Наше государство, продолжая СВО, взращивает под своим боком очаг социальной нестабильности. Эта нестабильность развивается прежде всего в тех регионах, которые граничат с Украиной, образуя там «сумеречную зону». Наш товарищ проехался по ней в отряде гражданской обороны.

Он рассказал нам, как разжиться советскими бинтами в Подмосковье и что происходит в приграничных областях.

— Феоктистов Иван Андреевич. Родился 11.01.2003. Мать воспитывала одна, отец ушёл, когда я был совсем мелкий. Он был ветеран первой чеченской войны и, насколько мне известно, участвовал в том самом «новогоднем» штурме Грозного. Ранение, контузия — семья получилась так себе. После школы поступил в … политех, историк. Учусь на третьем курсе, имею членские билеты ЛКСМ и КПРФ.

— А теперь расскажи, как тебя занесло в зону, прилегающую к СВО? Как ты там оказался?

— Помимо своей политической деятельности в комсомоле, я принимаю участие в деятельности неформального молодежного объединения «Народный штаб Гражданской обороны». Мы занимаемся в том числе популяризацией знаний по гражданской обороне. Как ты понимаешь, после 24.02.22 эти знания стали пользоваться повышенным спросом. И дошло до того, что нам из приграничных регионов стали регулярно писать что-то в духе: «Хохлы стреляют, что делать?!». Начали прорабатывать вопрос. К делу подключился молодой депутат с … приграничья … — он, несмотря на членство в ЛДПР, совсем не чужд идеям марксизма.

— Так, получается, тебя дёрнули на границу не по политической линии, а по линии «Народного штаба Гражданской обороны»?

— Да, по знакомству.

— А почему именно вы? Там не хватало рабочих рук на месте или была ещё какая-то причина?

— Там не хватало людей, да. Нужны были инструкторы, которые могли бы рассказать об оказании первой помощи, о действиях при обстрелах, о спасательных работах и так далее. Там это было необходимо, поскольку регулярно случаются обстрелы, там регулярно раскидывают мины и заходят … ДРГ [диверсионно-разведывательные группы — прим. авт.] Но публично об этом, конечно, не говорят — все боятся наказания за распространение фейков.

— В каком составе вы туда прибыли? Ты один с … ехал, был кто-то с других городов?

— С … я был один, группа состояла из трёх человек: …, …, …. Мы втроём встретились в Москве, оттуда направились в … область, … район. Можешь посмотреть по карте, где этот район расположен. Здесь стык трёх государств. Сама … — всего в паре десятков километров от украинской границы, в десяти километрах западнее — Беларусь. Иные населённые пункты и того ближе.

— То есть ты откликнулся на ZOV?

— Да. Слышу ZOV… спасать людей.

— Какой день отправки был?

— 26 августа.

— Что взял с собой, чтобы спасать людей?

— В первую очередь с собой я взял средства индивидуальной защиты, в том числе (по совету местных, пригласивших нас) средства броневой защиты, потому что регулярно — обстрелы. Сказали, каску и бронежилет с собой брать обязательно.

— Ты посмотри, и тут страна велит со своим ехать! Прям как мобилизация. Но, зная тебя, я делаю ремарку, что у тебя наверняка нашлось. И не только на себя.

— Кстати зря, у меня изначально был с собой только бронежилет. Уже в … я его поменял на другой бронежилет и каску. Но это долгая история.

— Что с финансовым обеспечением? Вам кто-то заплатил?

— Нет. Дело было добровольное, а потому на свои средства. Деньги на поездку я практически из воздуха родил. Чтобы ты понимал, насколько их было впритык, — в … я сошёл с поезда, имея в кармане 14 рублей. И всё, больше ничего у меня не было, а мне надо было ехать ещё до границы.

— Отличная молодёжная история: оказаться в … с четырнадцатью рублями в кармане. По-нашему. Будет что потомкам рассказать.

— Оказавшись в …, я сразу вовлёкся в большую деятельность. Сейчас кое-что расскажу касательно спецоперации, оборонки, импортозамещения, вот этого всего… На окраине … есть цеха одного завода. Обойдёмся без названий, вы потом поймёте почему. Короче говоря, завод в упадке, огромная территория с цехами брошена и запущена, и вообще всё скоро будут сносить под стройку. Всё брошено настолько спешно и безграмотно, что на этой территории находили даже цинки с патронами для ДШК [Советский станковый крупнокалиберный пулемёт — прим. авт.]. Уж не знаю, правда или нет, но был такой слух. Для нас главное то, что на территории завода, теперь уже дикой, всё ещё находилось большое убежище гражданской обороны. Если не ошибаюсь, ещё с 1950‑х годов. В январе этого года данное убежище обнаружили, вскрыли и начали в лучших традициях жанра растаскивать. А мы люди не гордые, мы понимаем, что на границе может пригодиться всё. Даже старые бинты. Перевязывать ими реальную рану не рекомендуется, но в учебных целях всяко лучше, чем изводить новые.

— Я так понимаю, там были такие большие запасы, что за эти полгода, от вскрытия до вашего приезда, их так и не смогли все вынести?

— Да, само собой. И вот я пять ночей провёл на этом заводе. На саму территорию проникал семь раз. За это время я вынес около двадцати советских санитарных сумок с полной укладкой. Они пошли на снабжение наших волонтёров в приграничье: … область, … область. Кое-что пошло на обучение ребят из других регионов. Сейчас, например, эта медицина «работает» и тут, в … .

— Короче говоря, учитывая, что энтузиазм наткнулся на отсутствие средств и спонсоров, пришлось пойти на взлом с проникновением.

— Ну не-не, взлома точно не было. И с проникновением, как сказать… Ну там проходной двор был. Там есть охрана и работяги из средней Азии, но они все сами воруют. Работяги — потому, что не платят толком, ЧОП — потому, что может; толпа людей, шастающая на территорию, — ради денег или волонтёрства.

— Общественный договор такой негласный.

— Но если ЧОПовцы тебя ловят, то ментам всё равно сдают.

— А это уже Левиафан.

— Да, это уже Левиафан, действительно… Что мы там брали? Брали костюмы советские, санитарию, стальные шлема. Часть шла на продажу, поскольку, как я уже сказал, я приехал с четырнадцатью рублями, и мне надо было добраться до границы. Часть ушла на вышеперечисленное волонтёрство, гуманитарные нужды. Для меня, повторюсь, это было не средством заработка баснословных денег, а просто возможностью обеспечить минимальные условия в … и уехать дальше к границе. Билеты до … у меня были заранее приобретены, но надо было на что-то кушать, как-то дожить до этого поезда, прежде чем я окажусь у людей, которые меня ждут.

— И это реально работало? Можно вообще жить на то, что ты опустошаешь более чем полувековые советские склады по ГО? Есть спрос?

— Если бы я был … и имел жильё в …, на это реально было бы жить. Я общался с людьми, для которых походы на советские заводы являются реальными способами заработка. За несколько месяцев кто-то скапливает на машину, например.

— До какого времени ты был в … ?

— По третье сентября.

— Где жил, пока подготавливался к своей миссии?

— У знакомых, по блатхатам… Ну как там получалось? Ночью ты на заводе, под утро выходишь, утром спишь на скамейке с кучей этого хлама. Затем отправляешь всё это по почте и идёшь спать. Ночью опять… Вообще, я хочу отметить, что попадались неравнодушные люди, которые помогали кто денюжкой чуть-чуть, кто имуществом… Сильно выручали … товарищи по партии. Денюжкой, конечно, зачастую номинально, но сам факт имел место, всё равно спасибо. Больше приходилось действовать бартером. Ты мне, я тебе… Получилось так, что в … я вернулся с полным набором абсолютно новых вещей — от рюкзака до зарядки к телефону.

— А когда ты встретился со своими напарниками из … и из …?

— Только 31 августа я встретил Александра и Михаила. Это отличные ребята, с которыми я уже долгое время работаю в сфере гражданской защиты. Кстати, в связи с этим — ещё одно впечатление о столице. В первых числах сентября с моим … коллегой чёрт меня дернул прогуляться по центру. В это время там, оказывается, шёл фестиваль «Спасская башня». И вот мы от … до … путешествуем… В этот день я понял, что такое «полицейское государство». Сначала менты попадаются стайками, человек по 10–⁠20, потом идёт техника. Росгвардейская, полицейская… Бобики, патрульки. А после ЛИАЗы… Просто автобусы рядами, и все забиты полицейскими. Потом БТРы… Подходим на … площадь, плечом к плечу стоит плотная цепь ОМОНа, вокруг них Росгвардейцы и ФСОшники. Все в бронежилетах, с оружием, со зверским выражением лица. «Не положено! Нельзя!». Никого по гражданке не видно. Идём дальше — ФСОшники, тоже с табельным. Идём по набережной вдоль … стены — 2–⁠3 мента группой через каждые 20 метров и ещё между ними кто-то в форме ходит. Натурально сходишь с ума от такого количества правоохранителей на квадратный метр.

— Что было дальше?

— Мы отбыли, а в … нас встретил наш хороший знакомый по НШГО. Он в своё время работал в учебном центре гражданской обороны, сейчас проектирует защитные сооружения. Замечательный мужик, мой научный консультант при написании публицистических статей. Он снял нам номер в отеле, устроил культурную программу. Пришли на помощь и ребята из местного марксистского кружка.

— В … чувствуется атмосфера приближения к линии фронта?

— Скажу так. … просто кишит постерами, растяжками, граффити с Z-символикой, особенно популярна бабушка с флагом. По сравнению с … в … вообще нет признаков вот этой агитации. Людям кажется, что много, — на самом деле мелочи. Вы «много» ещё не видели. Доходит до смешного. Гостиница, в которой мы остановились, раньше называлась «…», поскольку … и … были городами-побратимами. Но то ли после 2014‑го, то ли после 24 февраля этого года гостиница стала просто «Центральная», хотя внутри весь «мерч» всё ещё напоминает о старом названии. Но мы отвлеклись. Из … мы прибыли в деревню … . Вообще, … район попал в своё время под чернобыльский след, и бо́льшую часть населённых пунктов (даже сейчас отмеченных на гугл-картах) расселили. Здесь осталось несколько крупных агломераций и сёла: … и … — одна из них. В советское время там жило более трёх тысяч человек, сейчас там на два села человек шестьсот. В … осталась одна из немногочисленных школ района, и на этой школе в нашей истории будет очень много завязано. Поселили нас там же, в селе, у руководителя сельской администрации, шикарной пожилой женщины. Она постоянно сыпала шутками, афоризмами, у неё мы встали на «котловое довольствие». От неё же мы услышали первую историю, связанную с местным разгильдяйством. Нашей хозяйке поступило указание от властей района расклеить по всему селу объявление о том, что при сигнале «Внимание всем!» население должно укрываться в подвале местной школы.

— Дай угадаю. Загвоздка заключалась в том, что в обоих сёлах сирены не было.

— Это первое. Да, ближайшая сирена в …, а от неё до … километров двадцать, если не больше. В других … было чуть лучше: там сирену заменял пустой баллон из-под пропана и молоток. Это не шутка, так и было. Это всё мы обнаружили прямо по приезде. На следующий день мы пошли осмотреть школу, в подвале которой местному населению предлагалось прятаться в случае чрезвычайных ситуаций. Подвал оказался по колено затоплен фекалиями.

— Значит, я реконструирую действия в случае артобстрела. Да, предположим — обстрел. Так-то ситуация может быть иной. В … стучат в пропановый баллон молотком, после чего население бежит в подвал, затопленный дерьмом.

— Да, около шестисот человек стоят по колено в дерьме, ожидая, пока обстрел кончится. И это если добегут, потому что школа находится в …, им-то быстро, а вот из соседнего села надо ещё дистанцию преодолеть.

— Было ещё что-то примечательное? Хотя куда ещё примечательнее…

— Где смешное, там и грустное. Дыхание СВО чувствовалось. Как рассказала наша хозяйка, в первые часы начала спецоперации многие жители в спешке уезжали с насиженных мест, бросая всё. Говорят, в первые дни громыхало совсем рядом. Некоторые местные успели обучить собак команде «вертолет». По этой команде собака начинает кружиться и громко гавкать. Вертушки летали так часто, что у собак успел образоваться условный рефлекс. Решительно все дороги в приграничных районах разбиты гусеницами техники. По самим сёлам, между сёлами… Везде окопы. Танковые, обычные…

— А почему?

— Я так понимаю, что готовились к контратаке ВСУ в первые дни спецоперации.

— На полном серьёзе заранее вырыли окопы?

— Да, я видел недалеко от тех же …, например.

— Может это с учений остались?

— Нет, я узнавал, до 24 февраля военных там вообще не было. Наша хозяйка рассказывала по этому поводу интересную историю. Мы далеко не первые, кто у неё на постое. Ещё весной у них квартировали военные, офицеры. Она рассказывала, что среди них был майор, которого тоже звали Ваня, и вместе с ним какой-то особист [Разговорное обозначение сотрудника особого отдела в воинской части, который занимается вопросами охраны государственной тайны – прим. авт.]. Мужики, как и полагается, выпивали, а после особист внимательно обшаривал весь дом. Когда хозяйка его за этим «застукала», он рассказал тупую отмазку — мол, родители строят дом, и хочу на ваш посмотреть. Кончилось всё это тем, что через несколько дней он к ней приехал официально, по форме, с солдатами и спросил: «Вы с целью злого умысла приглашали офицеров в баню или нет?». И пытался её запугать, что эта бабушка подозрительный субъект, и уж он-то, особист, знает о её намерениях!

— Да ну. Серьёзно, что ли? Ерунда какая-то.

— Пересказ со слов хозяйки, сам не видел, конечно.

— Возвращаясь к основной линии повествования. Вы нашли этот подвал. Всё осмотрели. Какие ваши дальнейшие действия?

— **** [Чувство культурного шока от происходящего]. Первое наше действие. Потом пошли осматривать окрестности на наличие более комфортных мест, но вместе с тем столь же защищённых. Осмотрели старую школу. В принципе стены толстые, ещё много боевых действий выдержат. Там в годы ВОВ был штаб полицаев, её штурмовали не раз, там много следов тех боёв осталось. И всё бы хорошо, но крыша подкачала. Одно попадание, и она похоронит всех, кто внутри. Короче говоря, ничего лучше той школы с загаженным подвалом не было. Только проблему с затоплением решать, иначе никак. После мы договорились с руководством школы о проведении занятия по первой помощи. Забили пятницу. Но в тот день, когда мы впервые посетили это учебное заведение, там был урок по Беслану, нас представили. Сказали, что мы нужным и полезным делом заняты, сфотографировали это всё и выложили в сеть. Запомним этот момент.

— Но занятия в тот день не было?

— Нет, нет. Просто знакомство. Занятие отложили на пятницу. Потом выехали снова в … . Там есть два ПТУ. В одном из них нам удалось крепко обосноваться, там есть склад гражданской обороны. Местные ребята нашли контакт и взаимопонимание с руководством учебного заведения: район может стать зоной боевых действий, надо к этому готовиться. Пришли, помогли склад привести в порядок, тоже договорились о занятии. На этом день кончился. Следующий день у нас начался с капания на мозги Серёженьке. Серёжа — начальник ГО ЧС района. Так фамильярно к нему обращаются все, даже работники самой райадминистрации. И небеспричинно. Знаешь, как стать начальником ГО ЧС района, находящегося в прифронтовой зоне?

— Нет, просвети.

— Нужно иметь двухлетний опыт преподавания ОБЖ в школе. Предшественник его, как нам рассказали, был известен тем, что пропил сирену. Снял одну из сирен оповещения, увёз её куда-то на ремонт, деньги, на это дело выделенные, пробухал, и самой сирены тоже потом никто не увидел. На его фоне Серёжа выглядит лучше потому, что он просто амёба. Конформист такой, соглашатель: что ему ни скажи, всё «да». «Да. Молодцы. Да. Помощь нужна. Да. Это хорошо»… Но всё надо согласовать с руководством образования района. Ловушка намечалась.

А сейчас время интересных фактов, которые я хочу обозначить в тексте интервью отдельно, прям особым шрифтом. Чтобы вы все знали — расходы на гражданскую оборону в … районе … области официально составляют в районе 14 тысяч рублей. «Четырнадцати тысяч рублей» — напиши прописью, а то подумают, что опечатка. Я одно только не помню — это за год или сразу за три.

— Даже если брать за год, это всё равно ерунда. Кстати, откуда ты узнал этот факт? А то потом притянут, скажут, что всё это фейки, «разгоняем зраду».

— Эта информация получена от …, депутата … района. Он есть в соцсетях, вы можете связаться с ним и уточнить эти сведения. Он достаточно медийный, это не составит труда. В … ещё есть пожарная часть с двумя машинами. Одна новая, вторая сломана. Причем так не только в этой, но и в большей части пожарных частей в районе — это даже не МЧС, а муниципалы. Уровень организации, уровень реагирования, судя по отзывам, оставляют желать лучшего. То есть если в результате каких-то боевых действий будут пожары, это может представлять большую угрозу. Там ещё обязательным условием выступает подтверждение вызова от начальника сельской администрации, они должны на любом пожаре присутствовать. В общем, не погружаясь детально в тему, проблем достаточно с этим.

— А что произойдёт, если начальника администрации не будет? Не поедут? Или, приехав, тушить не начнут?

— Начальник должен приехать на пожар сам и убедиться, что вызов не ложный. Там какая-то мутная схема, что они по идее должны ехать на любой вызов, но по факту выезжают только после подтверждения. Возвращаясь к событиям. После визита к Серёже, мы провели первое занятие в ПТУ, где базировались на тот момент. Сначала для студентов, потом для преподавателей. Как первую помощь, так и бытовые ситуации отработали: обмороки, эпилептические припадки. Преподаватели попросили об этом отдельно. Потом нас ловит наш депутат и говорит: «Поедем к начальнику образования, как нам Серёжа и рекомендовал. Может быть, помогут, направят, подсобят». В его компании это решение не казалось таким уж и авантюрным. Но капкан захлопнулся. Это …, зам. начальника районной администрации. Сначала эта карга начала за здравие, мол, какие вы молодцы, какие вы патриоты, так держать, мы всё поддерживаем. А после этого нас по полной продинамили.

— Так, сразу сейчас отметим, что вы не любители и не просто какие-то хрены с горы, которые вдруг решили, что соображают в деле гражданской обороны, и занялись самодеятельностью. У вас есть соответствующие корочки, аттестация, и вы имели право заниматься тем, чем занимались.

— Да, так точно. Наш человек из …, Александр, был в бюрократическом плане центральной фигурой. У него есть квалификации инструктора по гражданской обороне, официальная, подтверждённая документом. У него есть звание гражданского спасателя, тоже полностью аттестован, всё официально. Ещё удостоверение на право оказания первой помощи и законченное высшее. Правда, по юридическому профилю, но в нашем деле это тоже важно. За себя скажу, что у меня действительно корочек пока нет, я слишком молод, но и в рамках экспедиции я заведовал специфическими темами.

Нам ставили в вину, что мы ничего не согласовали с областным центром безопасности, а у них тут жёлтый уровень террористической опасности, у них тут ковид… Короче, полный набор. Потом вдруг резко маятник качнулся, нас попросили провести специально показное занятие для сотрудников администрации, чтобы они посмотрели, что к чему.

— Это со стороны звучит очень странно. За один диалог вас похвалили, поругали, а потом предложили провести занятие.

— Так и было. Всё за один разговор. Собрали в актовом зале всех работников администрации в течение нескольких минут. И нам устроили просто суд Линча. Опустили — как только могли. Мы спокойно начинаем занятие, показываем всё, начинаются придирки. А вы право на это имеете? А кто вы такой, чтобы показывать, как накладывать жгут? Ваша корочка — не корочка! И вообще, что это за паникёрство?! Зачем нам знать, как вести себя при обстрелах? У нас всё стабильно, у нас такого никогда не будет! Вы пугаете людей! В этом усердствовала … и какой-то юрист, имени не знаю. Этот юрист пытался нас на нормативно-правовой базе ловить, экзамен какой-то устраивать, но Александр, как я уже сказал, юрист по основной специальности, это у них попросту не вышло. В конце концов, банальным хамским поведением занятие было сорвано и закончилось митинговой речью …, которая пристыдила нас за неверие в родную армию. Мол, вы что думаете, родная армия нас не защитит?! Самый главный перл. Почти дословная цитата: «На территории соседних районов есть специальные воинские части, там сидят специальные люди, и когда В. В. … отдаст им приказание, эти специальные части приедут, противогазы подвезут и всех обучат первой помощи». Фраза «противогазы подвезут» среди нашей компании стала локальным мемом, обозначающим слепую веру администрации, надежду на волшебника в голубом Камазе. Мы пытались воззвать к голосу разума, что мина или снаряд, если они прилетят, прилетят куда быстрее, чем В. В. … подпишет указ, быстрее, чем некие «специальные части» приедут на место, и уж точно быстрее, чем они «противогазы подвезут». А до того времени надо уметь помочь себе самому. Таким вот воспрепятствованием нашей деятельности они нарушали не только Конституцию, но и 28 ФЗ «О гражданской обороне», 48 ФЗ «Об общественных объединениях» и даже, на худой конец, законы … области! Там прямо сказано, что население должно повышать знания в области ГО ЧС. Увы, услышаны мы не были. Ты фильм «Дурак» смотрел? То же самое. Крысятник, в который бросили петарду. Мы сразу пытались дистанцироваться — мы не ревизоры, нас публичная сторона дела не интересует. Дайте нам сделать, что мы можем, и мы уедем обратно, откуда приехали. Мы помогать приехали. Бес-плат-но.

Вот ещё пример диалога из этого конфликта, когда все распалились:

— Вы́ в селе … дали указание расклеить листовки о сигнале-оповещении?

—  Да, я.

— А почему подвал школы, предназначенный для укрытия жителей, затоплен фекалиями? Там ни противогазов, ничего. Ничего не оборудовано, только жижи по колено.

— Это не ваше дело! Подвал починят нужные люди (надо думать — из этих «специальных частей») и противогазы подвезут.

Что вот хорошего хочу сказать, так это то, что в самой … поставили новейшую систему оповещения, с этим всё хорошо, но сигнал у неё речевой. Ре-че-вой. Ну ладно сирена ещё, но как речевой сигнал будет слышно за 15–⁠20 километров в тех же …? Помню, на выходе, как расходились, я бросил фразу: «Прямо как в старом мультике. Всё трещит по швам, а они: „Всё хорошо, прекрасная маркиза…“». Тут же среагировал юрист, тот самый. Ехидно так переспросил: «Что, извиняюсь, трещит по швам?». Александр ему отвечает: «Кресло под вами по швам трещит».

— А после окончания вашего этого спора, куда вы направились?

— В местную библиотеку, как и планировали. Мы и так на помощь властей не особо рассчитывали, но не предусмотрели, что они нам будут ещё и мешать. В местной библиотеке глянули литературу по нашей теме, дали рекомендации по созданию тематической книжной выставки. Чтобы население само могло ознакомиться с чем-то на худой конец. Я так понимаю, что выставка эта не состоялась, поскольку тут же пришёл сигнал из администрации: с нами никаких дел не иметь, ничего не предпринимать. Бабушке, у который мы жили, тоже позвонили, стали её запугивать, угрожать за то, что жители села нам рассказывают о реальном положении дел, в том числе и про затопленный подвал … школы.

— Да в смысле? Что там про него рассказывать? Остановился в …, видишь объявление. Чтобы не метаться в самый последний момент под обстрелом, заранее разведываешь, куда бежать и куда спускаться, всё открыто. Заглядываешь — а там дерьмо.

— Я тоже не знаю. Чтобы эту страшную тайну выяснить, достаточно там просто проездом быть. Но нашей хозяйке они час истерики устраивали, а ей 63 года. Для меня это дикость. Мы же приехали, чтобы предложить свою помощь в решении подобных проблем, и, вместо того чтобы нас использовать как дармовую рабочую силу (мы были не против!), начались все эти наезды. Мы, конечно, извинились перед нашей хозяйкой, поговорили за жили-были, все успокоились вроде. На следующий день пошли в школу. Но не занятие проводить, а помочь с инвентаризацией, разобрать советское имущество. Мы там с разрешения администрации школы навели порядок в кабинете ОБЖ, поделились кое-чем из наших запасов. Кстати, небольшая ремарка к недавним … событиям. Вот этот очередной масс-шутинг, все дела… В школе … в 1960‑х хранилось три боевых АКМ, один РПК и один Дегтярёв, не считая мелкашек.

— А оно там разве не охолощенное было? Я слышал о том, что в советских школах использовалось реальное боевое оружие, только охолощенное. Это сейчас чистые муляжи.

— Нет-нет. Оно было не только реально боевое, но и рабочее. Это к вопросу, насколько советское общество от этих проблем было далеко. Милиционеры это, конечно, инспектировали… Там в архиве школы нашлась стопка бумаг, как это оружие однажды изъяли из-за того, что сторож то ли запил, то ли ещё как-то проштрафился, и изъяли его, это оружие. Но потом школа добилась, вернули. И то есть один сторож в школе считался достаточной мерой безопасности для хранения стольких единиц огнестрела.

— Давай вернёмся к инвентаризации.

— Да, точно. Что сказать про снаряжение? В 1980–1990‑е большую часть растащили, разворовали. На школу к нашему приезду оставалось несколько десятков противогазов из пары сотен числившихся по бумагам. Осмотр показал, что только 10 пригодны хотя бы в учебных целях, остальные можно просто выкинуть. В школе 60 детей. Но как сказала …, «противогазы подвезут». Вот с противогазами самая частая ошибка — это убеждение, что они не требуют особых условий хранения. Вместе с тем, если фильтр противогаза оставить открытым, он набьётся пылью, бактериями и прочей гадостью, из-за которой будет не только не пригоден к использованию, но и прямо опасен. Речь о туберкулёзе и прочих болезнях лёгких. А тут речь о детях идёт, напоминаю. Из положительного — в школе есть план по гражданской обороне, есть люди, ответственные за разные направления. Но выяснить их компетенцию мы не успели. Ладно. Приходим вечером на постой к хозяйке. Замечаем, что в ПТУ удалили с сайта и из соц. сетей информацию о нашем визите и с ресурсов школы также всё удалили. Здесь нам звонят из школы, откуда мы ушли пару часов назад, и говорят: завтра занятие провести не сможем. А завтра как раз наступала пятница, условленный срок. Наш депутат звонит, начинает выяснять почему.

— Настучали?

— Конечно настучали. Из соседнего села, даже не из администрации напрямую, а через соседнее село им передали, что нас не стоит пускать. Разматывая всю нить, мы узнаём, что на нас даже написали заявление в ФСБ.

— Районная администрация?

— Да, оттуда. Как мне сказали, нас обвиняли в терроризме, экстремизме и паникёрстве.

— Ну, предположим, экстремизм для нас графа обвинения привычная. Паникёрство ещё как-то за уши притянуть можно. Терроризм откуда? Кого вы там взяли в заложники, эту бабушку? (смеюсь)

— Делай пирожки или мы тебя убьём! (Со злобной интонацией) К чести местных фэбэсов, они покрутили пальцем у виска и послали их на три буквы. Но сказать, что мы офигели — ничего не сказать. Наш депутат с утра пошёл в школу и устроил им разнос. Он спросил, мол, вы сами-то понимаете, какие идиоты наверху сидят? Они: да, понимаем. Он продолжает: вы понимаете, что если по вам начнут стрелять, то эти гады к вам на помощь не придут? Они: да, понимаем. Слово за слово. Решили проводить занятие в закрытом режиме. Ни съёмки, ни огласки, ничего такого, будто бы его и не было.

— И как, оно того стоило?

— Ещё бы! Это было лучшее занятие по ГО, на котором я присутствовал. Дети были дико замотивированы, сами горели. Давай заматывать, жгутовать, схватывали налету… Там была одна девочка, которая в восемь лет жгут Эсмарха накладывала лучше, чем сорокалетние мужики. И откуда только сила! У нас в этой школе сразу собралась компания, причём из девушек в основном, которая была готова учиться делу гражданской обороны и в наше отсутствие. Мы после школы ещё с ними увиделись в центре местной культурной жизни, возле магазина «У Серёги». Всё конечно, «ха-ха», но по итогу нам удалось там оставить после себя целый отряд гражданской обороны, с которым мы сейчас поддерживаем связь, делимся материалами. Поскольку дальнейшую работу нам обрубили, оставшееся время мы посвятили наведению порядка на складе ГО … ПТУ и занятиям с этим отрядом в свободное время. Купили им материалов, медицины всякой за свой счёт, отдали кое-чего из нашего. Это хорошее. А самое мерзкое, конечно, вот эта ситуация, когда нам вкручивают в уши, что ничего не нужно, потому что ничего не будет, а буквально через пару дней мы попадаем под обстрел. Мы как раз везли медицину для наших девчонок, 12 сентября. Ехали на обычном сельском автобусе. Бабушки там свои пирожки обсуждают, и тут по нам артиллерия бьёт. Слева, справа от дороги падает. Едем, и воронки дымятся. Кстати, к вопросу о том, насколько … и … вообще были в опасности. Они по факту одни из самых близких к границе крупных населённых пунктов. В нескольких километрах южнее есть село …, мы там тоже были. И вот там все окрестности уже заминированы минами-лепестками. Вот мы те самые люди, которые являются героями этих старых-добрых солдатских баек о том, как дураки шли по минному полю и чудом не подорвались. У нас есть групповое фото около тамошнего дорожного знака, а вокруг него всё заминировано. Туда никто из местных вообще не ходит, а мы не только попёрлись, но и живые ушли.

— Особый назидательный момент этой истории придаёт тот факт, что всё это разворачивалось на фоне знаменитой … перегруппировки. Такая своеобразная карма сработала для чиновников.

— Да, как раз мы покинули этот район, переместились в … . И тут [войска] … оставили. Тринадцатого сентября мы всё, отчалили в сторону … [столицы].

— Да, произошла знаменитая «жесть боброволи»… Ничего в вашей деятельности не изменилось на фоне этих новостей?

— Нет, тогда ещё нет. Да мы и планировали командировку на неделю всего. Что успели — то и наработали. Могли бы остаться и дольше, но сам понимаешь. Я уже рассказал обстоятельства. Но я считаю, что съездили небесполезно. Три больших полноценных занятия, отдельные занятия с нашим активом, дееспособный отряд санитарной обороны у границы. Инвентарная работа, которой тоже кто-то должен заниматься. Планы были успеть столько, сколько сможем, и действовать по обстановке.

— Как я понимаю, занятий вы точно планировали провести больше.

— Помимо тех трёх крупных. как бы официальных занятий, мы со сформированным отрядом провели ещё три уже в неформальной обстановке, закинули людям медицины. И вот школа в …, самая близкая к границе, если не ошибаюсь, сейчас на уровень выше в плане готовности к чрезвычайным ситуациям. Дальше мы разделились. Михаил уехал в сторону … сразу, а я, Александр отправились в … . Я вообще планировал там провести такую же оперативную работу по поиску имущества, как и в … . Но там я потерпел фиаско. Мои бескорыстные мотивы не были поняты. Есть там, конечно, замечательные парни. Но они в меньшинстве. Когда отдельные люди узнавали, что мне имущество ГО нужно не для коммерции, а в гуманитарных целях, то на меня смотрели как на дебила. Там же я впервые столкнулся с контрабандой из зоны … [операции]. [Фрагмент вырезан цензурой]. Бронежилет «Ратник» новый стоит от 20 тысяч рублей, а в … можно достать за 4 тысячи рублей, если знать где. Само собой, в остальной России таких цен нет. Продаёшь по высокой цене в сети — разницу в карман. Шлема, которые здесь по 6–⁠8 тысяч стоят, там можно взять за 1,5 тысячи. Но только если знать этих людей напрямую. Стоит добавить, что сейчас цены на это взвинтили ещё сильнее [данный фрагмент отражает ситуацию на начало сентябрь 2022 года и сейчас уже может не соответствовать действительности].

— Но это мы говорим о ценах до мобилизации.

— Да, это ещё старые цены, до 21 сентября. Сейчас, я так думаю, навар в этой сфере стал ещё выше. [Фрагмент вырезан цензурой]. Осознаёшь уровень звездеца? Также в … начало всплывать много украинской, британской и американской военной формы.

— Короче, кому война, а кому мать родна.

— Да, это точно. Причем это всё на виду. Барахолки … полнятся этим.

— Насколько я помню, мы с тобой переписывались в этот момент, именно там ты застал новость о 21 сентября.

— Да, частичную мобилизацию я застал в … . Уже с нашими ребятами, из НШГО, работал, проводил занятия по защите от оружия массового поражения. Тоже ребята левых взглядов, бывшие комсомольцы из ЛКСМ, сейчас своим путём идут. С мобилизацией в … у меня связан один интересный случай. Ведь у нас что ещё было 21 сентября? Указ № 1400 в 1993 году. И вот в … есть матёрая бабушка-коммунистка, которая чуть ли не с самого расстрела парламента каждый год в этот день выходит на пикет с плакатом типа «Указ 1400 — конец демократии в России!», с красным флагом, все дела… И ты представь. В день обращения В. В., когда «Весна» (запрещено в РФ) организует митинги по всей стране…

— Ну я так предполагаю, что менты просто молодые, они не помнят, что это за дата, и они все на шухере. (смех)

— Как-то так. Мы эту бабушку сфотографировали по её просьбе, всё нормально, но главное, что я хочу сказать… … просто кишит граффити, где украинская бабушка красный флаг держит. А в … такую же бабушку с красным флагом у обладминистрации … начали толпой щемить менты. Физическую силу не применяли, но относились очень грубо и неуважительно. Бабушка, красный флаг, но «это другое, вы не понимаете». Именно у этой бабушки красный флаг надо отнять. Не против ВСУ же вышла. И когда с места событий уходили, хвост за мной был. Зачем-то. По-видимому, потому, что снимал на камеру. Но я оторвался.

В … наткнулся на ментовской рейд. Мы и в … попадались в первых числах сентября, но так, попрессовали немного: «Что вы тут делаете с такой пропиской?» — и пошли дальше. Ещё раз нас стопорили, но несерьёзно. Мол, куда везёте добро? Добровольцы? А покажете, как жгут на шею накладывать? В … тоже за внешний вид я попадался, но сослался на депутата, и всё путём было. А в … всё суровее. Выбрался я в одну ночь по городу погулять, по набережной, от Чернавского до Вогрэсовского моста, того самого, что в песне «Сектор Газа». Тут «бац!» — стопают. Окружают полукольцом. Как обычно: документы, шмон… «Что делаешь тут?», «Да с границы еду», «Закладчик или оружие ищешь?», «Да какое оружие…». А у меня был с собой футляр такой прозрачный со значком, сделанным на 3D-принтере. Менты все на шухере и, как только нащупали у меня в одежде что-то странное, тут же кричат: «Оружие!». Не знаю, почему они его приняли за какое-то оружие, но разобрались. Самое интересное началось, когда у меня партбилет нашли. Один из них, главный, осматривает мои карманы, достаёт красную книжечку и говорит: «О, коммунист?». Я ему отвечаю спокойно: «Коммунист. Проблемы?». И тут молодой мент, что был рядом с ним, разразился бурным возмущением: «Ты как базаришь, ***?! Перед тобой подполковник, за базаром следи, **** ***!». А подполковник наоборот: «Уважаю, что коммунист». И отпустили меня. Иду дальше — снова попадаюсь, снова шмонают. Хотя я и брюки выправил из берцев, и кепку снял… Менее приметный стал. Короче говоря: они там огнестрел ищут так, как у нас в Орене закладки. Бобики оцепляют несколько кварталов и от человека к человеку идут. Не знаю, была ли это разовая акция (по ориентировке) или у них постоянно так, но дело было. И я думаю, что проблема будет реальная. В тех местах оружия в земле ещё на сто лет вперёд, а если у нас появятся новые территории, да ещё без таможни, я понятия не имею, как власти поток оружия удержат.

— На обратном пути, уже из … в …, было что-нибудь интересное?

— Мне хотели повестку вручить.

— (смех) Как это? Ты ж студент-очник. И я специально поясню читателям, что, когда секретарь райкома привёз тебя с вокзала, уже в …, на тебе было две георгиевские ленты и огромный баул со всяким военным имуществом за плечами. На месте ментов я бы скорее подумал, что ты уже куда-то отбываешь. Скорее, что ты уже оттуда и отслужил своё. Как у них вообще на тебя что-то сработало?

— Не знаю. Первую ленточку я ещё в … повесил на рюкзак, а вторую после этого случая в … . Кажется, одной не хватает. На мой взгляд, ленточки сильно помогают. У полиции какой-то блок «свой-чужой» срабатывает при их виде. В … у нас что было? Нас за диверсантов каких-то приняли, когда мы ждали поезд на … . Паспорта — им мало, билеты — мало, партийные документы в ход пошли, приписное моё… Насилу убедили, что мы не … ДРГ.

Так вот, это была станция метро …, зелёная ветка. Меня остановил наряд полиции. Показываю паспорт, приписное и такой: «Вот, следую к месту воинского учёта…». Показываю им билет до …, а они такие: «О, молодец, молодец…»

— Это тем комичнее звучит, что у тебя даже военного билета нет, у тебя прикрепительное и обучение по очной форме на бюджетной основе. Ты явно срочную не проходил, ни под какие критерии не подходишь, какая тебе повестка?

— На Новом … эти повестки ведь вручали всем без разбору, кто на митинг выходил против мобилизации, как мне сказали. Это юридический беспредел, но работает же?

— Ну это да, я просто про то, что прикрепительное очевидно указывает, что у человека нет срочной службы. При частичной мобилизации такой человек никак не может быть задействован в боевых действиях, только если отсрочка слетит, могут в призыв забрать. Это самое явное и глупое нарушение.

— Это ещё ладно, это одна беда. Я встречал людей с купленными военниками на группу здоровья А1 и военно-учётной специальностью по типу «стрелок-гранатомётчик». Вот им сейчас вообще не сладко.

— А зачем? Я думал, что для косил самый очевидный вариант это В или ещё хуже.

— Может, из-за госслужбы, кто его знает. А может, дарёному коню в зубы не смотрели. Ещё много ребят только-только закончили срочку и теперь тоже сидят на нервах… Я могу ещё заметить, что после 21 сентября все иначе стали реагировать на ленточку. До того не было зачастую никакой реакции. А после 21‑го у всех полная убеждённость, что ты либо мобилизованный, либо уже отслужил. Я не знаю, как это работает и почему. В …, оранжевая линия, станция Академическая, уже едем на поезд до … . Выскакивают какие-то, прошу прощения, колхазаны. С уважением к жителям колхозов, сам сельский, но это были натуральные колхазаны по речи, по манерам поведения, и начинают просто орать: «Да вы! Да вы чего?! Да вы мобилизованные?! Ай да вы молодцы!» и просто начинают нас обнимать, лезть к нам, а мы стоим даже вякнуть ничего не успеваем. Еле отделались тем, что на поезд. Вот что творит ленточка и рюкзак в камуфляже. В поезде, опять же, редкий кто выдержит и не спросит: «Чего, туда или оттуда?». Но это только одна сторона медали. Есть люди, и таких много, у кого в глазах омерзение или даже ужас, когда они тебя таким видят. Рюкзак с ленточкой, на куртке ленточка. Такие ничего не говорили, но по взгляду всё видно. Есть ещё один случай особенный, я хочу его рассказать, и он, на самом деле, многое иллюстрирует.

Мы стояли в … , там загружали раненых в наш поезд. Они ехали до …, а я — дальше. У кого голова перемотана, у кого руки… Весь вагон наш пассажирский на них волками смотрел, как на прокаженных. Я единственный, кто подошёл и начал разговор: «Что, мужики, с СВО?». Один из них: «Да, с СВО». Я им: «Вы обращайтесь, если помощь какая нужна». Не потребовалось, благо. Но все остальные так смотрели, прямо как на чумных. И мне так обидно стало за этих солдат. Мне почему-то сразу вспомнился фильм «Рождённый четвёртого июля», про вьетнамскую войну.

— Я думаю, есть в обществе стереотип, он ещё во времена чеченских кампаний активно проявлялся, что люди, которые возвращаются с таких… мероприятий, немного не в себе, у них проблемы с психикой, они людей убивали, и от них нужно отгородиться ради своего же блага. Знаменитая инструкция по всем кадровым инстанциям, которая разлетелась в 1990‑х: «Из Чечни не брать, кроме срочников!». У Павла Зябкина об этом есть в мемуарах. По-видимому, срочник в таких вещах считается пострадавшим, он туда не сам пошёл, не по своей воле попал, а вот к другим категориям служивших более жёсткое отношение было. История повторяется. Снова мы считаем, что эти люди опасны, хотя это на самом деле далеко не так.

— Я даже сейчас, после возвращения, задумал эдакий социальный эксперимент провести — буду таскать снаряжение в течение нескольких дней, чтобы понять, что народ об этом думает. Так нагляднее намного, когда на своей шкуре. Пока смотрят, как на смерть в балахоне, все с каменными лицами. Менты, если принимают это как знак свой-чужой, то «нормисов» клинит, они перестали понимать, как себя вести, когда это видят. Бояться тебя, не бояться, а может, ты «оттуда» и ты контуженный?

— Ты, кстати, с местными на границе разговаривал про конфликт? Как вообще они смотрят на его причины, есть ли критические настроения и так далее?

— Разговаривал. К слову, там у всех суржик, чистой русской речи почти нет. Прежде всего для всех, с кем я общался, 24 февраля было внезапностью. Просто под утро танки поехали, вертолёты полетели, «Грады» начали стрелять. Люди снимались с мест просто от страха, в спешке, многие до сих пор не вернулись. Нет никакого особого мнения. Люди деревенские. Как узнавали, что кто-то ради них через полстраны ехал, — с распростёртыми объятиями принимали. Все в армии служили ещё в советское время. Остановились солдаты — как не помочь, солдатское житьё не лёгкое. Там политической составляющей не видят в этом практически. Свои да свои, наши да наши.

— Что думаешь по поводу перспектив происходящего? Вообще, в принципе.

— Как писал Евгений Норин, горизонт планирования в … сократился до 10 минут. Нет смысла сейчас говорить, когда это интервью выйдет в свет, то по меркам нынешней эпохи месяц-два — это уже древняя история. Я лично исхожу из худшего варианта: перерастание частичной мобилизации в тотальную, применение ядерного оружия, прямое столкновение со странами НАТО. Но это только теории и предположения о будущем, которые, надеюсь, не сбудутся. Сегодня же мы ждём завтрашний день, ведь идут референдумы о присоединении новых территорий. Само собой, интрига, мы не знаем, чем кончится это народное волеизъявление (смех).

— (Смех).

— Не знаю, чего ждать, но уже сейчас поражает маня-мирок большинства граждан, для которых картинка в телевизоре — это параллельная вселенная, которая никогда не прорвётся в реальную жизнь. Мины какие-то, какие-то снаряды… Я был под артобстрелом. Прорывается он в жизнь из репортажей очень внезапно и страшно. Но этого никто не понимает. Требовать мобилизации, но кричать: «а нас-то за що?», когда тащат в военкомат… И главное, что вопросов у них никаких нет. Каждый день … вещает, что мы идём от победы к победе, только вперёд, и тут бац — мобилизация.

— Мы заранее отмечаем, что у нас тоже нет никаких вопросов, товарищ майор, всё предельно логично.

— Да, вот как правильно — так и мы.

— Изменилось в тебе что-то после поездки?

— Не изменилось, а скорее подтвердилось. Отношение к людям, которые ленточки и буквы Z носят на постоянке: на мой взгляд, это больше не должно быть на постоянной основе у тех людей, которые там не были. Эти символы стали уже про участие там, а не про поддержку с дивана. И тем более символики этой не должно быть у тех, кто имеет наглость призывать к массовым убийствам стариков, женщин и детей, целых наций в комментариях на пикабу. А ведь есть такие, их много.

— Желания поехать добровольцем на СВО не появилось?

— Нет. Раньше я откровенно колебался. Я человек молодой, терять мне нечего, поехать в случае нужды мог бы. Но… теперь я не понимаю, за что мне предстоит идти на фронт. Ведь после возвращения (возможного), я встречу везде тех же сволочей, которые будут обещать подвезти противогазы. Я вернусь в ту же страну, полную таких откровенных сволочей, которым чуждо всё человеческое. Я вернусь туда, где будут эти бесконечные полицейские кордоны, которые фронта, скорее всего, никогда не увидят. И после все ещё будут от меня сторониться, как от прокажённого, в собственной же стране! Всё это мерзко и до зубной боли противно.