали уволиться. Основным требованием было удалить мой личный профиль ВКонтакте, на котором накопилось много моих возмущений в адрес президента и правительства. Пришлось пойти на компромисс и зарегистрироваться в соцсетях под другим именем. Но директор Канаев в будущем встреч со мной всячески избегал.

В. П.: Зафиксируем, кстати, что физического насилия к тебе от сотрудников не применялось, наговаривать не станем.

Антон: Нет, не применялось. Я слышал, что по стране были филиалы этой конторы, которые ничем не гнушались, но не у нас. У нас другие методы использовали. Да, жести не было, но неприятные там персонажи работают. Не интеллигентные уж точно. Добром их не вспоминаю, особенно за последнее дело по картинкам и визит на работу ко мне. Это та личная обида, которую я ещё не раз припомню этой власти. И никогда не прощу.

В. П.: А в РОВД к тебе когда-нибудь применяли физическую силу?

Антон: Задерживающие опера во время акций, а так… Нет, в РОВД в самом не били. Но опять же, ничего нормального в пребывании там не было.

После акции 2009 года, когда мы были задержаны на пропутинской акции с антиправительственными листовками, мне угрожал участковый Тубольцев. Хамил жутко, угрожал (это за листовки!) посадить «по нехорошей статье», изнасилованием в тюремной пресс-хате и тому подобное. Такое ощущение, что он сам это пережил. Иначе сложно представить, как это можно в таких сочных красках описывать.

В Ленинском РОВД в ноябре 2014, после того как «эшникам» не удалось это дело по фашистской символике провести, мне тоже угрожали. Не били, но угрожали. Калинин лично мне угрожал, что найдет такого судью, который даст мне срок на полную катушку, по самой неприятной статье… 282 он имел ввиду или какую другую, не уточнил. То, что по факту никаких преступлений я не совершал — ни «позорных», ни иных, — этих людей не волновало. Вообще, при общении с людьми в погонах надо привыкать, что запугивание изнасилованием в тюрьме — это их любимая угроза. Почему? Гадайте сами. Сказок про пресс-хаты бояться — с ментами не говорить.

Что связано с насилием, надо ещё вспомнить акцию против депутата-единоросса Олега Димова. Он позволял себе откровенно социал-дарвинистские высказывания…

В. П.: Помню, там что-то было связано с ручками фирмы Parker.

Антон: Ага. Даже серию акций устраивали. Мы их проводили по всей территории округа, где он баллотировался. Да, представить только, как это было давно… Тогда он был всего-навсего кандидатом в городские депутаты, а сейчас он секретарь Оренбургского регионального отделения «Единой России», вице-губернатор, министр региональной и информационной политики Оренбургской области. Наше всё! Так вот, в зауральной части города, откуда он баллотировался, на нас во время наших пикетов стало нападать неизвестное быдло. Не менты, просто какая-то гопота.

В.П.: Да, я помню, был на одном из этих пикетов.

Антон: Да, ты был на том, что в Южном поселке проходил. Я ещё был, Нурлан и… Арман Сарсынбаев вроде бы. Тут память подводит. Кто-то ещё был, кто — не помню.

В. П.: Нас не принимались тут же бить, а как бы провоцировали. Вырывали флаги, рвали плакаты, отнимали листовки и бросали в урну. То есть явно срывали акцию и вместе с тем не давали повода откровенно обвинить в нападении.

Антон: И вот почему мы этих гопников считали не случайными, а купленными? Во-первых, не бывает так, чтобы все акции на эту тематику и на каждой по провокации. Слишком регулярное совпадение. Во-вторых, менты никак не реагировали на эти нападения. То есть государство политическим организациям навязывает ментов на каждой акции якобы для охраны. Люди подходят, открыто оскорбляют, портят атрибутику. Просим милицию вмешаться — ноль реакции. Я ни до, ни после такого больше не видел.

То есть они стоят, смотрят, отворачиваются периодически, дают отговорки сухие типа: «Не вижу нарушений в проведении акции». Обычно на других мероприятиях, если какие-то алкаши пристали, то с простыми ментами, которые не «эшники», а по разнарядке, — с ними всегда легко договориться по типу: «Уберите, пожалуйста, гражданина, он мешает мероприятию». Выпроваживают. Тут было явное потворство. Более того, присутствующие на акции «эшники» — Иванов и Калинин смеялись, не пытаясь осадить быдло-провокаторов! Это возвращаясь к вопросу о том, били нас или нет. Не били. Но зная, что вот такие люди охраняют наш сон, я бы всем советовал спать очень чутко.

Даже если такое поведение их никак не связано было с «установкой» от местного отделения «Единой России» и всё это невмешательство было личной местью нам, то месть-то за что? За то, что мы требовали от них соблюдать закон все эти годы? Не согласны с претензиями — добро пожаловать в правовое поле, обсудим, правы ли мы, правы ли вы. Может, за жалобы, которые заканчивались дежурными отписками и никак не повлияли на их дальнейший карьерный рост? За анекдоты, которые мы про них сочиняли в личной переписке и которые, если они их видели, то видели, кстати, тоже незаконно? Да им даже прозвища рядовые менты выдумывали — мы зачастую только подхватывали. А они про нас не сочиняли, что ли? И кличек нам не давали? Вообще, даже как-то дико, что существуют люди, которые не понимают, что исполнение должностных обязанностей — это не место для подобных вещей. Но такие люди существуют, охраняют (от?) нас и растут по службе.

Ещё по Димову можно вспомнить, что до серии этих акций мы впервые столкнулись с попытками нападения на наших разносчиков газет, а в те времена это были наши активисты: наймом не пользовались. Подкарауливали, пытались пугать активистов, перекупить тираж. Тоже совпадение странное. Есть люди антикоммунистических взглядов, которые и в лицо могут полученную газету бросить и нахамить как-то, но чтобы серия нападений на доставщиков газеты с материалом против определённого депутата… Тоже такое совпадение — прям совпадение.

В. П.: Нацбол Валентин Татарников говорил в своем интервью, что годы президентства Д.А. Медведева в плане давления на политических активистов были даже хуже, чем годы Путина. Ты согласен?

Антон: Да по сравнению с тем, что сейчас происходит, всё то время кажется просто эпохой невиданной свободы. Я не знаю, как было ещё раньше, но рубеж 2000-2010-х мне сейчас кажется временем, когда была какая-то, пусть и невысокая, но всё же правовая культура, когда у ментов было какое-то правосознание. Учитывая мою историю взаимоотношений с силовиками, видно, что оно было очень низким, но было всё же на мой взгляд. Сейчас такое ощущение создается, что страна готовится окончательно перейти на ручное управление. Никаких общих правил. Перефразируя известное изречение — волюнтаризм одного должностного лица заканчивается там, где начинается волюнтаризм другого.

В. П.: А в сравнении с тем, что было до него, и с тем, что было чуть позже?

Антон: Ну так-то да, было жёстче. На мой взгляд, это шло от низового страха. Это нам сейчас известно, как все кончится, а тогда это было в новинку, что новое лицо на высшем посту «греет кресло» и у него столько полномочий в отношении силовиков. Кто знает, может, он сейчас правительство во главе с Путиным распустит, что по сути было бы государственным переворотом? Потому тут два момента: во-первых, сам факт такого «тандема» — смены первого лица — считался опасным с точки зрения политической стабильности. А если есть опасность, значит, надо «прорабатывать».

Во-вторых, старались выслужиться. Это тоже, на мой взгляд, было. Так что при Медведеве репрессивность аппарата усилилась, но по сравнению с тем, что происходит сейчас, это всё были цветочки.

Ну что мне раньше могло грозить по статье 20.2 КоАП РФ [Нарушение установленного порядка организации либо проведения собрания, митинга, демонстрации, шествия или пикетирования]? Рядовому активисту штраф в 500 рублей, а организаторам — от 1000 до 2000.  Не хватало только сервиса, чтобы оптом можно было проплатить сразу на полгода вперед. А сейчас 10 000, 40 000, административные аресты, принудительные работы… Там бешеными суммами измеряется. Очень жестокие в этом плане стали законы — это, по сути, убивает уличную политику. Это попросту слишком дорого для простых людей. Шаг в сторону, несанкция — и ты долговой раб до конца дней своих. Совершенно неподъёмные суммы там, особенно для провинции.

Если раньше нас пытались кошмарить, запугивать, превентивные меры предпринимать, то сейчас наказание: рубль, принудительные работы, тюрьма. Следующий уровень взят. На мой взгляд, и это ещё не предел. Будет хуже, и 2020 мы будем вспоминать, как время вольнодумства.

Мне в связи с этим вспоминается все чаще Ваня Черных. Да, в последние годы прям как-то часто я о нем стал задумываться, вспоминая его рассказ о задержании.

«Эшники» прочухали в свое время, что у него, кроме бабушки, никого нет, а он и вправду рос без родителей: он сирота. Он приходил к нам… Человек вроде бы идейный, но какое-то анархистское начало в нем было. В берцах ходил, в штанах таких… Ну выглядел прям под левака тех лет.

И вот они его вытащили однажды прямо с пар из училища. Забрали к себе и начали допытываться до него: «Расскажи да заложи…». Он послал их подальше в самой нецензурной форме — они пришли в бешенство, раздеваться по пояс заставляли, но там в любом случае вещь была круче. Внезапно вытащили у него из вещей коробок какой-то из кармана. Ну «типа вытащили», ты понимаешь. Сказали, что там «трава», и его начали прессовать, куда он сейчас уедет и насколько далеко… Что, будешь сотрудничать или нет? Он отказался. И они, когда поняли что не расколят его, смягчились, даже выпить предложили, коробок куда-то исчез… Так, кстати, бывает. Когда они чувствуют, что жертва не ломается, то они тон меняют, сразу начинается: «Ну ты будь осторожен, законы не нарушай, мы видим что ошиблись», «ты вообще молодец, что своё мнение имеешь, но против власти не выступай прям так особо» и тому подобное.  И на этом его отпустили.

Он залег на дно на какое-то время: все-таки постфактум какой-то испуг пришёл, так тоже бывает. Но хорошо, что он во второй раз все-таки себя пересилил и все же к нам вернулся, вышел на связь, рассказал это всё. Это тоже, знаешь, бывает не легко. Когда у виска практически просвистело, в ту же степь соваться… И этот случай — это я не просто сейчас басню рассказываю — вошёл в депутатский доклад Пузия на Законодательном собрании области, то есть пошёл резонанс. После этого был период, когда сотрудники Центра «Э» к нам вообще перестали подходить на расстояние пушечного выстрела.

Я помню, что как только он нам всё рассказал — ещё до доклада Пузия, — мы даже тет-а-тет пытались с «эшниками» поговорить. Подошли на одном мероприятии и прям сказали: «Не …ли [нецензурно] ли они там?! Пусть найдут себе соперника по своему росту! У нас есть масса матерых активистов, за которыми партия, знакомые адвокаты, за которыми возраст и опыт. Мужика лет тридцати к себе пригласите и его попрессуйте. Выбрали себе жертву — бабушку и её внука!»

В. П.: А они что?

Антон: Отмолчались.

А позже мы узнали, что Ивана Черных уже нет в живых. С комсомолом это не связано: это была, что называется, «бытовуха», чистая случайность. Он «недостаточное уважение» высказал кому-то из блатных у себя на районе. Да, его хотели заставить извиниться за то, что он кому-то что-то не так сказал. То ли «старшему», то ли даже «смотрящему»… И его забили насмерть. Жизнь показала, что характер всё-таки был в нем, но дорого ему обошелся. Жалко очень. Такой был активист: в кабинете у «эшников» не сломаться, даже в каком-то смысле нас всех обезопасить на определённое время, и вот такая нелепая смерть. Он хотел было встать уже побитый, а ему прилетел удар с ноги, и шейные позвонки, они…

В. П.: Воистину, опасный рецидивист погиб. Теперь на другую сторону улицы во время акции не перейдет. И никого уже из Черных не осталось, как я понимаю? Страшно представить, как умирала бабушка. Пережила смерть своего ребенка, потом смерть внука… Честно говоря, мне на фоне рассказанного эта смерть не кажется такой случайной. Не было ли здесь мести?

Антон: Нет, нет. Если бы там что-то было такое, хоть какая-нибудь зацепка, мы там бы всё раскрутили. Иногда нет никакого глубинного смысла, просто вот так жизнь оборачивается. А вспоминаю я этот случай больше потому, что соответствует он как-то той гнетущей атмосфере, которая сейчас над обществом опускается. Есть какое-то предчувствие, что могут стать такие вещи в порядке вещей. И что с нами со всеми станется?

 Подводя итоги

В. П.: Почему ты ушёл с поста?

Антон: Ой, да много причин. Для примера вот факт из опыта работы обкома под руководством В. Г. Новикова. Этот самый Юрий Петрович Бельков, о котором мы раньше говорили, — он был непосредственным инициатором и горячим сторонником установки в городе Оренбург памятной таблички белому генералу, казачьему атаману Дутову. Мы протестовали против этого, поносили инициаторов «увековечивания палача», но стоило Белькову метнуть деньгами в организацию, и вот уже он никакой не враг, а друг. Причём сам Ю.П. Бельков даже чисто внешне не пытался идти на идеологическую мимикрию, нагло сохраняя свои белогвардейские взгляды. И не стыдно им было потом у памятника жертвам революции недалеко от площади Ленина выступать! Эти вещи можно стерпеть раз, можно два. Можно их объяснять, оправдывать. Год- другой. Но приходит время, когда ты понимаешь, что это всё в КПРФ не наносное, не случайное, а, наоборот, — самое важное.

Шёл конфликт с партией после того, как Мунжасарова убрали с поста первого секретаря горкома. Я, возглавив оренбургский комсомол, процесс этот остановить не смог, хоть и пытался. Когда у нас произошла партийная чистка, то есть роспуск горкома, введение внешнего управления райкомами напрямую из обкома, исключение Мунжасарова, вот это вот всё… Я не захотел с новиковским крылом дел иметь. То были верные зюгановцы, которые вели оренбургский обком к катастрофе, которая, на мой взгляд, успешно на сегодняшний день совершилась, ибо текущее положение региональной организации иначе не назовешь.

К тому же комсомол считался структурой чисто «нурлановской», даже Шкилёв дразнил нас: «Орлы Мунжасарова». Для меня уйти с поста было шансом вывести организацию из-под удара, передать всё в руки человеку, который сможет в это тёмное время сберечь главное. Я выбрал Михаила Науменко в качестве преемника и не ошибся.

Ну и усталость личная, какое-то общее разочарование, апатия. Да, это тоже. Когда всю вот эту грязь внутрипартийную изнутри наблюдаешь годами, видишь, что ни черта не меняется… Ни сегодня, ни завтра, ни через пять лет. Ни в тот Съезд, ни в следующий, то начинаешь задумываться, туда ли ты время тратишь. Я выгорел, как и большинство, кто был на этом посту до меня.

В. П.: Подтверждаю, ты не ошибся. Несмотря ни на что, ещё года 3, быть может чуть больше, организация смогла пронести основные принципы. По крайней мере, насколько я помню. Я ведь года с 2014 тоже уже отошёл. Может, чуть-чуть 2015 зацепил. Миша по крайней мере смог защитить нас от рейдерского захвата, когда с помощью Васи А. и создания липовых отделений с мёртвыми душами пытались на отчетно-выборной сместить весь состав обкома, захватить регистрацию, имущество…

Антон: Да? Ну тогда я вдвойне не ошибся, ибо, когда уходил, выбирал между Мишей и Васей.

В. П.: Забавно! Помню ещё, как Дима Евсеев на нас давил…

Антон: Евсеев? Федеральный комсорг по Приволжскому ФО? По-моему, он нормальный был парень. По крайней мере я в свое время был доволен тем, как мы выстроили работу.

В. П.: Пришло моё время удивленно спрашивать: «Да?». Это намного позже Евсеев станет «героем дня», покинув КПРФ после публичной пресс-конференции, где будет печалиться, какая же жуткая политика у местного рескома (подчеркнет — рескома, с ЦК не путать!), что партия превратилась в семейный бизнес местного секретаря…

А в начале 10-х я помню Диму верным сторонником зюгановщины. Когда нам перекрыли кислород и потребовали плясать под дудку обкома, мы не знали, куда деться, и пошли в ЦК ЛКСМ искать защиты. Прислали Евсеева. Разговор этот, прошедший на ул. Пролетарской, д. 4, — не лучшее из моих воспоминаний.

Во-первых, нам заявили, что региональные отделения комсомола — это дело прежде всего регионального отделения партии. Это вы по закону, у Минюста отдельное общественное объединение. По факту вы при партии. Мы для себя сделали вывод, что таким образом ЦК ЛКСМ передает нам, что вовсе он никакой не ЦК, выбранный, имеющий Устав, силу какую-то, принимающий реальные решения, а просто лягушатник будущих членов партийного ЦК, а мы тут в регионах так, под ногами мешаемся.

Во-вторых, нам было сказано, что наше отделение не может ни на что претендовать, потому что у него плохие показатели. Якобы в ЦК ЛКСМ существует система измерения эффективности региональных отделений. Я сейчас не помню, в чем она заключалась во всех деталях — там были какие-то простейшие количественные параметры, — но точно помню, что альфой и омегой там была численность. Я передаю почти дословно: «Вы не должны думать, вы должны исполнять! Выходите на улицу, за руку хватайте человека и выдавайте ему комсомольский билет!». Все наши попытки объяснить, что мы боремся за качество актива, пытаемся его чему-то научить (а мы с Громовом уже натыкались в сети на первые кружки и их материалы, были налажены политзанятия), были полностью проигнорированы. Лично я задал такой вопрос: «Вступление человека в ЛКСМ предполагает как минимум ознакомление с программой и уставом, некоторые люди уже на этом этапе отсеиваются. Мы не можем просто так взять и начать выдавать комсомольские билеты кому попало». На что Евсеев мне прямо ответил, что эта норма прописана не для нас, а для Минюста. Не нужно для вступления в ЛКСМ знакомить с программой и Уставом, надо человека одевать в партийную атрибутику и вести на акцию. Много там чего было ещё…

Я не знаю, что он был за человек в обычной жизни, как с ним вообще работалось. Возможно, он менее однозначная личность. Но конкретно этот его визит в Оренбург оставил неизгладимое впечатление о людях, что сидят наверху комсомольско-партийной иерархии. И когда Евсеев уже по партийной линии был вынужден жаловаться в ЦК на местное Чувашское начальство на той пресс-конференции, то есть, по сути, оказался в нашей ситуации, я испытал… Ну не удовлетворение прям, чему мне радоваться-то? А скорее чувство того, что теперь мы, оренбургская комса того поколения, с ним квиты. Причём полные квиты. Судя по тому, что Дима вышел из партии, отворот ему дали такой же, как и он нам в свое время.

Антон: Да, вот этого уже я не знал. Это было после меня. Я запомнил, что у нас нормально все с ним складывалось. Но одновременно с этим я и не удивлен особо. В конце концов это и есть его работа — туда таких людей отбирают.

В.П.: Так что ты прав, Науменко сделал большое дело. Он нас, по сути, меж двух огней провел. И пусть комсомол, по крайней мере в областном центре, к 2020 уже мертв, но умер он своей смертью, будучи в здравом уме и твердой памяти. Мы начинали как контора на побегушках у партии, а закончили как самостоятельная политическая сила, вошедшая в историю региональной политики. Это ли не достижение?

Но вот еще, о чем хочу поговорить. Ты хорошо знаком с партийными документами. У тебя и образование есть, и опыт работы в структуре. Почему Съезды КПРФ так бесправны де-факто?

Антон: Ох, ну если совсем кратко, потому что организационная система унаследована целиком от поздней КПСС, а в ней есть все предохранительные клапаны, призванные воспрепятствовать сменяемости власти. 

В. П.: Тебе скажут, что это не конкретно.

Антон: Ну вот как пример такой метод — делать побольше делегатов. По пять, по десять делегатов от региона. Ну куда столько, казалось бы. У нас не каждый регион-то по мощности соответствует. Но нет, делают. В связи с тем, что эта масса неповоротлива, они до открытия съезда собирают «совещание представителей делегаций» по формированию повестки. Как правило, это всё первые секретари обкомов, рескомов, которые от ЦК зависят, которые центральному комитету должны. Чтобы с должности их не сняли, чтобы привилегии депутатские остались и т.д. Эти представители соглашаются со всем, на всё подписываются, и потом на Съезде уже всё предлагается народу не просто от действовавших между съездами высших органов партии, а от имени «совещания представителей делегаций». По факту это превращает любую предсъездовскую выборную кампанию в местных партийных отделениях в фарс, потому что не важно, какая делегация будет выбрана и из кого, всё будет решать первый секретарь вашей области в кругу равных себе. Если делегация приезжает впритык к съезду, совещание проходит без их представителя даже. Главное, чтобы больше половины регионов было.

Фактически все реальные делегаты всех будущих съездов уже выбраны, надо только посмотреть список секретарей обкомов по России. Они в свою очередь на своё место становятся под зорким наблюдением ЦК. Это замкнутый круг: партийный патрициат сам перед собой отчитывается, сам себе хлопает, сам себе даёт задачи и сам свои же проекты принимает. Рядовые активисты тут в качестве декораций. А формально да, Съезд действительно высший орган партии, высшее выражение её воли. Вот, посмотрите, мы по 15 человек с региона привезли. Куда демократичнее?

В. П.: Вот тут палка о двух концах. С одной стороны должен быть механизм, чтобы человека снять в случае плохой работы, с другой стороны — как обезопасить толковое руководство от того, чтобы его подсидели? Вопрос, вопрос…

Антон: В любом случае у межсъездовых органов столько власти быть не должно, сколько сейчас есть. Надо переформатировать съезд и дать ему больше реальных полномочий, реформировать органы контроля. Но этого никто и никогда не сделает, и всякий, кто подымет руку, на это вылетит из партии быстрее, чем озвучит эту мысль вслух.

В. П.: Как человек, отдавший, если я не ошибаюсь, порядка 5 лет структурам КПРФ и сегодня ещё следящий за жизнью партии, скажи мне, она имеет хоть какую-то перспективу перерождения?

Антон: Вырождения она имеет перспективу.

В. П.: Просто понимаешь, я по сей день встречаю массы людей, прущихся в КПРФ с наивным убеждением, что они вместе с такими же энтузиастами куда-то эту махину перевернут: «Надо работать на бренд», «старики вымрут и придут молодые», «вот мы захватим партию снизу, пост за постом»… Мы этим, кстати, тоже бредили.

Антон: Да мы уже до этого дожили. Ну вот вымирают старики, и, напротив, дела становятся только хуже. Никто никаких радикалов с розовыми мечтами на высших постах не ждёт, посты отходят крупной и средней буржуазии, все радикалы сломали себе зубы об устав. Только бизнес, никакой политики. Даже оппортунистической.

В.П.: Дай какие-нибудь советы современным активистам на текущий момент. Что-нибудь полезное из опыта работы.

Антон: Одной из повседневных вещей для комсомола было пристальное внимание силовых ведомств, начиная такими мелкими мероприятиями, как «точка», заканчивая крупными акциями. Превентивные аресты, бесконечные вызовы на беседы, слежка… Все это очень здорово напрягало. Думаю, даже была угроза ареста. И одно время мы прорабатывали алгоритм действий на случай ареста одного из активистов или группы по политическим мотивам или в результате провокации. У нас было условленное место, особый sms сигнал, получив который нужно было собраться в этой точке. Далее нужно было узнать, что случилось, и выработать последующие действия. Причем собираться в одном месте мы считали оправданным и более безопасным, чем действовать поодиночке.

Далее мы считали необходимым идти прежде всего в дом к активисту. Это была классика жанра. Если есть цель закрыть человека, то прежде всего идут к нему с обыском. По нашим наблюдениям, за подобными делами по России шли с обыском обычно на следующий день после ареста, но мы условились на упреждение бить и организовать дежурство в квартире прямо сразу по аресту. В те времена просто так было устроено, что суды ещё могли человека выпускать под подписку о невыезде, и это был как бы верный признак…

В. П.: Ну, это в ваши времена, когда ещё было право.

Антон: Да, сейчас намного хуже, а тогда всё же для суда были нужны весомые доказательства. Нашли у тебя в кармане патрон, к примеру. Суд в те времена мог сказать: «И что? Нет оснований держать под стражей». И если тебя хотели закрыть, то прежде всего организовывали обыск с целью «найти» что-нибудь и склонить судью к аресту обвиняемого. Сейчас это всё детский сад, сейчас это не нужно. Как органы хотят — так и пойдешь. Можно с ножом в руках над трупом быть пойманным и выйти под подписку, а можно на улице не в том месте споткнуться и остаться за решёткой. Не от права эти вещи зависят.

И вот да, поэтому был план действий на случай экстренных ситуаций. Сначала в дом, там дежурство, потом к самому арестованному, искать адвоката, организовывать психологическое давление на ментов через СМИ. Не вечно же им нас прессовать. И бывали дни, когда по указанию какого-нибудь начальника начинали превентивно винтить. Ну вот саммит с участием Медведева в нашем городе самый характерный пример. Приезжали оперские машины к домам некоторых активистов, к общежитиям…

О, вот ещё случай! Отвлекусь немного. Как раз во время того саммита меня почему взять не смогли? Те, которые приехали меня брать, они додумались мне в дверь позвонить в полседьмого утра. Соответственно, дверь я им не открыл. А ведь если бы тихо сидели и ждали в машине, то я бы на них нарвался и уехал как миленький. Что звонили? Чёрт его знает. Когда они ушли вниз, я выбрался на крышу и вышел через другой подъезд. У некоторых активистов, я знаю, были тайные ходы через лифтовые шахты.

В. П.: И это сработало?

Антон: Да, это всегда срабатывало. То ли они были туповатенькие, то ли просто не рассчитывали на нас как на матёрых преступников, но через крышу всегда срабатывало. Потому, будучи активистом, жить на верхних этажах — самое козырное. Ключики от крыши. Самое надежное — свой замок вешать, чтобы ЖКХ не повесило свой.

Сим-карту ещё желательно иметь не на свое имя, для особых случаев иметь адрес, где можно было бы залечь на дно. Схема рабочая, на самом деле, если серьезно к ней относится. Мы по ночам так срывались, даже РОВД так блокировали. Так что это стоило бы взять на вооружение.

В. П.: Что это был за случай?

Антон: Да с Мишей Науменко история. Где-то с проспекта Гагарина, с улицы Мира они расклеивали листовки, газеты раскидывали. За ними начала следить машина какая-то. Когда выехали на ул. Лесозащитную и в сторону ул. Шевченко двинулись, в сторону малой земли, к слежке присоединился экипаж ГАИ. Миша был сильно уставший, там был съезд со знаком «кирпич», и, так как улица в тот момент была не освещена, он свернул в тот поворот, где висел «кирпич». Но он не проехал под знак — он перед ним тормознул прям. Тут же мигалки, шум, все дела.

Откройте багажник. Он открывает, а там листовки. Гаишник составляет протокол. Пришлось оформлять по фигне типа «нарушение расположения транспортного средства на проезжей части». И пока составлялся протокол, приехало всё милицейское начальство города, ленинского района, Центр «Э» подъехал… Начали выделываться по поводу листовок, в руках их крутить-вертеть… А они все предвыборные, абсолютно легальные. В Ленинский РОВД их доставили, а мы уже там с депутатами, членом избиркома от партии, Юдиным, в двери ломимся, и отпустили по итогу даже без протокола, испугались давления.

Да, были времена. Помню, он ещё выходил в милицейский двор под предлогом «покурить», а была зима, и перебрасывал через ворота нам ключи от его «калины», чтобы мы все там не околели. Сидели, грелись в его машине… Очень печально осознавать, что из таких интересных времен, когда есть, что вспомнить во всех сферах деятельности — от официальных акций до акций прямого действия, — мы переместились в наше время.

В. П.: Что ты можешь пожелать будущим поколениям коммунистических активистов? Тем, кто придёт после.

Антон: Во-первых, никогда не падать духом. Даже несмотря на политическую грязь, которая обязательно выльется на вас. Безразличие общества сначала будет неприятно поражать, потом привыкните.

Во-вторых, постоянно работать над идеологической составляющей, знать, чего вы хотите. Будьте бойкими, креативными, действуйте по ситуации, но нестандартно. Будете не похожи на других, вас оценят!

В третьих, «думай глобально, действуй локально!»(с) То есть начиная с самых низовых местных уровней уничтожайте обнаглевших «слуг народа» морально, долго и упорно выбивайте каждую из опор этой властной вертикали, гнобите систему, как только фантазии хватит! 

Участвуйте в выборах, становитесь боевыми депутатами, только за счёт собственного труда и авторитета в народе, а не только благодаря остаточному рейтингу партии. 

Доводите свои взгляды до людей простым и понятным языком, соответствуйте политическому трэнду, оставаясь в душе верными своим идеалам.

При этом всем не жалейте себя никогда, а берегите себя всегда и везде!