Флаг КПССС раскол плакат в стиле минимализм

О перестроечных консерваторах в КПСС

Рубрики: История, Политика

Метки: История левого движения в России, Перестройка

Автор: Станислав Стожек

8 мая, 2024

Содержание

Левые в перестройку кое-чего добились: объясняем, чего именно и почему они, несмотря на это, проиграли

Некоторые организации, например «Политштурм» и Lenin Crew, считают, что коммунисты 80-х и 90-х ничего не добились. Но если это так, то неясно, почему новая власть боялась стотысячных «красных» митингов и реванша компартий.

Эпоха 80–90-х — необходимый этап, через который пришлось пройти независимым от государства левым. Никчёмными они не были, хотя ими и кажутся на поверхностный взгляд.

Российское левое движение зарождалось при реставрации капитализма. Появилась свобода слова, общество к ней не привыкло. Сразу начались нападки на марксизм, который стал ассоциироваться с дефицитом, отсутствием демократии и репрессиями. У новых коммунистов изначально была проигрышная позиция.

В статье мы разбираемся, как в таких условиях зарождалось постсоветское левое движение и чему можно поучиться у его лидеров.

Что случилось в 80–90-е: мнения левых

Профессор Михаил Васильевич Попов — один из «отцов» постсоветского коммунистического движения. Он был среди тех, кто создавал Российскую коммунистическую рабочую партию (РКРП) — крупнейшую левую организацию после КПРФ. Из РКРП вышло много других организаций, например «РОТ фронт» и интернет-журнал Lenin Crew.

Попов и его товарищи боролись против капитализма не только после 1991 года, но и во время перестройки. Попов говорил:

«Мы следили за ним [За Горбачёвым — прим. автора.], знали, кто он такой, что он такой Иуда и предатель»¹.

Михаил Васильевич часто заявляет, что он, его товарищи и сознательные рабочие знали, чем кончится перестройка, и всячески ей противодействовали². Но контрреволюция всё равно почему-то произошла. Раз Михаил Васильевич и «верные» марксисты-ленинцы говорили тогда правду, то почему трудящиеся Союза пошли за сторонниками капитализма, а не за «правильной» организацией Попова?

Другие представители ортодоксального марксизма — например, из движения «Трудовая Россия» — тоже считают, что «реставраторам капитализма» Горбачёву и Ельцину сопротивлялись «сознательные» рабочие и политики³. Активист движения Эльмар Рустамов рассказывает о больших митингах, о классовой ненависти. Но мало кто говорит о «красно-коричневом» союзе — о таких же больших, как у коммунистов, митингах сторонников демократов⁴.

Помимо точки зрения о том, что «настоящие» коммунисты всё понимали и боролись, но почему-то проиграли, есть другая точка зрения — фаталистская. В умеренном виде её продвигает интернет-журнал Lenin Crew. Его главный редактор Виталий Сарабеев пишет:

«Коммунистическое движение, сформировавшееся в начале 1990-х гг., было продуктом позднего СССР. Продуктом общества разлагающегося социализма, в котором буржуазная идеология победила, а коммунизм был дискредитирован как “несбыточная сказка” в глазах большей части населения. Таковы были крайне неблагоприятные стартовые условия у новых коммунистических организаций — РКРП, “Трудовой России”», ВКПБ, РПК, “Союза коммунистов” и т. д.»⁵.

Коммунистическое движение тех лет было обречено, а реставрация капитализма и поражение социализма — неизбежны. Сарабеев подчёркивает, что у коммунистов 90-х не было никаких достижений⁶.

«Сталинистские» интернет-ресурсы — «Наука марксизм» и «Политштурм», — анализируя перестройку и реставрацию капитализма, вообще не смотрят на оппозицию того времени.

Согласно «Политштурму», реставраторские тенденции в советской политике появились сразу после смерти Сталина, и тогда не нашлось марксистов-ленинцев, способных этому помешать. К 1988 году реставрация стала необратимой⁷.

«Наука марксизм» и вовсе считает, что после Сталина установилась диктатура буржуазии⁸.

Одна позиция переоценивает коммунистическое движение XX века в России, другая его недооценивает. На послезнании анализировать эти процессы неправильно. Период от начала демократических преобразований в 1987-м до расстрела парламента в 1993-м был для многих коммунистов — и сторонников, и противников перестройки — «окном возможностей». Даже Попов об этом забыл и теперь выдаёт себя за «идейного врага» всех перемен той эпохи.

Приведём цитату из интервью Бориса Кагарлицкого* для нашего журнала:

«…отношение [Имеется в виду, к перестройке — прим. автора.] было позитивное. Но не в смысле, что придёт замечательный “Горби” и всё решит, а в смысле, что это был процесс, который назрел, который был необходим и в который надо было включиться. Не поддерживать Горбачёва, а попытаться влиять на сам процесс, участвовать в нём и найти свою политическую нишу»⁹.

Не только неформалы-социалисты, среди которых был Кагарлицкий, «встраивались» в перестройку. Постсоветское коммунистическое движение формировалось в перестроечном «окне возможностей». Коммунистические организации метались и меняли риторику в зависимости от политической ситуации и развития реформ.

Если проанализировать действия левого движения во время перестройки, в чём-то можно будет лучше понять, как действовать при масштабных общественных изменениях. В чём именно — расскажем в конце.

Мы попытаемся выработать свою позицию об опыте коммунистов последних 30 лет и начнём с самых истоков — с перестройки.

***

В статье рассмотрим, как в 1985–1989 годы появились первые независимые коммунистические организации — в основном те, которые стояли на позициях ортодоксального марксизма-ленинизма; будем называть их консервативно-коммунистическими, — что они делали и в чём ошибались.

Партия, общество и экономика в 1980-х

В Советском Союзе партия срослась с государством и влилась в бюрократию. Партия принимала ключевые государственные решения, не успевала отвечать новым вызовам; люди же в неё шли не ради идеи, а за статусом и уровнем жизни — как сейчас идут на госслужбу или в бизнес.

О группах в номенклатуре

Группы советской номенклатуры по-разному относились к реформам и видели будущее страны. Историк Александр Шубин¹⁰ выделяет три группы советской номенклатуры в 80-х:

«Пуритане». Поддерживали «очищение социализма от мелкобуржуазных элементов», не отходили от официальной идеологии и были за ускорение научно-технического прогресса;
Консерваторы. Стремились сохранить старую систему и идеологию;
Реформисты. Были готовы пересматривать «принципы социализма»¹¹.

«Ускорение» и его провал

К 1980-м годам в Советском Союзе настал глубокий кризис. Бюрократия замкнулась в себе, а трудящиеся всё меньше доверяли руководству партии и государства. Любые преобразования в экономике сталкивались с тем, что падала мотивация труда рабочих, а разросшаяся бюрократическая система препятствовала крупным преобразованиям. Сделать же экономический рывок методами 30-х годов — снижением уровня жизни населения — уже было нельзя, так как население не хотело лишаться чего-либо ради — на первых взгляд простых — лозунгов.

Советское общество могла спасти продуманная система политических и экономических реформ, которая допустила бы население до рычагов влияния на власть и делала его активнее.

Если в 30-х и даже в 50-х годах бюрократия была готова жертвовать частью власти ради прогресса в соцстроительстве, то в 70-х оба субъекта советского общества — рабочий класс и бюрократия — потеряли доверие друг к другу. Первый хотел стабильности и повышения уровня жизни, а вторая — стабильности и неприкосновенности властных прав. Единственное, что сплачивало их, — «стабильность» общества, которая на деле была его затуханием. Хотя объёмы производства росли, за этим скрывался кризис производственных отношений и взаимного социального недоверия. Блок рабочих и бюрократии распадался¹².

Правительство Генерального секретаря ЦК КПСС Юрия Андропова в 1982–1984 годах пыталось справиться с кризисом. Политика Андропова описывается выражением «модернизация без демократизации»: реформы проходили лишь в экономике и должны были ускорить научно-технический прогресс.

В марте 1985 года генеральным секретарём стал Михаил Горбачёв. Члены его команды тяготели к группе «пуритан». Но одни были ближе к консерваторам, например Егор Лигачёв¹³, другие — к реформистам, как Александр Яковлев¹⁴.

В первые два года Горбачёв пытался оживить экономику за счёт традиционных командных методов: начали антиалкогольную кампанию и «борьбу с нетрудовыми доходами», выделили 200 миллиардов рублей на развитие машиностроения. Эта политика называлась «Ускорением». Она дала небольшой результат, но денег в бюджете стало намного меньше¹⁵. Горбачёв начал действовать по-другому — вводить в советскую экономику элементы рыночных отношений.

В 1987 году КПСС отходила от «Ускорения» и вслед за рынком провозгласила гласность. Тут же появилось множество неформальных организаций: Клуб социальных инициатив, Федерация социалистических общественных клубов, «Перестройка», «Община». Эти организации не контролировались партийно-государственным аппаратом.

Александр Шубин, который в то время состоял в «Общине»¹⁶, пишет:

«В 1988–1989 годах ненасильственная митинговая революция была не просто технологией, не просто шоу ради смены одного президента другим. Речь шла об основах социального устройства, о переменах во всех сторонах жизни. Тысячи людей приходили на эти митинги, несмотря на опасность преследований, чтобы услышать новое слово, чтобы продемонстрировать властям “силу народа”»¹⁷.

На XIX партийной конференции в 1988 году Горбачёв объявил о реформе политической системы. В центр государственного аппарата должен был встать Съезд народных депутатов. В перерывах между заседаниями законодательной деятельностью занимался бы Верховный Совет, избираемый из депутатов Съезда.

Из 2250 депутатов Съезда 750 не избирались, а назначались различными общественными объединениями — например, профсоюзами, комсомолом, Союзом писателей. Сто мандатов было закреплено за КПСС, поэтому Горбачёв и его соратники без выборов становились участниками Съездов. Оставшиеся 1500 избирались в территориальных округах.

Перестройка шла вперёд, появлялись новые организации.

Тем временем разногласия между реформистами, консерваторами и «пуританами» всё быстрее приближали партию к расколу.

От разногласий к расколу

Некоторые представители номенклатуры в 1987–1988 годах переходили от «пуритан» к реформистам. Например, Александр Яковлев считал, что демократизация и рыночные преобразования должны идти быстрее. Эдуард Шеварнадзе¹⁸ и Вадим Медведев¹⁹ выступали со схожими предложениями.

Борис Ельцин и его сторонники стали радикальными реформистами. В 1989 году, во время выборов в Съезд народных депутатов СССР, демократы создали Межрегиональную депутатскую группу (МДГ)²⁰. Она стала первой парламентской оппозицией в СССР. Со временем Ельцин и другие члены МДГ отдалялись от компартии. С помощью популистских лозунгов они становились известнее.

Егор Лигачёв сновал от «пуританина» к консерватору. С январского пленума ЦК КПСС 1987 года он выступал против Яковлева и Ельцина. В 1988 году на XIX партконференции Лигачёв, критикуя Ельцина, произнёс фразу, ставшей известной:

Истоки консервативной коммунистической идеологии

Когда «верхи» раскололись, коммунистические принципы в перестройке защищали немногие граждане и рядовые партийцы. Они стремились к тому, чтобы перестройка возродила утерянные за годы застоя «истинные» коммунистические принципы.

На взгляды коммунистов-консерваторов повлияли два аппаратчика — Егор Лигачёв и Ричард Косолапов.

Егор Лигачёв и Ричард Косолапов

Егор Кузьмич Лигачёв в годы правления Андропова поднялся с регионального уровня власти на всесоюзный. С 1965 года он был первым секретарём Томского обкома КПСС, а в 1983 году по предложению Андропова стал заведующим отделом организационно-партийной работы ЦК КПСС.

Лигачёв хотел, чтобы перестройка продолжила курс Андропова. В поздних интервью он говорил:

«Перестройку мы задумывали для улучшения советской системы. Она поддавалась реформированию. Это доказано НЭПом, индустриализацией, переходом на военную, затем мирную экономику. Однако Горбачёв и его новое окружение позже решили разрушить систему. Якобы она не реформируется. Я считал, основы строя надо сохранять. Вот в чём были принципиальные наши расхождения. Опыт Китая показал, что я был прав. Можно реформировать систему! Уж я-то воочию видел, какой бедной была эта страна. А теперь догоняет саму Америку, становится первой экономикой мира»²¹.

При Горбачёве Лигачёв вошёл в Политбюро. Он не выступал против реформ явно: иначе он не стал бы одним из членов команды Горбачёва.

Для нас важнее другой человек — профессор МГУ, доктор философских наук Ричард Иванович Косолапов. Он вместе с Михаилом Поповым создавал консервативно-коммунистические организации, в 1991 году участвовал в создании РКРП, а в 1993-м вступил в КПРФ. Среди «старожил» российского коммунистического движения он был известным философом и теоретиком марксизма-ленинизма²².

Ричард Косолапов в 1976–1986 годах работал главным редактором «Коммуниста» — журнала ЦК КПСС. В 1981 году, после XXVI съезда, Косолапова ввели в состав ЦК, где он стал заместителем заведующего отделом идеологии. Возможно, главный брежневский идеолог Михаил Суслов²³ рассматривал Косолапова как преемника, ведь он вместе с ним разработал концепцию «развитого социализма».

Не во всём Ричард Косолапов соглашался с Сусловым. Если Суслов как не реабилитировал Сталина, так и не продолжал десталинизацию, то Косолапов был неосталинистом. О докладе Хрущёва на XX съезде КПСС он отзывался так:

«Меня шокировал стиль поведения Хрущёва, который с весны 1953 г. стал быстро подгребать под себя ключевые посты. Доклад вызвал у меня бурное несогласие, показался сведением счётов и местью Сталину»²⁴.

Несмотря на консерватизм, Косолапов знал о проблемах советского общества.

В советском обществе существовали элементы капиталистического способа производства в виде теневой рыночной экономики.

Когда Косолапов начал занимать важные должности в партийном аппарате, то стал видеть проблем больше, чем раньше:

«Придя в отдел, я обнаружил в советском обществе мелкобуржуазные секторы, не учтённые официальной статистикой и не осмысленные теорией. Несколько процентов населения составляли крестьяне-единоличники. В подполье действовали возникшие при Сталине теневики […]

Я увидел механизм высшей партийной власти […] Он был закостеневший и загнивший, оторвавшийся от своего класса, разучившийся различать свои и государственные задачи. Были, конечно, и бескорыстные романтики, просвещённые, идейные и самоотверженные, во многом с не сложившейся карьерой»²⁵.

В 1983 году в журнале «Коммунист» под авторством Юрия Андропова вышла статья «Учение Карла Маркса и некоторые вопросы социалистического строительства в СССР». Ричард Косолапов утверждал, что в основном он написал эту статью²⁶. Поверим Косолапову на слово, потому будем считать данную статью Андропова во многом Косолаповской.

В статье автор призвал читателя признать проблемы советского общества: то, что замедлялся научно-технический прогресс, города и сёла плохо снабжались продовольствием, устаревал механизм управления экономикой. Андропов писал:

«…понадобится определённое время, чтобы подтянуть отставшие тылы и двинуться дальше. Нам надо трезво представлять, где мы находимся»²⁷.

Как и Андропов, Косолапов был за реформы. Но видел он их иначе, чем Горбачёв и реформисты:

«Главная проблема элиты — увлечение сменовеховством, вещами, связанными с рынком. Но они могут дать эффект тактический, но не стратегический.

Я был убеждён, что подход к рынку надо менять. Но как? Переходные ступени и формы не были проработаны вовсе. Старались вернуться к концепции нэпа и не более того. В старой литературе я встретил выражение, что мы “перенэпили” […] А всё наследие Сталина — всё, над чем он работал с 1920-х по начало 1950-х гг., — было целиком позабыто и показалось неактуальным»²⁸.

При Андропове группа из отдела пропаганды ЦК КПСС, возглавляемая Александром Яковлевым, разрабатывала программу партии. Новый проект отличался от старых. Экономист и консультант международного отдела ЦК КПСС Станислав Михайлович Меньшиков вспоминал, что в полученном им проекте программы отсутствовала «сколько-нибудь глубокая характеристика особенностей современного капитализма»²⁹. Косолапов согласился с критикой Меньшикова. Они оба хотели, чтобы программа включала критику мелкобуржазных явлений³⁰, которые могут привести к краху социализма.

После смерти Андропова к разработке программы подключился Ричард Косолапов. В январе 1986 года он написал письмо Горбачёву. В нём Косолапов подчёркивал, что мелкотоварное производство и «НЭП» могут дать краткосрочные положительные результаты, но в долгосрочной перспективе «нужно осуществлять новые подходы в планировании, активно применять экономические рычаги, дать большой простор инициативе трудовых коллективов», в противном случае мелкотоварные и мелкобуржуазные тенденции усугубят кризис³¹.

Косолапов выступал за то, чтобы реформы переориентировали советские предприятия с извлечения прибыли на удовлетворение потребностей трудящихся. В решающий момент партия с помощью «классического марксизма-ленинизма» должна была искоренить явления «археократии» и консерватизма, застойности и бюрократизма, «показухи» и коррупции³².

В финальную версию программы, принятой на XXVII съезде в марте 1986 года, вошло предложение Косолапова. В нём он предлагал ввести строгий контроль качества продукции и рентабельности предприятий — причём этот контроль должны были осуществлять сами предприятия. Хозяйственные органы получили бы больше полномочий, что, по задумке, помогло бы удовлетворить потребности населения³³.

За месяц до съезда, после внутрипартийных интриг, Косолапова исключили из ЦК и сняли с должности главного редактора «Коммуниста». Горбачёву были не нужны неосталинисты в команде. В мемуарах он охарактеризовал Косолапова как «“теоретического” глашатая антиперестроечной реакции с позиций неосталинизма»³⁴.

Нина Андреева и идеология перестройки

Гласность, новые идеи, мнения и общественные объединения к 1988 году побудили партийное руководство задуматься о том, какой должна быть идеология перестройки. Горбачёв писал в мемуарах:

«Эта новая реальность [Имеется в виду, гласность и перестройка — прим. автора.] воспринималась общественным сознанием в различных, порой причудливых вариантах. Поскольку гласность вскрыла многие пороки нашей действительности, необходимость перестройки мало кто отрицал […] Но за кажущимся единством стояли различные, иногда прямо противоположные представления»³⁵.

Выше мы писали, что группы номеклатуры по-разному понимали реформы. В марте 1988 года в газете «Советская Россия» опубликовали письмо преподавателя Ленинградского технологического института Нины Александровны Андреевой «Не могу поступаться принципами». Письмо показало партийным функционерам, что разлад о будущем перестройки есть и в обществе.

Авторы монографии «Перестройка и крах СССР. 1985–1993» историки Александр Безбородов, Наталья Елисеева и Владимир Шестаков назвали письмо Андреевой «манифестом противников перестройки»³⁶. Это либерально-демократический штамп, в который верят даже некоторые коммунисты³⁷.

В статье Нина Андреева не критиковала ни перестройку, ни деятельность Горбачёва.

Перестройка была масштабным процессом, и разные группы советских граждан хотели найти себя в нём.

Нина Андреева думала, как должны выглядеть дальнейшие преобразования. В письме её волновал не факт перестройки, а то, как её воспринимало общество:

«В многочисленных дискуссиях, проходящих сегодня буквально по всем вопросам обществознания, меня как преподавателя вуза интересуют прежде всего те вопросы, которые непосредственно влияют на идейно-политическое воспитание молодежи, её нравственное здоровье, её социальный оптимизм»³⁸.

Андреева не хотела, чтобы перестройка остановилась, но считала важным связать её с действиями предыдущих поколений строителей социализма:

«Поддерживаю партийный призыв отстоять честь и достоинство первопроходцев социализма. Думаю, что именно с этих партийно-классовых позиций мы и должны оценивать историческую роль всех руководителей партии и страны, в том числе и Сталина»³⁹.

Сталина нельзя было исключать из картины борьбы российского пролетариата за социализм. Иосиф Виссарионович, по мнению Андреевой, как и любая личность, был противоречивой фигурой. Андреева подчёркивала, что вместе с советскими гражданами негодует о массовых репрессиях 1930-х. В то же время здравый смысл Андреевой «решительно протестует против одноцветной окраски противоречивых событий»⁴⁰. Да, при Сталине были проблемы. Но кто не без греха?

Социализм необходимо строить, а перестройка вскрыла проблемы советского общества. Нина Андреева считала, что «антисоциалистические элементы размывают грани и критерии научной идеологии, манипулируя гласностью, насаждают внесоциалистический плюрализм, что объективно тормозит перестройку в общественном сознании»⁴¹. Главный вопрос дискуссий того времени: какой класс или слой общества являлся руководящей силой перестройки?

Андреева выделяла здесь две негативные тенденции: «леволиберальную» и «неославянскую».

Сторонники первой проповедовали «леволиберальный интеллигентский социализм» и космополитизм — именно они под маской общечеловеческий ценностей и гуманизма искажали, по её мнению, историю страны.

Вторую тенденцию Андреева называла «крестьянским социализмом». У его сторонников были такие признаки:
— «Непонимание исторического значения Октября для судеб Отчизны»,
— «односторонняя оценка коллективизации как “страшного произвола по отношению к крестьянству”»,
— «некритические воззрения на религиозно-мистическую русскую философию»,
— «старые царистские концепции в отечественной исторической науке»,
— «нежелание видеть послереволюционное расслоение крестьянства, революционную роль рабочего класса»⁴².

Бороться против этих разрушительных тенденций и неформалов, их исповедующих, можно было с помощью ортодоксального марксизма. Нина Андреева призывала использовать как кредо высказывание Горбачёва с февральского пленума ЦК КПСС:

«Мы должны и в духовной сфере, а может быть, именно здесь в первую очередь, действовать руководствуясь нашими, марксистско-ленинскими принципами. Принципами, товарищи, мы не должны не поступаться ни под какими предлогами»⁴³.

Письмо Андреевой не было неожиданным откровением. Ещё в брежневское время Андрееву исключили из партии и уволили с работы за критику первых лиц института и активные выступления на партсобраниях, но вскоре её восстановили в партии и в должности⁴⁴.

Андреева была принципиальным человеком и ждала возможности высказать свои идеи. Такой возможностью стала перестройка.

Жёстко на мнение Андреевой отреагировали и в этот раз. На заседании Политбюро 24–25 марта поднимался схожий с письмом круг проблем — куда идёт перестройка и как её надо воспринимать. Первым выступил Горбачёв. Его обеспокоило, что ряд членов Политбюро — Виталий Воротников⁴⁵, Андрей Громыко⁴⁶, Егор Лигачёв — оценили статью как «эталон, образец современной перестроечной публицистики»⁴⁷. Горбачёв в противовес им назвал письмо «антиперестроечной платформой».

Александр Яковлев присоединился к мнению Горбачёва. Статья Андреевой, по мнению Яковлева, была «ориентирована не на консолидацию и сплочение нашего общества на платформе перестройки, а на разделение, размежевание, противопоставление друг другу различных его групп и слоев»⁴⁸. Для Яковлева важна была не сама публикация, а то, что с ней согласилась часть общества и Политбюро.

Горбачёву, Яковлеву и реформистам стало ясно: не всё общество и не вся партия готовы следовать за ними в перестройке.

Андреева обращалась к заявленным ЦК принципам марксизма-ленинизма, продвигала своё понимание перестройки. Горбачёв и реформисты имели другие планы. Он вспоминал, что Андреева «прояснила позиции» перед XIX партийной конференцией⁴⁹. Лигачёва обвинили в тайном руководстве над Андреевой. Сама Андреева и не скрывала, что его выступление на февральском пленуме повлияло на содержание статьи⁵⁰. Теперь генсек приобрёл алиби: обвиняя консерваторов в расколе общества, он получил возможность отодвинуть их на вторые позиции в партии.

Дискуссии на заседании Политбюро завершились публикацией в газете «Правда» статьи Яковлева «Принципы перестройки: революционность мышления и действий».

И Яковлев, и Андреева в своих статьях обращались к Ленину, к марксистско-ленинским принципам, ругали «врагов социализма» и бюрократию. Но это было лишь внешним сходством, содержание и цели статей были разными.

Яковлев писал:

«Так как же сегодня надо “спасать” социализм?

Или сохранить авторитарные методы, практику бездумного исполнительства и подавления инициативы? Сохранить порядок, при котором пышным цветом расцвели бюрократизм, бесконтрольность, коррупция, лихоимство, мелкобуржуазное перерождение?

Или вернуться к ленинским принципам, сутью которых являются демократия, социальная справедливость, хозрасчёт, уважение к чести, жизни и достоинству личности. Вправе ли мы перед лицом невыдуманных трудностей и неудовлетворённых потребностей народа держаться за те же подходы, которые сложились в 30-е и 40-е годы?»⁵¹.

Перестройка для Яковлева и Андреевой представляла два разных процесса. Они трактовали «ленинские принципы» исходя из своей позиции, а не из самого Ленина.

Если Андреева видела причину кризиса в отходе от марксистско-лениниских принципов, то Яковлев объяснял это консервативностью мышления и последствиями авторитаризма. Андреева хотела, чтобы перестройка преодолела застойные явления и продолжила «правильный» путь строительства социализма в революционном духе Ленина и Сталина.

Александр Яковлев отметал результаты практически всего пути соцстроительства в России и не допускал разногласий по этому вопросу. Яковлев попросту заклеймил статью Нины Андреевой «манифестом антиперестроечных сил»⁵².

Нина Андреева отвергала обвинения Яковлева. В открытом письме на XIX партконференцию она подчёркивала, что в своём письме лишь пыталась осмыслить роль марксизма-ленинизма, партии и рабочего класса в перестройке общества:

«Развитие событий в идейной жизни нашей страны за последние три месяца полностью подтвердило все опасения, и мне остается поблагодарить “Правду”, которая помогла многим лучше понять и высветить то, что в условиях расширения демократии и гласности у нас в стране ясно обозначились группы, чьи социальные запросы явно расходятся с коренными интересами рабочего класса и широких слоев трудящихся, а значит, и с перестройкой, сколько бы они ни превозносили её на словах»⁵³.

Нина Андреева заявляла, что сторонники и противники перестройки разделились по классовому признаку. Появившиеся во время застоя мелкая буржуазия и теневики — разрушительная тенденция, трудящиеся — созидательная, коммунистическая. Эту точку зрения копируют и современные сталинисты. Так, «Наука марксизм» пишет, что Съезд народных депутатов представлял интересы национальной буржуазии⁵⁴. Однако вплоть до конца перестройки ни какая-либо буржуазия, ни теневики не играли значительной роли в преобразованиях общества⁵⁵.

Перестройка была не только политикой Михаила Горбачёва на демократизацию общества. Перестройка давала возможность выйти из кризисного застоя в других областях жизни советского общества — экономической, культурной и социальной. Закономерно с началом преобразований «низы» встроились в этот процесс. При всём желании ЦК и Политбюро, бренд перестройки принадлежал не только им или не только Горбачёву и Яковлеву.

Помимо Андреевой, выше мы писали про мысли Ричарда Косолапова об опасности неконтролируемых преобразований. Подобные идеи высказывал и профессор Михаил Васильевич Попов. Весной 1988 года он писал, что после XX съезда КПСС отказалась от «диктатуры пролетариата» и, следовательно, от борьбы с мелкобуржуазными тенденциями в советском обществе. Перестройка, по мнению Попова, должна была, наоборот, «очистить» советское общество от мелкобуржуазных стремлений к личному обогащению, местничеству и карьеризму⁵⁶.

Андреева показала, как к перестройке относился пласт советского общества. Это доказывали, по её мнению, отзывы в «Советской России» на её статью. Андреева утверждала, опираясь на письма в свой адрес, что в течение первых трёх месяцев её позицию разделяло свыше полутора тысяч человек⁵⁷. Это могли быть и интеллигенты, и рабочие, и чиновники. Здесь вопрос не в социальной или в классовой их принадлежности, а в первую очередь в общественном сознании. Одни и те же люди в перестройку поддерживали Ельцина, а уже в 96-м голосовали за Зюганова. Всё общество нуждалось в переменах — это объективная часть процесса, а то, как и что менять — субъективная часть его. Чьи лозунги злободневнее, громче и актуальнее — за теми и пойдём. Так большинство людей и рассуждало.

Классы сами не создают себе идеологию. Это чаще всего делает интеллигенция. Потому и декларировали интересы разных социальных групп в перестройке именно интеллигенты вроде Андреевой, Косолапова и Попова.

Горбачёв отказался от коммунистов-консерваторов, Егор Лигачёв же мог возглавить консервативно-коммунистическую тенденцию подобно Ельцину, который стал «звездой» демократических митингов. К тому же и Попов, и Андреева отзывались о Лигачёве положительно. Но тот предпочитал спорить в Политбюро, а не выходить на улицы. Нина Андреева в 1991 году писала:

«Сегодня Егор Кузьмич выражает сожаление, что ему не удалось убедить руководство, Политбюро, членов ЦК, в необходимости широкого партийного обсуждения этих проблем. Однако возникает вопрос, почему он, являясь в те годы “вторым лицом” в партии, не обратился непосредственно к массам коммунистов, миллионам советских людей, которых жизненно касались поднятые им вопросы? Почему ограничились келейными обсуждениями в узком кругу цекистов? Что за этим — недоверие к массам или желание не выносить сор из избы? Наверное, такая верхушечная келейность и способствовала тому, что политизацию вконец деполитизированного застоем населения осуществляют нездоровые, преданные Отечеству силы в партии, а захватившие в свои руки средства массовой информации “дерьмократы”, как их сегодня “по-непарламентски” величают в народе»⁵⁸.

Так или иначе коммунисты-консерваторы поддержки в партии не получили. Партийное руководство их отвергло. Они и их сторонники хотели направить перестройку в русло, отличное от курса демократов и верхов. Оставался один путь — действовать самостоятельно.

Первые организационные попытки

Только в политической борьбе с демократами, по мнению коммунистов-консерваторов, можно было оценить число сторонников марксистско-ленинских принципов.

Товарищ Михаила Попова и член Рабочей партии России Александр Сергеевич Казённов так описывал причины, подтолкнувшие их создавать организации:

«Возникло такое ощущение, что это не политика коммуниста [Имеется в виду политика Горбачёва — прим. автора.], а болтовня типа хрущёвской. Эти мысли породили сомнения, а потом и активность в рядах интеллигенции. Создалось несколько клубов, движений, групп, которые задумались, что что-то идёт не так, что перестройка благ не показывает и скорее всего и не покажет, а нужно действовать как-то самим […] Перестройка? Хорошо. Но она должна быть коммунистической»⁵⁹.

Созданные коммунистами-консерваторами организации на равных участвовали в общественно-политической жизни страны. С этого момента начиналось современное левое движения в России.

Политклубы

Ричард Косолапов после «изгнания» из ЦК сохранил высокий авторитет в академической и политической среде. В 1987–1989 годах в Москве он вместе с коллегами-учёными из МГУ — Алексеем Сергеевым⁶⁰ и Владимиром Якушевым⁶¹ основал первую консервативно-коммунистическую организацию — Ассоциацию научного коммунизма. Её целью было «развитие марксистско-ленинского учения в условиях перестройки»⁶².

Подобная организация появилась в Ленинграде. В октябре-ноябре 1988 года инициативная группа преподавателей ленинградских университетов создала Общество научного коммунизма. Его руководителями стали Василий Ельмеев⁶³ и Михаил Попов.

Устав Общества научного коммунизма написал Василий Ельмеев. Цель организации походила на цель Ассоциации научного коммунизма Косолапова:

«…соединение усилий его членов по развитию и пропаганде марксизма-ленинизма и творческой реализации ленинских идей в ходе перестройки, социалистического и коммунистического строительства»⁶⁴.

Курс руководства КПСС коммунисты-консерваторы толковали по-своему. Ничего противоречащего партийной риторике в уставе не было. Общество научного коммунизма, чтобы осуществлять программу партии, принятую на XXVII съезде, и решения XIX партийной конференции, выступало за «усиление тесных связей трудящихся и Коммунистической партии — основной руководящей силой ускорения общественного прогресса, выражающей коренные интересы рабочего класса, направленные на уничтожение социальных различий путем материального, социального и духовного возвышения каждого человека»⁶⁵.

У коммунистов-консерваторов оставалась надежда на ортодоксальные, «здоровые» силы в КПСС. Поэтому до середины 1990 года они не критиковали партийный курс.

Профессора из Общества научного коммунизма не планировали замыкаться в себе. На базе организации каждую неделю проходили заседания дискуссионного клуба «За и против». Их посещали разные слои населения: учёные, общественные деятели, рабочие ленинградских предприятий. В клубе часто выступала Нина Андреева. Посещали клуб и люди с других городов, например москвичи Ричард Косолапов и Алексей Сергеев. Авторитет Косолапова только повышал интерес к клубу. На заседаниях могли присутствовать до полутора тысяч человек⁶⁶. Со временем в Ленинграде появилась целая сеть из десятков политклубов⁶⁷.

Затем, в начале 1989 года, коммунистические политклубы Ленинграда объединились в городской совет политклубов рабочих «За ленинизм и коммунистические ориентиры перестройки».

Отношения с партийным руководством у коммунистов-консерваторов не сложились. Хотя на местах могло быть сотрудничество с партийцами. Например, в ленинградском обкоме КПСС были идейные коммунисты, поэтому к советам политклубов присоединились первый секретарь Петроградского райкома КПСС Юрий Раков, первый секретарь Смольнинского райкома Валерий Полосин и председатель исполкома Смольнинского района Анатолий Чаус⁶⁸. Кроме них, из партии никто не поддержал этот клуб.

Задачи политклуба «За ленинизм и коммунистические ориентиры перестройки» соответствовали задачам Общества научного коммунизма. В политике члены политклуба нацеливались:

Возродить Советы как форму диктатуры рабочего класса;
Преодолеть коррупцию, взяточничество, мелкобуржуазность и бюрократизм в партийно-государственном аппарате;
Бороться за руководящую роль рабочего класса и партии в социалистической строительстве⁶⁹.

С экономическими задачами политклуба всё было интереснее. Он выступал за сочетание централизованного плана и местной инициативы. Кроме того, клуб требовал, чтобы работники кооперативов стояли в равных условиях с рабочими государственных предприятий.

То, что клуб предлагал совместить инициативу предприятий с волей центра, объясняется его отношением к хозрасчёту. Выше мы разобрали, что у Косолапова ещё в 1986 году были подобные идеи. В понимании членов клуба, хозрасчёт, при правильном применении, не должен был стать элементом капитализма: «…за хозрасчётную ориентацию предприятий не на прибыль, а на удовлетворение общественных потребностей, снижение цен и подтверждённую экономию затрат»⁷⁰.

Михаил Попов в феврале 1989 года подробнее писал о хозрасчёте. Он напоминал, что XXVIII съезд КПСС постановил снижать цены на продукцию вместе с увеличением количества товаров. Но цены вместо этого росли. Позднесоветская система хозрасчёта ориентировала предприятия на прибыль, то есть на увеличение стоимости продукции и трудозатрат⁷¹.

Попов считал, что если планомерно снижать цены на изделия предприятий, то это повысит их самостоятельность. Тогда, продолжал Попов, Центральные плановые органы будут устанавливать норму затрат на производство, а предприятия — следить за тем, чтобы рабочие тратили меньше времени на производство продукции. Стимулом для рабочих выступало бы уменьшение рабочего времени⁷². Так Попов нашёл, как ему казалось, выход из проблемы «мягких бюджетных ограничений» в плановой экономике⁷³.

Коммунисты-консерваторы призывали бороться и с теневым рынком. Они выступали «за экспроприацию доморощенных миллионеров и сросшихся с ними коррумпированных элементов, осуществление в этих целях денежной реформы»⁷⁴. Денежная реформа, по их мнению, позволила бы изъять половину средств из сберегательных касс: Попов считал, что более 50 % денег принадлежало там «подпольным миллионерам», появившимся за годы застоя. Кроме денежной реформы, Попов предлагал сократить количество управленческих кадров, поскольку, по его словам, это повысило бы эффективность реального (?) производства⁷⁵.

Политклубы коммунистов-консерваторов не стремились отменить преобразования и вернуться к сталинской системе.

Они поддерживали преобразования, но в «революционном духе» Ленина и Сталина.

Мы не будем оценивать, насколько верным были реформы в СССР во время Ленина и Сталина. Проблемы периода 1917–1954 годов разбирают другие исследователи. Отметим лишь, что условные консерваторы изначально не были простыми сталинистами и поборниками доперестроечной брежневской системы — коих можно найти сейчас среди современных «советских патриотов» вроде Дмитрия Пучкова.

Коммунисты-консерваторы думали, как выйти из кризиса брежневского застоя. Их консерватизм проявлялся только в том, что они отстаивали принципы ортодоксального марксизма.

Выборы на I Съезд народных депутатов СССР

Избирательная кампания и выборы народных депутатов в Ленинграде зимой-весной 1989 года показали, насколько влиятельными были коммунисты-консерваторы.

Выборы в Ленинграде проходили так: один депутат избирался от всего города по национально-территориальному округу и 14 депутатов — от городских округов.

Аппаратчик Алексей Большаков был единственным, кто 26 марта баллотировался «против всех» по национально-территориальному округу. Людям не понравилась безальтернативность выборов, поэтому 51 % избирателей проголосовал против аппаратчика. В итоге никого по этому округу не избрали.

В городских округах ситуация тоже была сложная: все аппаратчики, кроме Бориса Гидаспова, проиграли. Старые партийные деятели не привыкли к новым реалиям: надо было выступать перед избирателями, агитировать их, конкурировать с другими кандидатами.

Неформалов-демократов, объединившихся в общественный комитет «Выборы-89» 26 марта, аппаратчики не подпустили к выборам. На выборы попали менее «опасные» кандидаты — Анатолий Собчак⁷⁶, Юрий Болдырев⁷⁷, Борис Никольский⁷⁸. Комитет «Выборы-89» в листовках называл их сторонниками радикальной демократической перестройки⁷⁹.

Поскольку 26 марта по национально-территориальному округу никого не избрали, перевыборы поставили на 14 мая. Одновременно прошли перевыборы по 4 городским округам, где ранее тоже никого не избрали. Аппаратчики уже не контролировали регистрацию кандидатов и после такого разгрома боялись выставлять своих представителей. Тогда в избирательную гонку включились неформалы-демократы.

Юрий Раков предложил политклубу «За ленинизм и коммунистические ориентиры перестройки» выставить на выборы по национально-территориальному округу трёх кандидатов: рабочих Анатолия Пыжова и Игоря Красивина и профессора Михаила Попова.

Программа кандидатов по ключевым вопросам повторяла программные документы политклубов — например, по вопросам экономики и роли партии и советов в социалистическом строительстве. Рассмотрим лишь то, как консервативно-коммунистические кандидаты относились к гласности и неформальным организациям.

Попов в апреле 1989 года говорил:

«…гласность носит эмбриональный характер и не может удовлетворить широкие массы»⁸⁰.

С помощью гласности, по мнению Попова, нужно было не только рассказывать о «чёрных пятнах» советской истории и превращать их в «чёрные полосы».

Главная задача гласности и депутатского корпуса была в том, чтобы освещать проблемы рабочих и производства.

Сейчас Попов называет большинство общественно-политических организаций перестройки «агентами буржуазии». Но тогда он говорил иначе:

«Я против экстремистских обществ. Но не следует всем неформальным объединениям приклеивать ярлык антиобщественных, не дав им высказаться и не подвергнув гласному анализу их программы»⁸¹.

Связи в обкоме Ленинграда давали коммунистам-консерваторам преимущества на местных выборах. Так, Юрий Раков предоставил кандидатам автомобиль, на котором они ездили на митинги, чтобы выступать перед избирателями. Коммунистов-консерваторов печатали в главной партийной газете города — «Ленинградской правде». Их приоритетно пускали выступать по телевидению.

Во время избирательной кампании коммунисты-консерваторы пытались установить связи с рабочим движением. На предприятиях формировались советы: например, доверенное лицо Попова — рабочий Евгений Тимофеев создал ленинградское объединение рабочих предприятий промышленности, транспорта и связи⁸².

Усилий коммунистов-консерваторов оказалось недостаточно. На выборах 14 мая Красавин получил 1,07 % голосов, Пыжов — 0,67 %, Попов — 0,58 %. И коммунистов-консерваторов, и неформалов-демократов обогнал «супер кандидат» — следователь Николай Вениаминович Иванов с 61 % голосов⁸³.

Пыжов, Красавин и Попов не были популярны. А Николай Иванов — вместе с Тельманом Гдляном⁸⁴ — прославился расследованием «хлопкового дела»⁸⁵. Связи с известным тогда Ельциным прибавляли Иванову политических очков.

Предвыборные лозунги Иванова отличались популизмом. Он заявлял, что его основная цель — борьба с организованной преступностью и возвращение народу награбленного имущества⁸⁶. Всё просто и без каких-то «диктатур пролетариата» и «борьбы с мелкобуржуазностью», которые воспринимались как рудименты старой советской системы. У Иванова было самое выигрышное положение — его образ борца с коррупцией и бюрократией сам притягивал избирателей.

Ни неформалы-демократы, ни коммунисты-консерваторы останавливаться не собирались. В 1988 году в Прибалтике и в Москве возникли народные фронты — широкие общественно-политические объединения⁸⁷.

Ленинградская демократическая общественность тоже создала свой фронт. 15 марта 1989 год на митинге был учреждён инициативный комитет Ленинградского народного фронта (ЛНФ). В листовке инициативный комитет так оценивал общественно-политическую ситуацию в стране:

«Народ отказал в доверии партийным и советским руководителям города. Мы голосовали против, потому что не верим обещаниям номенклатурных чинов покончить с ведомственным произволом, хозяйственной безответственностью и социальной несправедливостью. Содействовать коренному оздоровлению обстановки в городе должно массовое демократическое движение, объединённое в Ленинградский Народный фронт»⁸⁸.

Сегодня Михаил Попов называет эти народные фронты «боевым отрядом буржуазии для уничтожения социализма и проведения буржуазной контрреволюции»⁸⁹. Профессор явно переоценивает степень осознанности буржуазии, зарождавшейся тогда в советском обществе.

Малочисленная советская буржуазия в виде «теневиков» была не в состоянии мобилизовать столь широкие народные массы. Советские люди без чьего-либо наставления шли в народные фронты, потому что их лозунги были просты и понятны каждому. Члены народных фронтов в своих словах и поступках выражали недовольство общества по поводу засилья бюрократии и несоответствия партийной идеологии реальности.

За программами народных фронтов не стояла здравая альтернатива советской системе. Проблемы со свободой слова, господство партийной идеологии сформировали у граждан низкую политическую сознательность.

Популисты-лидеры народных фронтов в конечном итоге направили общественное недовольство в русло уничтожения социализма.

Кандидаты от политклубов проиграли выборы, но их избиратели и связи остались. Коммунисты-консерваторы решили опередить демократов.

В конце мая на митинге, организованном Мариной Салье — одним из создателей ЛНФ, — Михаил Попов, Анатолий Пыжов и Игорь Красавин призвали граждан вступать в Объединённый фронт трудящихся (ОФТ)⁹⁰. 13 июня прошёл Учредительный съезд ОФТ Ленинграда и Ленинградской области. За неделю до этого в Москве состоялась Учредительная конференция общества «Единство — за ленинизм и коммунистические идеалы», его лидером стала Нина Андреева.

Ельцинисты, неформалы, коммунисты-консерваторы — все они стремились помочь советскому обществу выйти из кризиса. Только коммунисты-консерваторы желали продолжить путь, по которому страна шла до Хрущёва. Остальное общество в период застоя разочаровалось в советском социализме.

Коммунистические лозунги в глазах населения всё больше выступали как лицемерное прикрытие привилегий бюрократии⁹¹. Проблемы сталинско-брежневского СССР воспринимались неотъемлемой чертой коммунизма. Это подкреплялось антисталинизмом, насаживаемым радикальными реформистами. Александр Яковлев после распада СССР так описывал их идеологическую концепцию:

«Группа истинных, а не мнимых реформаторов разработали (разумеется, устно) следующий план: авторитетом Ленина ударить по Сталину, по сталинизму. А затем, в случае успеха, Плехановым и социал-демократией бить по Ленину, либерализмом и “нравственным социализмом” — по революционаризму вообще.

Начался новый виток разоблачения “культа личности Сталина”. Но не эмоциональным выкриком, как это сделал Хрущев, а с чётким подтекстом: преступник не только Сталин, но и сама система преступна»⁹².

В таких условиях ортодоксальный ОФТ закономерно воспринимался людьми как реакционная организация, созданная «сверху» консерваторами из обкома. Неформал Александр Верховский писал:

«Про Ленинградский ОФТ слышали или читали уже все. И плохое и хорошее, но хорошее — только в “Советской России”, “Труде” и тому подобных изданиях. Так что ОФТ приобрёл, наверное, столь же устойчиво отрицательную репутацию, как и “Память”⁹³. Следовательно — отрезан, стеной отгорожен от “демократического стана”…»⁹⁴

Московские демократы тоже критиковали ОФТ. Член клуба «Московская трибуна» Виктор Шейнис заявлял, что главное препятствие на пути демократии и угроза «правого»⁹⁵ популизма был ОФТ⁹⁶.

Демократическое движение и партийное руководство не хотели сотрудничать с коммунистами-консерваторами.

Рядовых граждан тоже не впечатляли марксистско-ленинские лозунги — это доказывали результаты выборов.

Но это было временным поражением. Перестройка шла дальше, вопрос «Куда мы идём?» становился острее, а общественно-политические силы — радикальнее. Коммунисты-консерваторы готовились отстаивать марксистско-ленинские принципы.

От перестройки к современности

К середине 1980-х в СССР сложился особый, хотя и не очень большой, пласт людей. Это были рабочие, интеллигенты, рядовые партийцы. Социальным положением они не отличались от сторонников демократов. Но годы застоя не разочаровали их в идеях коммунизма. У них остался романтический образ социалистического строительства в дохрущёвский период. Перестройка дала им возможность высказываться.

Современное левое движение формировалось не в обстановке сопротивления начинаниям перестройки. Независимые от партийного руководства коммунисты боролись за свою линию преобразований в ней.

Да, они считали Сталина правильным строителем коммунизма. Да, они видели везде буржуазию и жили в своей реальности, соответствующей 1917–1953 годам. Да, они считали, что рабочие по умолчанию сознательны и станут отстаивать коммунистические принципы. Это было ошибкой.

Но надо учитывать условия, в которых они действовали: марксизм в СССР находился в кризисе, партийное руководство под лозунгами о ленинских принципах двигалось в сторону социал-демократии, в глазах общества коммунисты-консерваторы были сторонниками массовых репрессий. Потому даже с их спорной риторикой и тактикой в чём-то ими можно восхищаться.

Коммунисты-консерваторы, в отличие от большинства аппаратчиков, были искренними людьми. Они — результат эволюции коммунистического движения в России. У них мы, современные левые, можем научиться не бояться высказывать свои взгляды и встраиваться в масштабные общественные процессы. Они шли дальше декларирования своих идей и цитат Ленина, пытались осмыслить советский опыт и показать его проблемы.

Коммунисты-консерваторы проиграли демократам и аппаратчикам в 1988–1989 годах, но они не разочаровались в себе и продолжили бороться. В следующий раз рассмотрим, как коммунисты-консерваторы взаимодействовали с рабочим классом, почему поддерживали суверенизацию РСФСР и как участвовали в создании предшественницы КПРФ.

ОФТ являлся «предком» большей части российских коммунистических организаций. Например, на основе ОФТ появилась РКРП, из РКРП выделился интернет-журнал Lenin Crew, а из него появилась /spichka.

Вместе с развитием ОФТ и других организаций в годы перестройки мы проследим, как развивалось современное левое движение в России. Профессор Попов образца 1989 года как-то же стал профессором Поповым 2024 года. Нам предстоит узнать почему.

* Борис Юльевич Кагарлицкий признан в России иностранным агентом и внесён в перечень террористов и экстремистов Росфинмониторинга.