Анна Луиза Стронг родилась в 1885 году в США. В 23 года она получила степень доктора философии, защитив диссертацию в Чикагском университете. Она была первой женщиной-доктором в этом университете. 

Анна выступала против участия США в Первой Мировой войне и против призыва в армию. Во время репрессий против профсоюзников и антивоенных активистов она поддержала профсоюз IWW (Индустриальные рабочие мира), о котором мы рассказывали в хрониках красной паники. В 1920-м вступила в компартию США, а вскоре отправилась в Россию помогать голодающим Поволжья.

В 1930-м Анна Луиза основала первую советскую газету на английском языке, ориентированную на иностранцев, посещавших СССР. В 1931 году она вышла замуж за советского гражданина Джоэля Шубина. В 1934-м написала статью «Мы — советские жёны» для популярного в Америке журнала The American Mercury.

В этой статье Анна Луиза подробно сравнивает отношения между полами в США и СССР и объясняет, почему при социализме женщины чувствуют себя свободнее и увереннее. Она показывает, как частная собственность влияет на брак и искажает его. И объясняет, почему советские граждане не боятся заводить детей, будучи ещё студентами.

* * *

I

Во время недавней поездки с лекциями по Америке мне довелось пообедать у одного старого знакомого. Я упомянула ближе к концу трапезы, что уже два года как замужем за москвичом. Это привело к неожиданному и одновременно обходительному всплеску интереса к моей персоне, будто я как-то изменилась. Все присутствующие с лёгким упрёком стали задавать мне вопросы:

— Почему вы нам не сказали? И какая у вас теперь фамилия?

— Я не сказала вам, потому что это не имело отношения к сегодняшнему разговору, — ответила я. — Моя фамилия и профессия остались теми же.

В ответ я получила ехидные улыбки:

— Так вот вы про какой советский брак! Не всерьёз и ненадолго!

— Вполне всерьёз, — весьма раздражённо ответила я. — И по всем признакам надолго.

Но на этом мои попытки что-то им объяснить закончились. А что толку?

В советских семьях полностью устранены имущественные и религиозные отягощения, а также неравенство полов. Это отличает их от того, что считается «правильным браком» в большей части капиталистического мира. Враги, обвиняющие нас в легкомысленной распущенности, и те «друзья», которые провозглашают нас «новыми пуританами», одинаково раздражают своим непониманием. Мы чувствуем, что брак перешёл в новую стадию развития, которую только предвещали некоторые более дружелюбные сообщества Америки, но которой невозможно достичь при капитализме.

В ходе турне уже в другом городке приятельница несколько часов совала нос в мою «личную жизнь», как сказали бы в Советском Союзе. Она делала это с той весёлой нескромностью, с которой многие американки говорят о мужьях. Надеюсь, я отвечала вежливо, но думаю, она почти ничего не выведала из нашего разговора. Позже, обсуждая одно замечательное человеческое качество, я отметила, что мой муж обладает им в заметной степени. «Да бросьте, я верю, что вам «нравится» ваш муж», — сказала она с изумлением. Тогда я поняла: то, что для меня — обычная сдержанность, для неё — признак глубокой пропасти между супругами.

На этот раз я по-настоящему разозлилась. «С какой стати я бы жила с ним, если бы он мне не нравился?» — ответила я. Но её замечание заставило меня задуматься, почему эта женщина всё ещё живёт со своим мужем. Случайным незнакомцам она ясно давала понять, что питает лишь презрение к его главному качеству — бескорыстной доброте. Эта черта мешает ему зарабатывать деньги при капитализме, хотя и делает его приятным спутником жизни. Обедать у неё дома означало испытать неловкость из-за неприкрытой язвительности в застольной дискуссии: от обиды на невыгодного мужа до обсуждения детей, отнимающих много времени и денег. Что за груз традиций и какое экономическое давление заставляет её изо дня в день терпеть эти неприятные застолья?

Если бы в советской семье за столом велись только горькие и тяжёлые беседы, так изматывающие нервы и силы, супруги бы просто разошлись и покончили с этим. Жизнь слишком коротка и чересчур интересна, чтобы тратить её впустую на неприятных собеседников. Таких иногда приходится терпеть на работе ради соблюдения дисциплины и достижения результатов. Но зачем терпеть их дома, если смысл дома не в поддержании дисциплины или достижении успехов, а в отдыхе и восстановлении?

Нам, советским жёнам, такое понимание домашнего очага кажется разумным. Я понимаю, что, выдвигая его, я бросаю вызов старинному взгляду на брак как «дисциплину», которого придерживается церковь, и феодально-капиталистическому взгляду на брак как сопряжённое с экономическими рисками или выгодами «мероприятие». Для осторожных англичан Фрэнсис Бэкон называл это позицией «заложника судьбы».¹В английском языке фраза hostage to fortune имеет несколько значений. Чаще всего данным выражением обозначают рискованный или необдуманный поступок, который может привести к неприятностям в будущем. Что интересно, этой идиомой также иногда обозначают самых близких людей — жену и детей. Бесчисленное множество матерей, которые обречены мучиться всю жизнь, смотрят на это с позиции «терпи ради детей». Благоразумные родители капиталистического общества должны учить детей с позиции «хорошего кормильца» и «жди, пока у тебя не будет гарантированного дохода». Из советского брака все эти роли просто испарились. Они исчезли так быстро и бесследно, что я сталкиваюсь с ними только по возвращении в родную Америку.

Советские жёны не связывают брак с религией, законом, имущественными правами или деньгами. Всё это не имеет значения в нашей жизни. С правами на имущество всё просто, так как ни у кого нет крупной собственности. Что приобретено до брака — остаётся в личной собственности, а что приобретено после — будет в совместном владении. Деньги принадлежат как мужу, так и жене. Они их получают в форме заработной платы и тратят. Но небольшая их часть откладывается на будущее. Религия остаётся для тех, кто всё ещё нуждается в ней. Иногда браки заключаются в церкви. Закон действует, и большинство браков должным образом «регистрируются», но далеко не все. Никто никогда не расспрашивает друзей, сделали ли они это или нет.

Сущность брака в советском обществе — это прочное товарищество, дополнение к нормальной физической, умственной и эмоциональной жизни. Как долго это товарищество продлится, покажет время. Мы надеемся, что оно будет на всю жизнь, но мы не даём никаких обетов. Для тех, кто выбирает этот путь, а это касается практически всех, брак — это взаимное участие в будущем через воспитание детей. Ни один нормальный человек не хочет быть бездетным. Я не припомню ни одной старой девы из всех моих советских знакомых. Но «‎жена»‎ — лишь одна из многих социальных ролей, а дети — лишь один из ключей к будущему. Личная любовь сама по себе для нас — всего лишь ария в опере, чьи сложные, громоподобные аккорды (напоминающие скорее Рихарда Вагнера, чем ранних итальянских композиторов) оставляют строго ограниченное время для простых арий.

Наши браки — неформальные, не накладывают ограничений и не навязаны силой, их легко оформить официально, а зачастую этого и вовсе не делается. Людям за пределами СССР они кажутся «неправильными». А мы, в свою очередь,  сознаёмся, что браки в капиталистическом мире, как мы видим их в романах и газетах, выглядят либо ужасающе, либо смешно. Хуже всего — британские браки. В их романах сама возможность заключить законный союз зависит от того, придут ли молодожёны в церковь до часа дня. Нашим непунктуальным умам это преклонение перед стрелками часов кажется перебором.

Сюжет британской прозы может вращаться вокруг того, сможет ли деревенская служанка, родившая сына от знатного лорда около тридцати лет назад, заставить его расписаться в церкви. Это бессмысленное действие определяет судьбу нашего героя, сына: получит ли он поместье от надменных кузенов и тем самым возможность жениться на своей избраннице?

На советской земле помещичье имение пережило много всего, а теперь это колллективное хозяйство. Мы последние, кто будет отрицать, что на жизнь нашего героя сильно влияет то, живут ли всё ещё его родители дружно, вместе или расстались после недолгого порыва страсти. Но нам и в голову не придёт соединить эти «жизненные обстоятельства» со старинной книгой.

Если вы ведёте себя, как супруги, вы в браке. Если нет — значит вы не в браке. Если брачный союз существует де-факто, мы признаём его де-юре!

Объявления о бракосочетаниях в газетах кажутся нам чудаковатыми. Фраза «Брак оформлен, и вскоре пройдёт церемония» — общепринятый британский стиль. Это забавный пережиток старого юридически оформленного «брака по расчёту» с денежными сделками и объединением семейного имущества ради детей. Что касается наполнения целой «светской хроники» нашими браками, как это делается в Америке, с фотографиями в объёмном белом платье с цветами в руках — нам должно быть очень стыдно выставлять напоказ наши личные эмоции. Мы объявляем о нашем браке, когда посчитаем нужным, и только самым близким друзьям — чаще всего после свадьбы, чем до неё. Никто не вмешивается в наши дела, пока мы сами не объявим о них. Такое вмешательство мы сочли бы намного более неприличным, чем небрежность в юридических формальностях.

Это не значит, что мы презираем публичность; ничто человеческое нам не чуждо. Если мы добьемся признания в науке, станем лучшими трактористами в каком-нибудь колхозе или установим производственный рекорд на заводе, как мы можем не гордиться нашими именами и фотографиями в газете? Возможно, самое волнующее — то, что плакат с нашей фотографией однажды могут поднять во время первомайской демонстрации, и товарищи по работе на весь мир объявят нас «чемпионами». Такие публичные поступки можно порицать или восхвалять. Но брак — это наше личное дело.

II

Советская женщина завоёвывает авторитет не положением супруги. Даже жёны величайших мужчин не живут за счёт отблесков их славы. Женщинам никогда не оказываются официальные почести, которые получают их известные супруги. Дипломатические приёмы иногда украшаются присутствием жён, но это лишь уступка обычаям иностранных дипломатов. Во всех национальных государственных делах мужчины идут на съезды и приезжают на личных автомобилях открывать сталелитейные заводы без жён. Когда умерла жена Сталина, в газетных некрологах указывали её имя и род деятельности. И лишь потом упоминали, что она была «близким другом и товарищем» Сталина. Жена Калинина добилась признания, создав совхоз и центр культуры в горах Алтая. Брак в Советском Союзе может быть источником счастья, но он никогда не служит трамплином для карьеры.

Карьеры, известности и почестей мы — женщины Советского Союза — добиваемся как граждане, а не как жёны. Работа по дому, ставшая в Америке настоящей профессией, премудростям которой посвящено множество журналов, у нас является побочным занятием и не считается важной. Советские женщины, пожалуй, слишком невнимательны к мелочам быта. В среднестатистическом советском доме мебель расставлена где попало, цветовых схем не существует, а ежедневные бытовые обязанности выполняют как жена, так и муж. Разнообразие красок, искусство и музыка, которые есть в СССР (а их у нас много), используются для украшения общественных зданий, парков культуры и отдыха, именитых театров и наших заводских клубов.

Этот аспект нашей жизни сильнее всего сказывается на тех немногих американках, которые приезжают в СССР следом за мужьями-инженерами и рабочими, которые участвуют в нашей новой промышленной жизни. Мужчина может по-настоящему загореться работой, но женщины быстро начинают тосковать по родине. Занятие, которое было гордостью на родине — создание для мужа уютной домашней атмосферы, — не считается здесь важным и почётным. Создавать завораживающий интерьер в стране, где нет разнообразия ни в декоративных материалах, ни в красках, — дело неблагодарное. То же самое касается потакания гастрономическим аппетитам мужчины: еду выдают пайками, а половины ингредиентов привычных американских блюд не найти. На промышленном предприятии, где работает муж, её часто воспринимают как помеху. «Эти женщины достают нас на работе и мнят себя “важными особами”, потому что их мужья — ценные кадры. Даже к жене Сталина не относятся как к “важной особе”!» — говорил мне глава иностранного бюро на крупном сталелитейном заводе. «Паразитки, просто паразитки! Забирают наши продукты и материалы и ничего не дают взамен. Просто отнимают время у ценного работника!» — добавлял он. В конце концов, такие женщины либо находят себе работу и становятся достаточно счастливыми, либо со слезами на глазах тащат мужей обратно в консервативные дома Америки.

Да, у нас нет перспектив реализоваться в роли жён и домохозяек. Зато за счёт вклада как гражданина мы можем получить все почести, доступные любому мужчине. Во всех уголках советских республик можно встретить наших женщин. Они возглавляют деревни и колхозы, руководят фабричными комитетами и заводами, работают врачами, инженерами и судьями в народных судах. На рабочем месте нет ни малейшего следа дискриминации по половому признаку. Школы и университеты принимают женщин с такой же готовностью, как и мужчин. Женщина может получить любую профессию и будет получать одинаковую с мужчинами плату за одинаковый труд.

Более сотни женщин получили Орден Красной Звезды за заслуги в деле обороны страны. Сотни женщин удостоились гражданских наград, Ордена Ленина и Ордена Красного Знамени. Шесть тысяч женщин являются председателями колхозов, 100 тысяч — выборными членами судов, 400 тысяч — руководителями местных советов. 71,4 % студентов медицинских колледжей — женщины. Возможно, настанет день, когда большинство наших врачей будут принадлежать к «слабому полу». Советские женщины штурмуют и Арктику. Ирина Русинова стала нашей первой полярницей.²В составе экспедиции на ледокольном пароходе «Александр Сибиряков» в 1932 году Ирина Леонидовна Русинова занималась магнитологическими исследованиями. В первый год работы станции Маточкин Шар на Новой Земле она осталась там на зимовку. Источник: Трёшников А. Ф. Их именами названы корабли науки. — Л.: Гидрометеоиздат, 1978. — 107 с. Она провела четыре зимы в замёрзших морях и участвовала в первом северном плавании с востока на запад в Азию на знаменитом ледоколе «Александр Сибиряков». Нина Демме уже два года руководит полярной станцией на Северной Земле.³Нина Петровна Демме-Рябцова (1902–1977) — советская полярница и биолог. В 1932-1934 годах была начальницей полярной станции на острове Домашний. Русских женщин-геологов можно встретить и в Гималаях. Женщина даже родила ребёнка на идущем по Арктике пароходе «Челюскин»!⁴В северной экспедиции 1933 года на «Челюскине» участвовала беременная супруга геодезиста Васильева, которая в пути родила дочь.

В большинстве стран мира независимость женщины растёт медленно, несмотря на промышленный переворот. В СССР же она растёт стремительно, поскольку наша индустриализация идёт быстрыми темпами. Даже крестьянские хозяйства, последний оплот патриархата, за пять лет превратились в большие коллективные хозяйства на механизированной, промышленной основе. Там труд женщин и мужчин оплачивается одинаково. Крестьянки, которые позже всех почувствовали полноправие женщин при Советах, внезапно осознают значение самостоятельного заработка.

Как-то раз две колхозницы показывали друг другу свои покупки на городском рынке. Я спросила их: «Как поживаете?» Первая помахала новой шалью, указала на новые туфли и сказала:

—А ещё новый костюм для мужа и новая одежда для детей.

— А что вы купили своему мужу? — спросила я вторую.

— Ничегошеньки. Я дала ему восемьдесят рублей из семейного дохода, чтобы он купил себе костюм. Но он всё пропил. Больше денег не получит. Себе я купила новое тёплое пальто, платье и туфли и детям купила одежды. Но муж в этом году останется без нового костюма. Более того, я сказала ему, что если он снова напьётся, я вышвырну его из дома. В колхозе я могу обойтись без него.

Около тридцати миллионов женщин из крестьянских семей от Ленинграда до Владивостока приходят к удивительному открытию, что они могут «обойтись» без мужей благодаря организации в колхозы. Полноправие и независимость женщин угрожают последнему «оплоту» мужчин. Дом прошлого века, патриархальный дом, в котором главенствует мужчина, действительно обречён. Вероятно, именно это больше всего возмущает моралистов из несоветских стран.

III

На советский брак воздействуют три мощных общественных изменения. Смерть частной собственности разрушила старые договорные «узы» брака. Политическое полноправие и экономическая независимость женщин привели к разрушению дома, в котором главную роль играет мужчина. Третья перемена заходит ещё глубже. Покорение новых земель и строительство нового мира — призыв к первопроходцам, который всегда отвлекал деятельных мужчин от их женщин, дошёл и до нас, женщин. Мужья отправляются в Заполярье и бросают вызов высочайшим хребтам планеты. Они добывают новые металлы, строят новые фабрики, завоёвывают новые империи. Но мы не ждём их дома, а идём вместе с ними или организуем свои экспедиции. Отважное дело революции, организованное покорение человеком своего мира — это пламенное воодушевление, перед которым меркнут личные любовные похождения. Самые сильные эмоции нашей жизни не индивидуальны, а общественны.

Однажды я застала Билла Шатова⁵Владимир Сергеевич Шатов (1887–1937) — российский революционер, основатель и лидер анархо-синдикалистских профсоюзов в США в начале XX века, после революции — советский железнодорожник, строитель Туркестано-Сибирской магистрали. больным в постели в гостиничном номере в Новосибирске, где он строил железные дороги. Ужасающий ритм жизни изматывал его. Я спросила, почему он не привёз сюда жену, не обзавёлся домом. Никогда не забуду его слов: «Самое великое в жизни, — сказал он, — это работа. Нет, не просто работа — созидание! И в этот отрезок времени, в котором мы живём, есть возможность творить без конца и ограничений. Как ты думаешь, мог бы я отказаться от часа творчества, чтобы полюбезничать с женой, или прийти на ужин вовремя?» Он сделал паузу, а затем добавил: «Ей было бы здесь одиноко, у неё своя работа».

Не только великие строители железных дорог наслаждаются трепетом созидания. Он знаком даже трактористам в новых колхозах. Я познакомилась с очаровательной девушкой, лучшей трактористкой в одном сибирском колхозе, которая в марте вышла замуж за тракториста из другой «бригады». Они провели медовый месяц в двадцати километрах друг от друга, работая на разных полях. Лишь раз в неделю юноша проводил часть ночи со своей невестой. Преодолевая сорок километров между заходом и восходом солнца, он сохранял и супружеские отношения, и верность своей бригаде. Так как он всегда возвращался вовремя, его романтические чувства уважали. Но если бы он опаздывал из-за этого, то стал бы мишенью непристойных шуток со стороны товарищей. Девушка никогда не встречала его на полпути. Она командовала передовой бригадой ударников и не хотела ничем рисковать. Когда я спросила, почему они не запишутся в одну полевую бригаду, чтобы работать вместе, оба воскликнули: «И бросить мою бригаду во время посевной?!»

Похожая любовная история произошла в Твери между двумя шофёрами почтовой службы. Одной из лучших водительниц Дусе доверили уход за новым шикарным автомобилем «Ford D 94–73». Во вторую смену за руль «Форда» сел молодой Ванюшка. Дуся и Ванюшка влюблены друг в друга и собираются заключить брак. Но оба также влюблены в «Ford D 94–73». Это одновременно объединяет и разобщает их. Когда приходит Дуся, Ванюшка уходит. Если бы кто-то из них пересел на другую машину, они могли бы вместе проводить вечера в парках и театрах. Но ни один из них не желает пересаживаться на «менее почётный» Форд. И ни один из них не хочет делить «D 94–73» с кем-либо ещё. Вот настоящий «треугольник» современной советской жизни.

Часто случается, что жёны ответственных коммунистов трудятся на такой работе, которая на месяцы разлучает их с мужьями. Выбор работы для мужа и жены, которые оба трудоспособны, — одна из самых серьёзных проблем советских семей. Считается, что с этической точки зрения им не следует работать в одном учреждении, чтобы не провоцировать обвинений в кумовстве. Иногда это приводит к тому, что их назначают на «соперничающие» должности.

Прошлым летом во время поливочного сезона в Центральной Азии, где каких-то десять лет назад женщины ходили в парандже, муж и жена, оба с опытом в организации сельского хозяйства, были распределены по разным «политотделам» на соседних тракторных станциях. По долгу работы жене приходилось писать мужу: «Вы не научили своих колхозников бережно относиться к воде. Они расхищают и нашу, и свою норму воды. Это не только воровство, но и грубое нарушение интересов коллективного хозяйства, вызванное неумелым ведением хозяйства в вашей организации». В истории бизнеса подобными упрёками обменивались родные братья, но не часто — муж и жена.

Один мой знакомый, подающий надежды молодой учитель, приехал в Москву, оставив жену и детей временно жить в родном городке жены, который стоял на Волге. Ради семьи он пожертвовал открывшимися ему возможностями к дальнейшему образованию и часами вкалывал на рутинной работе, чтобы посылать им деньги. Два года такого одинокого рабства обеспечили ему прописку в Москве. Но жена отказалась приехать к нему и не отпустила детей одних.

Надрывное отчаяние мужчины из-за того, что семья бросила его, напоминает душещипательные сюжеты литературы викторианской эпохи. Правда, в них отчаяние обычно было уделом слабого пола. Он рыдал ночи напролёт, подумывал о самоубийстве. Он два дня не выходил на работу без справки от врача, что в глазах советского человека было самым серьёзным нарушением! Однажды вечером он позвонил пожилой женщине, которая много лет знала его семью. Она резко отчитала его за слабость духа.

«Я поражена, — сказала она, — что опытный труженик и высокообразованный человек может позволить себе сломаться из-за личной потери. Унизительно вам говорить о самоубийстве, будто в жизни больше ничего не осталось. Подумайте обо всём, что нам предстоит сделать в сфере образования в рамках Второго пятилетнего плана!»

Как бы странно это ни показалось постороннему, это был правильный и эффективный способ утешения. Истерика мужчины утихла. Выдохнув сквозь высыхающие слезы, он сказал: «Действительно, я хочу посмотреть, как будет реализована вторая пятилетка». И ни один советский гражданин не нашёл бы ничего удивительного в его реакции.

IV

По каким критериям мы, советские жёны, судим о девственности, половой распущенности и разводе? Мы исходим не из традиций, а из размышлений о личном достоинстве и общественной ценности. Семья для нас — это не про «один против целого мира». Семья — это единица, ценность которой оценивается по её вкладу в большое целое. На это мне в своё время намекнул в грубой форме один молодой стекольщик из Донбасса. Целый месяц в санатории он настойчиво флиртовал с девушками. Однажды вечером он рассказал мне, как бы он хотел поцеловать одну девушку. До этого он с таким же увлечением мечтал о яблоке и сигарете. Я возмутилась сразу за всех женщин.

— Похоже, у вас много страстей, — ответила я. Неумышленно я использовала слово, которое в русском языке означает сильное, пылкое влечение.

Он негодующе опроверг мою реплику:

— Моя единственная страсть — это революция, а всё остальное — лишь пожелания.

— И девушка — тоже? — спросила я с неугасающим раздражением. — Неужели она такое же маленькое пожелание, как и яблоко?

Он был по-детски удивлён:

— Конечно, желание быть с девушкой гораздо серьёзнее, потому что это лежит в основе жизни и влияет на будущее человека. Но если я когда-то и женюсь, это не значит, что я всегда буду хотеть спать рядом с женой. Это тоже преходящее желание: оно приходит, удовлетворяется и уходит. Лишь одна страсть постоянна во мне — это работать изо всех сил на Советскую власть, чтобы по всему миру наступила революция.

— Разве девушка никак не связана с этой страстью? — настойчиво продолжала я, так как мою американскую чувствительность возмутил его реализм.

— Будем надеяться, что она разделит её со мной, — ответил он невозмутимо, — иначе мои чувства к ней не продлятся долго.

Не в первый раз я отмечаю приоритет общественного над личным у советского человека. Похожее мировоззрение я разглядела в двадцатилетней девушке, когда мы обсуждали её девственность. Мы жили с ней в одной квартире больше года. Я видела, как несколько раз парень, который был явно влюблён в неё, ночевал в её комнате. Каково было моё удивление, когда я узнала, что она всё ещё девственница. Она удивилась в ответ. Без сомнения она посчитала меня такой же похотливой, какими оставшаяся без присмотра американская молодёжь считает всех взрослых, которые не верят в целомудрие без родительского надзора. Эта девушка объяснила мне, что парень остановился на ночь, потому что приехал проведать её из другого города и ему больше негде было переночевать.

— Почти все девушки в лаборатории, где я работаю, — девственницы, — добавила она. — Есть две или три, которые себя распустили и вступают в связи с многими парнями. Но они ветреные и небрежно относятся к работе. Мы невысокого о них мнения. Большинство девушек боятся первого раза, мы часто это обсуждали.

— Боятся физического контакта? — уточнила я.

— Не совсем. Боятся, как это на них повлияет. Одна из девушек, Анна, вышла замуж. Видно, как она изменилась. Анна не ушла из комсомола и не пренебрегает работой, ничего такого ужасного. Но почему-то в ней уже нет прежней увлечённости и энергии. Может быть, это связано с рождением ребёнка. Мы ждём, когда станет ясно, в здоровье ли дело. Понимаете, личная жизнь может сильно затянуть человека. В ней можно утонуть и потерять всякую связь с общественной жизнью. Вот этого мы опасаемся. Мы хотим испытать себя и убедиться, что твёрдо стоим на ногах, прежде чем позволим себе уйти с головой в личную жизнь.

Такую позицию поймёт любая незамужняя советская девушка. Хотя большинство из них, как мне кажется, не так застенчивы. Бывает, что студенты женятся ещё в университете, когда юноша живёт в комнате с десятью другими парнями, а девушка — в другом общежитии в комнате с шестью девушками. Когда у них рождаются дети, их отдают в ясли при университете. Всё это показывает удивительную уверенность советской молодёжи в способности совмещать личную жизнь с общественными обязанностями. Не каждый видит в супружеской любви угрозу широким интересам общества. Немало людей считают, что она вдвое приумножает их общественные интересы. Первостепенным мерилом для любого брака мы считаем не супружескую верность, а общую приверженность супругов нашим великим коллективным целям.

Иногда браки распадаются, как это бывает и в других странах. Но наши этические нормы в отношении разводов резко отличаются от порядков в остальном мире. У нас состоящий в браке может развестись в любой момент. Закон запрещает принуждать человека даже к сексуальному контакту на одну ночь против его или её воли. Но больше всего мы уважаем те разводы, которые происходят в тишине, когда по благородному «тайному соглашению» общие ошибки предают забвению. Это «правило приличия» будет противоречить морали в Нью-Йорке.

Если в Нью-Йорке мы устроим скандал, это будет взаимно. В Америке при разводе супруги обвиняют друг друга в жестокости и постыдном поведении публично, на открытом суде. Мы считаем это унизительным и недостойным по нравственным убеждениям. Представим мужа, который попал на первые полосы нью-йоркских газет, потому что провёл зимнюю ночь под окнами квартиры своей жены, дожидаясь, когда на рассвете появится её любовник. Что на это скажет наша рассудительная мораль? «Что за круглый дурак, а, может быть, просто сумасшедший», — удивлённо предположим мы. Зачем мучить себя всю ночь, чтобы узнать что-то неприятное? Если он хочет вернуть жену обратно, разве это поможет? А если он не этого хочет, почему бы поскорее не покончить с прошлым? В СССР ревность не поощряется, а порицается как болезненный пережиток старого мира.

О причинах разводов в СССР обычно не спрашивают и не распространяются. Только случайно я столкнулась с двумя абсолютно непохожими разводами в Москве, когда мы с мужем искали общее жильё вскоре после свадьбы. У каждого из нас в собственности было по двухкомнатной квартире. Как принято в Москве, мы хотели обменять их на четырёхкомнатную квартиру. Разумеется, это означало, что мы будем искать жильё среди тех, кто разводится. В Москве, где жилой площади не хватает, это был обычный способ получить квартиру бо́льшего размера.

Мы нашли отличную квартиру с тремя просторными комнатами. Хозяйка говорила о ней с гордостью: «Не уверена, что вы согласитесь обменять четыре комнаты на наши три. Но у нас хорошая квартира, и мы не будем торопиться, пока не найдём две подходящие двухкомнатные квартиры. Мы с мужем — старые товарищи-революционеры. Мы расстаёмся по-доброму и не желаем друг другу трудностей во время переезда». В других странах это бы назвали безнравственным сожительством разведённых. Наша советская мораль рассматривает это как достойное расставание двух цивилизованных людей.

Ещё один развод, который мы застали, был совершенно иного характера. Отличную четырёхкомнатную квартиру пожаловали мужу в силу высокого должностного положения. Его бывшая жена лишила его права собственности и предусмотрительно заняла две главные комнаты, через которые нужно было пройти, чтобы попасть в остальные. Женщина ясно дала понять, что он не получит отдельного жилья, пока её запросы не удовлетворят. Даже нам, случайным посторонним, она открыто заявила, что её беспокоит только своя будущая квартира. А он пусть думает о своей. Она откровенно присвоила себе лучшую мебель. Каждое упоминание о бывшем муже было наполнено злобой в лучших традициях американского бракоразводного процесса. Именно такой развод мы в Советском Союзе называем «недостойным», потому что всякое проявление человеческой жадности мы считаем недостойным. По нашему мнению, именно алчность, а не секс вне брака, считается недостойным.

V

Как видите, у нас другие представления о морали. Американцы осуждают нас за лёгкие разводы и готовность принять любые открытые отношения за «брак». Мы порицаем американский разгул секса в драматургии и фильмах («Знаю я ваши американские фильмы, там одни поцелуи», — съязвил бы какой-нибудь советский юноша). Нам одинаково противны лицемерное подавление «доисторического» в нашем восприятии брака, слащавые сексуальные романы, в которых жизнь заканчивается после церемонии у алтаря, и модернистские копания в бесконечных сексуальных проблемах, в которых погряз послевоенный западный мир. Всё это нам чуждо. По нашему мнению, «Странная интерлюдия» О’Нила⁶Юджин О’Нил (1888–1953) — американский драматург, многократный лауреат Пулитцеровской премии. В 1936 году получил Нобелевскую премию по литературе. не содержит никакого послания. Его «Страсти под вязами» стали на советской сцене превосходной драмой, показывающей трагедию молодого влечения, испорченного семейной собственностью на «вязы». Циничные или чувственные драмы вокруг любовного «треугольника» кажутся нам недостойными того, чтобы тратить целый вечер на их анализ. Слово «треугольник» не ассоциируется у нас с сексом. В нашей повседневной жизни «треугольник» — это метод управления заводом, где взаимодействуют директор, цеховой комитет и секретарь партии. Возможно, это символизирует нашу жизнь.

Если и есть обоснованная критика нашей морали, то она заключается, скорее, в том, что мы слишком мало думаем о сексе. Поглощённые внешним миром войн и чудес, мы, возможно, упускаем глубины и величайшие наслаждения личной жизни. Наша молодёжь уже знакома с блаженством новой близости. Старшие поколения супругов познают самое свободное и дружеское товарищество в мире. Но мистические переживания, которые мы иногда встречаем в стихах старых поэтов, кажутся нам совсем чужими. Признаться ли вам? Классические великие любовники — Тристан и Изольда, Паоло и Франческа, Элоиза и Абеляр — мы не уверены, были ли они вполне психически здоровыми. Существовали ли они на самом деле или были только в романах подобно сегодняшним американским фильмам? Мы бы определённо осудили современную Изольду. Но не за измену королю Марку, а за посвящение «всей себя любви». Мы считаем аморальным и антисоциальным отдаваться любви полностью, неважно в браке или вне его. Мы даже работу не бросаем ради этого!

Ведь мы рабочие пчёлы в трудовом улье. Трутень, смысл жизни которого в совокуплении, — мишень для наших жал. Мы мечтаем об огромных колхозах и фабриках. Наша страсть — перевыполненный план. Блаженство для нас — это человек, подчиняющий себе мир. Сексуальная жизнь — костёр на привале, который освещает и согревает нас на этом пути. Если вы спросите, знакомо ли нам личное счастье, мы ответим, что не задумывались об этом да и нет времени разбираться. Вся наша жизнь направлена вовне. Наш трепет перед каждым новым достижением науки, каждым новым полетом самолёта через Арктику, каждым новым метром освоенной болотной земли — это не пустяк.

Упускаем ли мы что-то, лишая себя высот и широт личной жизни? Когда мы рассуждаем об этом, на ум приходит известный американский психиатр Франквуд Уильямс.⁷Франквуд Уильямс (1883–1936) — американский психиатр, исследовал психические заболевания среди заключённых и влияние детства на формирование психического здоровья человека. Он связывал большинство неврозов американцев с их пылкой личной жизнью. Отметим, что психоаналитики видят корень психических расстройств в жёстком, властном отце или матери. Мы замечаем, что в обстановке здоровых, несобственнических взаимоотношений между полами, в нашей погружённости во внешний мир количество неврозов и психозов снижается. Среди нас есть те, кто считает, что огромные личные удовольствия, как их религиозные аналоги, — это результат истощённых нервов.

Как сказал мне один из наших старейших большевиков несколько лет назад: «Наше довоенное поколение сражалось за правду и справедливость. Трудное, новое поколение борется за тракторы и зубные щётки. Для меня абсолютом всегда будет человеческая душа, но мы не вернёмся к этому ещё полвека. Это поколение и следующее проектируют и строят механизм, который должен и обязан поглотить их. Именно у детей наших детей будет достаточно времени, чтобы глубже исследовать наш внутренний мир».

Будет ли у них время? Или его слова — это ересь? Современное советское поколение посчитало бы именно так. В одном мы уверены. Является ли наш образ жизни и любви новым здоровым укладом для будущих поколений или это временный бунт против жадной собственнической любви прошлого, который однажды поглотит новый синтез более богатой личной и общественной жизни, — не так важно, потому что в этом веке нет более счастливого и разумного уклада на Земле.