История современной России не блещет акциями социального протеста. Но в ней осталась организация, которая запомнилась именно своими протестными действиями, — Национал-большевистская партия.

Мы осуждаем деятельность НБП и считаем, что эта организация была объективно чуждым коммунизму течением в современной политической жизни, вне зависимости от того, что думали сами её члены. Но ее история и опыт не становятся от этого менее важными. 

Поэтому мы публикуем интервью, взятое одним из наших авторов у бывшего активиста ныне запрещённой национал-большевистской партии. Это интервью покажет, что влекло простых людей в эту партию и почему она добилась определённых успехов среди протестной молодежи.

Валентин Иванович Татарников 1985 г.р. — бывший активист Оренбургского отделения НБП. 

Валентин: Я вообще узнал про НБП, что есть такая организация, очень давно. Был я в Питере у родственников и побывал однажды на митинге. Было мне около 15 лет, уже слушали с друзьями Летова, мотались по всяким рок-концертам… Это конец 1990-х, год 1999 примерно. Но тогда я совершенно не знал, что они есть в Оренбурге. Сначала я подумал: «Скинхеды какие-то что ли?» А потом — нет же, не скинхеды, ни фига. Просто Питерское отделение тогда так вызывающе одевалось…

Владимир Прибой: Ну, и ещё там за главного в то время вроде бы был Гребнев. Он реально больше к правым тяготел, был весь такой на национальной тематике и напоминал типичного скина. По крайней мере, так вспоминал о нём в своих мемуарах Дмитрий Жвания.

Валентин: Да… И вот потом сюда я приехал, влился с другом в компанию одну. Познакомились с девчонками постарше… Друг этот сейчас, кстати, высоко в силовых структурах устроился — не буду говорить, как его зовут, но когда-то он прям сильно идей НБП придерживался. Ему в армии потом просто мозги отбили в ментовской части — так он и перешёл на другую сторону. И вот на этой тусовке познакомились с Равилем Башировым. Вот он тогда уже был в Оренбургском НБП.

В. П.: Какое впечатление он производил тогда?

Валентин: Да просто парень. Умный такой, начитанный. И добрый. Вообще, у меня в те годы был разный круг общения: от вполне себе респектабельных людей приличного общества до отбитых гопников. И казалось бы, ничем меня нельзя было удивить, а у него получилось произвести впечатление по-настоящему умного человека… Одет был необычно для Оренбурга. Он в тот момент тоже недавно вернулся из Питера, были у него всякие крутые майки… Людям вашего возраста нужно, наверное, пояснить, что в Оренбург тех лет многие банальные вещи из столиц ещё тогда не дошли. То есть майка с принтом это на начало 2000-х всё ещё было «вау». И вот просто познакомились, общались, со временем он стал говорить о том, что в политике происходит, выяснял наше мнение: «ребята, а вы за кого?». Ну, мы так, мол, и так, прельщает какая-то советская тематика, и анархическая — тоже. Он нам давал выпуски Лимонки, мы начали их читать, и вот уже сами не заметили, как стали ходить на митинги. Собственно говоря, вот ты уже и в НБП.

Да и не только митинги. Ходили вместе на футбол, на хоккей с мячом, Новый год отмечали… На спортивных состязаниях познакомились со скинхедами. Увидел там пару интересных личностей: Рома Янин там был такой, умный парень, но плохо кончил: первый раз отсидел, сейчас второй раз сидит…

В. П.: Вот по той теме?

Валентин: В первый раз да, связано с его взглядами. Второй раз уже нет, там не с политикой связано, но в отличие от первого там… Короче говоря, он допустил ошибку. Он после первой отсидки остался в городе, и на нём сделали погоны. Таково моё мнение. С Родионом познакомился, само собой. Я тогда аж обалдел: он на спорте был прям такой! Он и сейчас занимается, но уже возраст сказывается. Вот…

В. П.: Расскажите ещё про Игоря Чулкова. Так как его уже нет с нами, было бы интересно послушать людей, которые застали этого человека в живых.

Валентин: Ну, Игорь был мой большой дружище! Мы познакомились, как ни странно, во время драки. Дрались с гопотой, а он просто взял и встал на нашу сторону. Потом спросили, с чего это, а он такой: «Вас двое всего, а их пятеро» — нечестно, мол. Он был тогда аспирант, учился в политехе [ныне Оренбургский Государственный Университет (ОГУ) — В.П.]. Умный и вместе с тем физически развитый пацан.

В. П.: И он писал в Лимонку…

Валентин: Да, писал. Делал арт-проекты, некоторые его иллюстрации попадали в Лимонку.

В. П.: Посмотреть бы где-нибудь… Интернет ничего не выдаёт по этом поводу.

Валентин: Странно. Помню, мы даже находили в выдаче Яндекса. У меня осталась пара работ, сделанных в ASCII-графике на телефоне.

В. П.: Что больше всего запомнилось? Какая акция, какое событие?

Валентин: Первый обыск больше всего запомнился. Напугали маму… Как сейчас помню, отмечали день рождения у Танкиста [прозвище Алексея Тонких — В.П.], тут мне звонит мама. Всё, караул. Был обыск… срочно… изъяли… Я прилетаю, а там, ну, такая ерунда. Ничего они не нашли, потому что я банально ничего запрещённого не держал. Собрали всякую хрень. Ну, вот как рационально можно обосновать изъятие при обыске коллекции аудиокассет с записями групп Ария и Гражданская оборона? Вот как? Зачем? Для чего? На мой взгляд, это не более, чем такое мелочное желание насолить, хоть как-то поддеть. Ой, ещё ведь золотой альбом Manowar изъяли! Я им до сих пор не прощаю. Где сейчас ТРК Север находится, там раньше был рынок, и один знакомый чувак в палатке торговал всякой рок-атрибутикой и кассетами. Он мне подогнал в такой шикарной коробке альбом Manowar… И забрали вообще безвозвратно, всё, ушли кассеты! На следующий день мы с Игорем Чулковым, с Юлей… Ну, сейчас она уже Смирнова, жена Игоря Смирнова, тоже нашего нацбола. Так вот, мы на следующий день вместе с ними захватили вход в администрацию города. Прям после обыска, на следующее утро. И Равиля Баширова там не было, Женя ошиблась в своём интервью. Нет, на этой акции нет. 

Тогда у нас был куратором крутой такой дядька с УБОП’а, как сейчас помню, Алексей Андреевич Лихачев. Пугал, конечно, но сейчас, особенно на фоне тех, кто после него пришел, вспоминаешь даже с какой-то ностальгией… Гуляев ещё был, ныне покойный. Разбился на машине… Мы тогда попали на ИВС [Изолятор временного содержания] после этой акции. А там как ведь? Когда попадаешь в ИВС, то там сдаёшь в мешок все вещи, и тебя отводят в узкую камеру метр на метр, раздеваешься догола, снимают побои, заставляют приседать. А я в первый раз попал, начал ещё возмущаться, что не строгий режим же. Ну, не знал ещё, как всё устроено. А те, кто там был, смекнули и заставили меня приседать вообще до изнеможения.

Дали нам тогда по двое суток, но с учетом того, сколько мы в ИВС ждали, вышли сразу из зала суда. Всего два раза я был на ИВС’е. И вот что ещё такого прикольного именно в этой акции? Спустя много лет выпивали на квартире у одних знакомых моих, а у меня на лица очень хорошая память. И я встречаю человека, который меня тогда в ИВС заставлял приседать. Напомнил ему и поинтересовался, как живется. Он, конечно, дико извинялся, но, помимо этого, сознался, что в тот момент просили сверху как-нибудь сильнее напугать и по-жесткому обращаться.

И вообще, я хочу сразу предупредить тех активистов, которые не сталкивались со всем этим: запугивание при первом посещении ИВС — практика стандартная. Когда вы впервые попадаете в неволю, у силовиков идёт установка напугать вас так, чтобы вы больше не горели желанием сюда возвращаться. Особенно это к политическим относится. Будьте готовы. Я даже знаю точную цифру: они вообще надеялись, что двое из трёх, кто попался на политических акциях, по освобождению, после «весёлой карусели», которую им устроили в ИВС, в НБП больше не вернутся. Но они ошибались.

В. П.: Как ваши родители относились к тому, что вы вступили в партию?

Валентин: Мои родители были советские люди. Они понимали. Хотя вот сейчас, когда я начинаю возмущаться на то, что в телевизоре говорят, они сразу начинают: «Тише, тише…». Ну это уже не изначально такое противоречие было: это после того, как они узнали, что и посадить могут, и покалечить, — они потом уже такие стали. А тогда просто переживали, конечно, особенно когда я ездил в Москву на акции. Лучше и проще всего к НБП относилась моя покойная бабушка. Помню, она как-то отхлестала сотрудника УБОП’а, который к нам пришёл, половой тряпкой. Вот и вся позиция.

Вообще, кстати, сразу хочется развеять негативный образ, который навязывается НБП. Что подставляли, что сажали, что использовали… На мой взгляд, партия в то время спасла огромное количество молодых людей. Просто спасла! От героина, от бутылки, от каких-то реальных криминальных сообществ, а не воображаемых в головах отдельных сотрудников. Это всё была реальная напасть в то время. Очень много моих знакомых легли в могилу из-за героина, многие сидят уже по второму сроку. Там «тяжёлые» сроки, по 13 лет… И я до сих пор считаю, что я не пошёл по какой-то криминальной линии, не снаркоманился именно благодаря НБП. Партия в этом смысле спасла лично меня и ещё многих. Нас поставили в строй, нам дали мировоззрение, нам дали цель и в каком-то смысле даже вторую семью. Это в те времена было безумно важно.

В. П.: Какие ещё акции помните?

Валентин: Я должен был участвовать в акции Москва-Калининград — захват поезда. Но нас двое с Оренбурга тогда туда просто не доехало. Одного, в связи с тем что у него был просрочен паспорт, сняли в Вязьме, а я конкретно заболел уже в пути, прям очень сильно. Пожертвовал тогда ещё в пользу партии телефон свой первый, NOKIA 3310. Круть была неимоверная. В Москве на то время не у всех нацболов такие были. Что ещё? «Путин — палач Беслана», срыв акции «нашистов». Родион про неё рассказывал, но я точнее помню лозунг. А так, в целом да, всё, как он рассказывал, и проходило. 

Юрия Мищерякова [мэр города Оренбурга на период 2000-2015 гг. — В.П.] закидывали чем-то, но уже не помню подробностей. Не я лично, но вот один наш активист, Андрей Захаров, окончил, кстати, МГУ. Что-то связано с микробиологией — помогает парам, которые не могут завести детей. Да много у нас, много было талантливых людей, талантливейших, я бы сказал. НБП не исчерпывается социально неустроенными, и дальнейшая их судьба после партии не всегда трагична. Это, скорее, пугалка такая, которую власти рады бы растиражировать, чтобы создать образ социального лифта, который возит только вниз.

В. П.: Кто они, люди, приходящие в НБП, в массе своей?

Валентин: Очень разные люди, я скажу: от гопников, скажем так, до поэтов, музыкантов и неформалов. Очень разный слой был в НБП: финансисты были, ветераны боевых действий были. В нашем отделении в том числе. Пласт людей, на которых НБП в своё время оказала влияние, просто огромен. Генеральный директор «Додо Пицца» состоял в НБП, чтобы вы знали, между прочим. Так что… Имя им — легион.

В. П.: А были ли у вас сочувствующие, которые не могли напрямую состоять в НБП в силу должностных ограничений или по каким-то ещё причинам, но которые оказывали организации помощь?

Валентин: Да, такие люди были. В большинстве своём в журналистской среде, в бизнесе. Были просто люди по знакомству, с работы, которые не хотели связывать себя никакими обязательствами, но которые готовы были подорваться на конкретное дело. Например, когда речь шла о регистрации партии, то значительную массу подписей обеспечили партии те, кто в ней не состоял, но сочувствовал ей. На чистом энтузиазме. А труд был адский: это же поквартирный обход… У нас были свои связи во ФСИН, например, которые, несмотря ни на что, чего-то как-то могли с воли передать, газеты например. Это важно, потому что, когда человек изолирован, это психологически на него давит. Кажется, что время за стенами идет быстрее, что там тебя все забыли и не борются за твое освобождение. И вот для поддержания духа вполне такое практиковалось. Это позволяло не отрываться от партийных дел.

В. П.: И как же вы вербовали этих людей?

Валентин: Нет, неправильное выражение. Не вербовали. Просто были даже в этих структурах люди, всё это читавшие в Лимонке, сочувствующие нашему делу. И как оно бывало? Друг рассказал другу, который имеет связи… У нас, на самом деле, много было полезных людей, которых мы старались не выводить в свет. Иногда для их же блага. Это к вопросу о том, какая НБП была злая и плохая и как стремилась она всех посадить. Некоторые даже были не знакомы друг с другом.

В. П.: А как вообще находили новых членов организации? Ведь не только же ждать, пока люди сами постучат в дверь штаба.

Валентин: В этом, кстати, заключалась моя работа. У нас было разделение труда, и я отвечал за это направление. Я видел людей где угодно. Концерт, чей-то день рождения, мероприятие… Просто начинаешь общаться. Причём я никогда не начинал с политики и даже вообще чего-то общественного.

В. П.: То есть не было такого подхода типа «Коммунистическими идеями интересуешься? Вступай в РРП!»?

Валентин: Нет, нет, такого не было.

В. П.: Как вы понимали, что человек «ваш»?

Валентин: Ряд небольших маркеров, проскальзывающих в разговоре на отвлечённые темы. Так или иначе отношение к советскому прошлому, к сложившейся ситуации в стране — на это легко выйти, даже не касаясь тем напрямую. Ощущение несправедливости, сложившейся в стране. Не нужно говорить «Вступай в НБП!», чтобы это разглядеть. Ну и газета, конечно же. Каждая суббота и воскресенье у «Дома быта» с 11 до 2. Любая погода, любая дата. Даже в самый лютый мороз «точка» не отменялась. Люди поражались тому, как мы выдерживаем это в любую непогоду. Но тем не менее мы там примелькались, и все знали, что нацбольскую периодику и нас самих всегда можно найти там. Брали газеты, читали. Тогда это было актуально, такого мощного интернета, как сейчас, не было.

В. П.: А сколько человек было? Ну, скажем так, на пике?

Валентин: Человек 20-30 — это тех, кто варился на постоянной основе, так скажем. Ну, ещё были приходящие-уходящие и те, кто изредка появлялся на крупных каких-то акциях.

В. П.: Подготовка актива? Физическая, идеологическая? Она вообще была или главным была исполнительность?

Валентин: Нет, порог вхождения в этом плане был невысок. Согласие с программными и уставными документами, а также готовность исполнять поручения. Конечно же, всё перечисленное тобой приветствовалось, но это уже вопросы досуга. Я вот, например, никогда не читал Николая Устарялова. И не считаю нужным читать до сих пор. Равиль, например, до сих пор читает всё по этим вопросам. Хотя вот по поведению с ментами, по правовым вопросам была определённая подготовка: что-то объясняли заранее, что-то по ходу. То, что Женя сказала в интервью про подготовку на природе… Это точно не про Оренбург, это в Москве — и то, может быть, с большой натяжкой — или ещё где.

В. П.: Что из себя представляла типичная неделя НБП? Как была выстроена повседневная работа отделения?

Валентин: Партсобрание прежде всего. Суббота или воскресение. Собирались, обсуждали текучку, делали план на следующую неделю. Если дело в конце месяца, то ещё и примерный план на месяц. Дальше что? Кто-то в течение недели подавал уведомления. Кто-то пресс-релизы рассылал. Это разделение не было закреплено. Кто может, тот говорит: «Могу». Не справляешься — просто скажи, и мы заменим. Ничего сверхъестественного. Были персонажи, которые брались и не делали… Кто-то жалобы писал в прокуратуру на ментов. Конечно же, они всегда оставались без последствий. Самые дикие действия сотрудников всегда были безупречны, с точки зрения прокурора, но я просто хочу подчеркнуть, что мы никогда не опускали рук и до последнего старались действовать в правовом поле. А не так, что мы прям такие экстремисты-экстремисты в жёстком отрицалове всего и вся… 

В. П.: Какие меры воздействия могли применяться к тем, кто не выполнял взятых обязательств?

Валентин: Порицание, стёб… Бить не били никогда, но в частном порядке, помнится, одному человеку я всёк в свое время. Ну, он просто конкретно вывел меня на эмоции, я ему всёк и сказал больше не приходить. Не надо.

В. П.: А что он сделал?

Валентин: Просто в других компаниях нёс всякую чушь про НБП. Типа такой крутой, партийный, да ещё в такой известной своими проблемами с законом организации. И чтобы поднять свой авторитет в глазах тех, с кем тусовался, он начал всякие сказки рассказывать. Свой престиж как бы за счёт престижа организации подымать. А ведь нужно понимать, что у наших противников глаза и уши могут оказаться везде…

В. П.: Набивал себе цену за счёт сказок об организации в своём круге общения?

Валентин: Да-да.

В. П.: Кстати, современному движу, на мой взгляд, таких воспитательных методов очень не хватает. По крайней мере, среди левых в РФ огромное число людей на самом деле, которым стоило бы всечь. В том числе по тем же поводам.

Валентин: Ага. Оно самое. Я вот смотрю разные левые паблики типа «Левацкие Хайлайты» и тому подобное. Там столько упырей иногда собирается в комментариях, мама родная! Все хамят, все такие персонажи, иногда просто даже по общению невыносимые. Просто отсутствие реальности сказывается, на мой взгляд. Когда не приходится никогда в собеседнику в глаза смотреть, навык общения как бы деформируется. Надо вправлять, обязательно надо вправлять.

В. П.: Такой вот ещё вопрос. А что с региональными отделениями в смысле внутри области? Бузулук, Новотроицк, Орск… Они подчинялись какому-то областному аппарату или сами по себе?

Валентин: Ну, Бузулук всегда спрашивал у нас, что и как, а вот Орск сам работал. Там был, да и сейчас есть, такой замечательный журналист, как Александр Карандеев… Классный чел! Там они движ сами делали.

На политических флангах

В. П.: С кем вы сотрудничали в области? С КПРФ, с правыми…

Валентин: С крайне правыми, скажем так, пытались сотрудничать, но они зарекомендовали себя не с лучшей стороны в качестве исполнителей. Однажды они не подали заявку вовремя. и по итогу свинтили всех. Ну, просто не считали это важным. И мы как-то попросту перестали с ними иметь дело. Они плохо зарекомендовали себя в правовом поле как идейные беспредельщики, а это было не к нам. Но вообще, я всегда старался перетащить их «на путь истинный». Особенно тех, кто правый фанат. Всегда рекомендовал завязывать. Это даже не политическое движение — это подставляться за так. Уж лучше пытаться в стране что-то изменить, чем просто развлекуха на грани фола.

В. П.: А вы разве чего-то добились?

Валентин: Я? Я добился.

В. П.: Нет, тут про НБП в целом, скорее, речь.

Валентин: НБП добилась, причем очень многого. Она существует, пусть и в иных ипостасях. Она не замолчалась. Была куча организаций… Вот РНЕ та же, которая якобы возродилась, и Баркашов из под плинтуса там начал что-то писать… Ну пишет и пишет, но нет этого движа. Авангард Красной молодёжи? Куда оттуда уходили люди? В НБП, в иные левые организации…

В. П.: Я слышал мнение, что АКМ создавалась как более левый клон НБП, как подражание ей.

Валентин: Нет, не соглашусь, кстати. Этого не было, не было абсолютно.

В. П.: Так всё же, возвращаясь к теме.

Валентин: Я так навскидку тебе сказать не могу. Но много чего. Ну, например, хотели, чтобы был Крым наш, — получилось, я считаю. И благодаря НБП в том числе, вот всей этой деятельности на протяжении многих лет. Не потому, что там Путин так этого жаждал, просто ситуация сложилась, что ему пришлось его забрать. И людям НБП много помогло на местном даже уровне. Тут людям реально квартиры даже возвращали после нашего вмешательства.

В. П.: Но существенных социальных подвижек добиться не удалось. Власть не удалось сменить, к чему стремились как раз. Это всё напоминает теорию малых дел, честно говоря.

Валентин: Вот когда будут выборы или когда будет «час X», так скажем, мы всё и увидим. Кто чего добился. Я вот так тебе могу сказать.

В. П.: НБП это левая или правая организация?

Валентин: Я бы сказал, что НБП… лево-правая (с улыбкой).

В. П.: Нет, ну это понятно. У неё так в программных документах написано. Но по факту реальной деятельности «на земле»?

Валентин: Больше, наверное, левая.

В. П.: Есть ли что вам рассказать о связях с КПРФ?

Валентин: Да Родион уже, по сути, всё рассказал. Ну, добрыми словами можно вспомнить Никифоренко, его период секретарства. Он был настоящий коммунист. Без всяких «но». Владимира Григорьевича Новикова тоже, как ни странно. В смысле он ещё живой на сегодняшний день, но, насколько я знаю, уже отошёл. С тюлькинцами тоже сталкивался, но не в нашем регионе. РКРП-шники были крутые ребята. Вместе в своё время прорывали ОМОН.

В. П.: Да, по Новикову все почему-то стали ностальгировать на фоне текущего руководства. Хотя я прекрасно помню зенит его славы, когда я сам был комсомольцем. Молодёжь его решительно ненавидела. Только на фоне дня сегодняшнего мы можем оценить того, кого потеряли. Докатились, я бы сказал.

Валентин: Ну, несмотря на все его известные прегрешения, он хорош уже тем, что не стремился сделать карьеру. Ведь типичная карьера секретаря ОК КПРФ — это Госудма по партийным спискам, там его замечают и берут в аппарат чего-нибудь. На этом этапе уже КПРФ машут ручкой. Область, выдвинувшая человека, остаётся в дураках, а ЦК партии утирает плевок.

В. П.: Слышал мнение, что история Оренбургского отделения КПРФ — это почти всегда история выведения человека на федеральный пост, после которого он уходит в «Единую Россию».

Валентин: Да-да-да. Я даже знаю, кто это сказал. Удачи ему, кстати, в ближайшем будущем. Вообще, я ведь в своё время работал у Амелина. Он был директор, обычный делец. Ни разу не оппозиционный. Он ещё человек такой… Долго объяснять, но когда сказали, что он стал коммунистом, орали все просто. Для всех, кто его знал, это само по себе было анекдотом, даже добавлять ничего не надо. Я раньше думал, что самое страшное, что стало с КПРФ, — это то, что Социалистическая партия Казахстана выглядит живее. Вот настолько плохо. Но нет. Сейчас, когда я догадываюсь, кого готовят в преемники Амелина на посту секретаря обкома, это просто ещё страшнее. Жалко бабушек и дедушек, конечно же, жалко. Но не более того. Эпоха коммерцов в КПРФ подходит к концу тем, что приходит конец самой КПРФ.

О противниках

В. П.: Расскажите о прокремлевских движениях: «Молодая Гвардия», «Наши»… Как вы запомнили своих оппонентов?

Валентин: «Наших» в городе возглавлял Константин Л. Он был наркоманом, вот реально, героиновым наркоманом. Не знаю, жив или нет ещё. Он был со Степного, общался с таким небезызвестным в своё время Чапой, Чапаем. Ну, вы не понимаете, скорее всего, но в наше время это был такой небезызвестный в определённых кругах нарк. Там было ясно, что ничего хорошего из них не выйдет. «Молодую Гвардию» оренбургскую я не знал так подробно.

Ещё я помню случай, что как-то получил всё-таки штраф за матерную переделку названия «Идущие вместе». Тоже было такое прокремлевское движение. Ну, само собой, «Идущие вместе» — это «Идущие на…». Как сейчас помню, 350 рублей штрафа. Но менты тоже угорали, мы это хорошо обыграли. Была акция в центре города у этого движения. Ну, как акция? Массовку понагнали. Я уже и не помню, что они там акционировали, но, когда всё кончилось, вся эта массовка ряженая дружно удалилась бухать и побросала всю атрибутику, прям как есть. Ну, я флаг взял и маркером дописал под «Идущие вместе» вполне конкретно «идут на…». И на следующий митинг их я пришёл с этим флагом — задержали, штраф.

В. П.: Кто, по вашим наблюдениям, состоял в этих движениях? Что это были за люди?

Валентин: Да студенты в основном. Пытались как-то вот влиться ради того, чтобы отдохнуть на халяву на том же Селигере или карьеру потом построить, связями обрасти.

В. П.: Как они вам противодействовали?

Валентин: Никак в основном. Контрпикеты типа, вот этот идиотизм, что они раз и с плакатиком выбегут…

В. П.: То есть это была попытка играть на вашем поле? Акция прямого действия против акции прямого действия?

Валентин: Однажды да, дело было именно так, как рассказывал Родион. Пытались они один раз нанять кого-то для физического, скажем так, воздействия. Но насколько мне известно по своим источникам, Косте хозяева по итогу сказали, что он дурачок. Ну, где он нанимал? В деревне нанимал. Если в Москве для тех же целей нанимали фанатов «Спартака», что обещало качество исполнения, то тут сам понимаешь. Причем оговорюсь, что в Москве была такая фирма, назовём это так, которую другие фанаты сами не уважали. Я могу сказать, потому что сам болею за «Спартак», и там было очевидно, что ребята из этой фирмы подментованные. На сектор они приходили, но дел с ними не имел никто.

Вот в Москве с ними была ситуация, что они напали на районное отделение КПРФ на Автозаводской, где собирались нацболы. Ну, а что тут, в Оренбурге, три пьющих колхозника могли устроить, кроме как и дело завалить, и ещё заказчика подставить? 

А в основном нет, их на такое не хватало, чтобы реально что-то сорвать, кого-то закидать. Они приходили смирные такие, с провокационными плакатами, аккуратные, вежливые, полностью убеждённые, что менты и государство на их стороне. Я тогда обычно подходил к Алисе Павловне. Классная такая бабушка из КПРФ, в берете всё время ходила, маленькая ростом, разговорчивая. Подходил и говорил: «Алиса Павловна, надо». И она такая: «Я поняла». Подходила к ментам, начинала их грузить, она это умела, и по итогу удаляли провокатора. На совместных с КПРФ акциях это работало, парламентских партий они тогда ещё опасались.

В. П.: Ну, на моей памяти это уже не работало. Я помню, был случай такой на акции против повышения цен на бензин. Там был митинг, а потом автопробег намечался. Так вот, единороссы подали уведомление об акции на той же самой площади, где собиралась оппозиция. И им согласовали, хотя, казалось бы, это первый и самый надежный способ отказать в любой акции — место уже занято. И мы не могли никак вообще полицию убедить, чтобы они не то чтобы отвели их в иное место — это уже нарушение закона, но хотя бы отгородили нас по разные стороны площади. А «Единая Россия» и их молодёжка просто в наглую мешала организации мероприятия. Просто даже подходили во время речи и кабель микрофона из колонки выдергивали. Причём на подобные вещи полиция не реагировала, в то время как нам какие-то аналогичные действия запрещались категорически.

Валентин: Это какой год был?

В. П.: Да вроде бы 2011.

Валентин: Тогда уже да, это было в порядке вещей. Я помню, мы тоже как-то протестовали за то, чтобы зарыли Атриум наконец-то [Грандиозная коррупционная афера, подарившая центру города развороченную центральную улицу, которую не могут вернуть в прежнее состояние порядка 20 лет — В.П.]. И пришли мелкие единороссы вот эти, подбежали к ментам, хотя пикет был согласованный, и почему-то по их жалобе менты нас начали крутить. Для меня это тоже было в новинку и удивительно, потому что так быть не должно. Вот телевидение прям немного не успело. Тогда ещё было OREN-TV независимое в регионе — с ними у оппозиции получалось сотрудничать.

В. П.: Так офис OREN-TV был прямо через дорогу.

Валентин: Да нет, они были на выезде просто. Они оттуда, с того репортажа, должны были к нам, но не успели прям чуть-чуть. А сейчас этого канала больше нет… Хотя не только они нас защищали, но и мы их. Когда у них были обыски, мы первые откликнулись: мы приехали им помогать, нас там крутил УБОП… Помню забавный момент, что долго не могли нас в УАЗик затолкать, потому что Родион встал во всю ширь и уперся руками в двери просто, и никто не мог его сдвинуть (смеётся). Они там дёргались, дёргались… Последний раз в жизни, кстати, когда я видел полковника Гуляева. Он разбился потом на машине, ну, я уже говорил…

В. П.: Уже понятно, что основная угроза вам исходила от силовиков, а не от непосредственных политических оппонентов. Какие у вас воспоминания о сотрудниках остались?

Валентин: Воспоминания… Ну, об УБОП’е могу сказать, что там были очень комичные персонажи. Воспоминания об УБОП’е здесь, в Оренбурге, скажем так, какие-то мягкие. Бить, например, нас — никогда не били. В Оренбурге такого не было. Несли чушь, задавали общие вопросы на профилактических беседах, на которые можно отвечать как угодно и ничего конкретного не давать. Мне вообще странным в этой части показалось интервью Жени Касауровой, потому что я такой жести не помню. Чтобы там подписывать обязательно под угрозой, что ребёнка отнимут… Не знаю, странно это всё. Все остальные, и даже с детьми, нормально это всё переживали.

Был только случай, когда в Москве нас взяли на акции, привезли в Тверское УВД, и, когда они узнали, что я вот с акции у Госдумы, там меня реально УБОПовцы запытали. Приехали просто в УВД к нам, нацболам, и начали играть в инквизицию. Требовали, чтобы я оклеветал Равиля Баширова.

В. П.: Как именно пытали? Ток, ещё что-то?

Валентин: Нет, нет. Ток и прочие извращения это было возможно в 1990-х и в наши дни, например в отношении той же «Сети». Тогда НБП была медийной организацией, и с током могло бы для них прежде всего плохо кончиться. Били, сильно били, приседания с удержанием папки на руках, допрос в таком виде… То есть стандартно, на самом деле. Было очень жарко ещё, я там реально терял сознание, снова меня приводили в чувство, снова били…  Пытали до того, что забежал начальник Тверского УВД и просто начал орать: «О…и [нецензурно] что ли тут хозяйничать?! Вы чего мне тут пыточную устраиваете?!». И вот он прогнал их. Это к вопросу о внутриведомственных и межведомственных тёрках. Они тоже спасают. И меня сразу же, как прогнали УБОП, увезли в больницу Бабушкинскую. И вот когда ехали, то врач на скоряке меня предупредил, что машина отъехала от УВД и за нами едет. В приемном отделении врач меня осмотрел, сказал, что жить буду. Фиксировать я ничего не стал, ну это бессмысленно просто, кто же их посадит-то. Тем более я сам мог бы не дожить, если бы к ним снова в руки попал. И мне врач говорит: «Давай на второй этаж — там снизу мусор, медицинские отходы, и можно спрыгнуть». Это было сложно в том состоянии, но я справился. Всё-таки скрылся от них. Так мне врачи помогли, не дали забрать, потому что на выходе меня эти УБОПовцы просто к себе бы увезли и дальше продолжили. Я позвонил Аверину, успел на метро, оповестили журналистов…

В. П.: Короче, у нас, на Дубицкого, 2, всё было лайтово по сравнению с крупными городами.

Валентин: Ну, как сказать? Дуракам всегда тяжело. Дураков и на мизинце развести можно, и потому при попадании в УБОП у них на ровном месте были очень тяжёлые последствия. Чуть-чуть припугнули, и всё. А так да, лайтово в смысле не били — это да, в этом плане Оренбургский УБОП отличался человечностью в лучшую сторону. Но могли мешать зарабатывать деньги любыми способами, могли турнуть из учебного заведения, с работы выкинуть могли, могли картинно комментировать твою интернет-переписку при тебе. С девушкой, с женой там. Мол, мы знаем, чем ты живешь. Да и чёрт бы с ним. Номер, который они слушали, а может, и до сих пор слушают, он вот здесь (показывает на телефон), я его не поменял и никогда не поменяю. Ну, я есть такой, какой есть, чего мне скрывать. А если есть в твоей жизни что-то такое, над чем ты трясешься, за что тебя можно взять и шантажировать, — не лезь в эти дела. Не надо. И себя, и людей подставишь.

Ещё вот вспомнил, что после этого случая, когда я сбежал в Москве из больнички и вернулся в Оренбург, мне уже тут, в городе, угрожали. Мол, вы доиграетесь все… Было просто неприятно. Ну, это был период Дмитрия Медведева, просто невозможный в этом плане.

В. П.: А можно подробнее об этом? Что не так с периодом президентства Д.А. Медведева? Была ли разница между положением до официального запрета партии и после?

Валентин: Я немного по-другому градацию делаю. До запрета, после… Несмотря на то, что период вот этого мнимого президентства всем запомнился, как какой-то такой «либеральный», я категорически против такой оценки. Жёстче всего «политических» щемили именно при Медведеве, и вот именно с него началась самая тяжёлая полоса для оппозиции. Я реально думал тогда уехать из страны, потому что не мог спокойно передвигаться на поезде даже по каким-то личным или рабочим моментам. Меня просто снимали, даже если поездка никак была не связана с политикой. Аврально по всем нацболам ходили менты. Постоянно дёргали, постоянно звонили… Кошмарили семьи, родителей, близких. Была девушка у нас, о которой менты прекрасно знали, что живёт она в Оренбурге, причём очень давно, всё равно ездили в Энергетик к её больной бабушке с какими-то бумажками… Ну, это всё явно было рассчитано, чтобы оказать давление через близких людей, давить по родственникам. И зачем? Чтобы заставить отказаться от политической деятельности вполне совершеннолетних в подавляющем большинстве своём людей. Странная эта логика. Заводить семью и умирать за родину можно с 18, а состоять в НБП, судя по возрасту некоторых активистов, к родителям которых ходили на тот момент менты, нельзя даже ближе к 30.

И вот эти вот беспонтовые все вопросы: «А где он? А вы знаете где он состоит? А вы знаете, кто эти люди? А пишите-ка объяснительную. А подпись, что не будете участвовать в политических акциях?». Я уже сам на них начал выходить, чтобы объяснить: «не ходите к маме, ходите ко мне домой. Если ещё раз придёте к ней, то я уеду. Я просто уеду, а вас в…т [нецензурно]».

В. П.: А что означала эта угроза: «Я уеду»?

Валентин: Они за каждого из нас, за каждого «политического», были в ответе. Они обязаны были знать весь наш круг контактов и наше местонахождение в любой момент времени. Если они кого-то из нас «потеряли из виду» — это ЧП. А вдруг я уже бомбу приготовил и еду Кремль взрывать?! Когда мы просекли эту фишку, то появился определённый рычаг. Палатка, глушь, никаких телефонов — и вот уже в городе переполох. Благодаря их дурацким внутренним инструкциям у нас появился способ поторговаться, а у них — повод договариваться.

К тому же лично я уже к тому моменту был активист опытный и третировать себя не позволял. Требовалось что-то подписать? Я в это время буду там-то и там-то. И в самом деле приезжали, а со мной пацаны были. Молодые такие, угорали, облокотившись на капот… Давали погоняла УБОПовцам между собой.

Дзержинские менты мне как-то рассказывали этот случай. Мы с приятелями уехали в деревню, на отдых. Хоть и зима, а чего бы и нет? Задержались там дней на пять. Я себе такой цели специально не ставил, но я выпал из этого негласного надзора. А что? На поезд билет не покупал, на самолет не покупал, по прописке нет, по всем друзьям-знакомым и родственникам тоже нет… Значит, как-то уехал. Как? Куда? По-любому с бомбой! А это ещё как раз Болотная площадь была! И меня не нашли. Всё, трагедия…

Вот сколько бы банальной не казалось эта тактика, я про давление через семью, она показала свою эффективность. Очень много молодых парней, ну около 20, чуть больше, покинули ряды Национал-большевистской партии. Что странно, не девушки: на девушках меньше всего работало.

Кстати, именно в этот период, есть у меня такая информация, произошёл ещё и какой-то межведомственный конфликт. Менты тогда вроде как сказали УБОП’у, или Центру «Э», кто там уже был, что не хотят заниматься ни нацболами, ни кем-либо ещё из политических. Занимайтесь ими сами.

В. П.: Откуда вы это всё узнавали?

Валентин: Скажем так, через нормальных ментов, которые тоже не любили УБОП и стебались над его сотрудниками (улыбается). Не все клички им дарили мы. Были и те, которые давали рядовые сотрудники МВД, но которые мы брали в оборот… Я от рядовых ментов знал, например, где живёт Володя Калинин, что у него и как в семье, про его папу, что его мама работала с моей мамой на швейном объединении на ул. Аксакова… Был ещё такой милиционер, Василий Зубихин. Сейчас он больше не работает, но я всегда буду помнить его за честность по отношению к нацболам. Он был неумолимый законник: он реально понимал, что многие вещи попросту не правомерны со стороны государства, но мог пройти по тонкому лезвию, когда и предписанное надо исполнить, и не выслужиться. Приведу один случай. Вот эти все бесконечные табуны силовиков, которые гоняют по твоим адресам, — они неизбежно вызывают напряги с соседями. Реально уже начинают, как на заматерелого уголовника, смотреть. И была у меня соседкой женщина противная. И вот как-то он ко мне стучит, а соседка выскакивает и начинает: «А вы знаете, что к нему УБОП приезжает?!». Зубихин не растерялся и тут же бодро ответил: «Знаем! Он работает с нами!». Потом эта тетушка, пока не померла, всегда со мной уважительно здоровалась.

К слову, вот ты спрашивал, чего мы добились. Значительная часть ментов, которая нами занималась, которая нас винтила, которая с нами спорила, — значительная их часть ушла из органов. Они не выдержали: ушли в адвокатуру, как бы на другую сторону баррикад. И их даже сейчас, когда встречаешь некоторых, — они говорят, что мы были правы. Вот это я тоже считаю нашей победой.

В. П.: Приходилось потом видеться с теми, кто уходил под давлением силовиков? Они как-то объясняли свои действия?

Валентин: Да, но, как правило, случайно. Уходили втихую: человек просто трубки не брал — вот и весь сказ. Потом случайно встречаешь где-нибудь: город всё же не такой большой, — и схема разговора, как правило, идёт по оправдательной линии. Мол, это не я струсил, это руководство нехорошее. На нас просто зарабатывают, деньги делают, нас всех используют в коммерческих целях, мы обмануты… Хотя в прошлом интервью Родион всё пояснил прекрасно. Были коммерческие акции у НБП, были. И вот эти люди, которых запугали, — они за те же деньги работали и брали свою долю в карман, как и все. Потом мы вместе эти деньги обмывали, ели-пили, они жили там на свою долю, тратили её на себя, никаких вопросов у них это не вызывало. И вот тут внезапная позиция жертвы.

Им менты приседали на уши, что у Родиона Волоснева три квартиры, что он их получил за акции, которые НБП проводила, но это всё был бред чистой воды. Эта чушь не прокатывала против старых нацболов, которые были друг у друга на виду и всё друг о друге знали. А молодняк да, мог повестись и найти удобный повод соскочить, оставшись хорошим прежде всего в своих собственных глазах. Даже если они реально в это не верили, это самооправдание такое было, чтобы не быть героем. Более того, я знаю, что менты и про меня такое рассказывали — я это знаю со слов «обработанных», с кем приходилось разговаривать. Моя квартира, которая мне досталась просто в наследство, в стенах УБОП’а чудесным образом превращалась в квартиру, которую я купил, якобы зарабатывая на политических акциях. Так они молодых настраивали против старых. Мол, вы пехота, от вас отделываются парой тысяч рублей, в то время как руководители там чуть ли не на яхте катаются.

Были и такие, кому мы лично помогали серьёзно, а они нас всё равно бросали при первой угрозе. Но я думаю, что им тяжело живётся. Они прежде всего не могут поделиться своей личной жизнью, даже рассказать, что когда-то были в НБП. Вот тем, кто втянулся и ушёл по каким-то мотивам, это тяжело. А те, кто не проникся и ушёл, — те сейчас, наверное, и не вспоминают. И ладно, это к лучшему, что такие нас покинули.

В. П.: Можно подробнее о коммерческих акциях вообще? Были ли там свои принципы, какой-то посыл…

Валентин: Нет, принципы были, безусловно, — Родион тут правильно говорил. Например, никогда не работали на «Единую Россию». Основные наши работодатели в этом плане — региональные депутаты. Я бы ещё добавил, что речь не только о провокативных акциях. Мы и социологией на выборах тоже зарабатывали вполне мирно. Но вообще, организация больше жила на наши же деньги. Из Москвы редко что присылали — на Съезды в основном. Так мы кассу просто сами формировали взносами.

В. П.: Стандартно. Комсомол в регионе жил точно так же.

Полезные советы для вредных людей

В. П.: Родион описывал, что по крупным поводам, к примеру когда приезжали какие-то важные лица, вас арестовывали превентивно. Были ли какие-то меры противодействия этому? Вообще хотелось бы поговорить о каких-то мерах противодействия полицейскому надзору.

Валентин: Для меня всё решалось просто — я жил на втором этаже и дважды выходил из квартиры через окно. Оба раза эту ситуацию менты почему-то пропускали. По-видимому, им не хватало фантазии, чтобы представить, что кто-то может так рисковать. Но потом как-то уже приучаешься, что только анонсировали какой-то приезд — надо начинать жить у друзей, знакомых, одним словом, потеряться. Гостиницу снимать не вариант. Иногда даже сотрудники неформально сами обращались заранее: «Может, уедешь, а? Отдохнёшь где-нибудь. Нам всё равно тебя надо взять, а так мы хоть отчитаемся, что ты из города отбыл». С Богдановым вообще была комичная ситуация: мент его поил в отвлекающих целях и сам пил. Они пошли играть в автоматы, и этот мент проигрался в пух и прах, даже занять просил.

В. П.: То есть это… Ладно, я не могу это комментировать.

Валентин: Это я речь веду, чтобы вы понимали, про рядовых сотрудников МВД. Это не УБОП. И они сами были не в восторге. Им преступников надо ловить, а их вот такой фигнёй заставляют заниматься. Приходила разнарядка с УБОП’а, и им приходилось по ней работать. Была такая толстая-толстая тетрадка с фотографиями: фас, профиль… Как она точно была озаглавлена, я не помню, но смысл был такой, что туда заносились все «политические экстремисты». Мне эта тетрадка однажды в руки попала, сам её видел. Даже цифровое фото осталось на память. Я, когда её полистал, офигел просто. Там огромное количество людей, которых я никогда не знал и о которых не слышал даже в пол-уха. У нас политическая тусовка совсем небольшая в городе, и я могу точно сказать, что подавляющее большинство этих людей никогда нигде не состояло. Это самые настоящие списки политически «неблагонадёжных», данные которых когда-нибудь могут понадобиться. Значительный массив составляли футбольные фанаты. Не в смысле каких-то радикалов уличных, а просто люди, всерьёз увлекающиеся самим футболом, клубами там. Лично у меня сложилось впечатление, что толщина той тетрадки вызвана попыткой набить цену своей работе: мол, врагов у нашей страны немерено, и это ещё не все в списках.

В. П.: А какие данные они собирали в этой тетрадке конкретно? Фотографии профиль-фас, а что по поводу текста?

Валентин: Фамилия, имя, отчество, место прописки, возможные адреса, где искать, — так сказать, реального проживания. Буквально несколько строк. И следующая фотография. И, несмотря на подобную лаконичность, это был довольно толстый фолиант.

В. П.: Как вы думаете, заводятся ли отдельные дела на неосуждённых активистов, за которыми с точки зрения УК нет никакой вины?

Валентин: Почти уверен. Папочки были, причём не хиленькие. Думаю, после нормальных выборов в нашей стране нам когда-нибудь дадут ознакомиться с нашими делами: эти архивы откроются.

В. П.: Компромат. Удавалось ли органам манипулировать активистами на компромате и если да, то какие конкретно это были тёмные пятна? Думаю, молодому поколению активистов это знать полезно.

Валентин: Как правило, это старые, закрытые уголовные дела. Как бы самое простое. У меня было такое, связанное с телесными повреждениями, но оно было закрыто за примирением сторон. Они пытались намекать в этом ключе, но я просто не поддавался. Закрыто, там все обязательства выполнены — всё, идите лесом. Или вот такой вариант. Ты пил пиво с гражданином N на досуге, а ты в курсе, что за ним грешок-то есть? Сейчас мы его в СИЗО начнём колоть, и твоё имя всплывет. Тут главное, чтобы организация была в курсе. Были или есть проблемы — скажи сразу при вступлении и по ходу их появления. Просто нужно быть готовыми, и всё.

В. П.: Обыск. Как он построен, что нужно прятать и как это делать? Что вообще можете посоветовать?

Валентин: Вот по мне, знаешь, старина, такие темы (указывает на системный блок) дома во время обыска держать нельзя. Потому что они, как правило, потом никогда не возвращаются. Я смотрю, у тебя компьютер мощный и современный. Вот я тебе почти стопроцентно гарантирую, что, куда бы ты потом ни писал, он не вернётся. Сотрудники тоже люди со всеми пороками. Будучи под угрозой обыска, лучше работать на чём-то попроще. Многим из оренбургских нацболов их компьютеры до сих пор с обысков не вернулись, а ты должен понимать, какие это были годы.

А вообще, понятые нужны: не нужно уходить из комнаты, надо обзванивать всех знакомых, журналистов желательно. Адвокатов было бы неплохо иметь наготове. Готовиться. Лучшее, что можно сделать почти в любой ситуации столкновения с законом, — быть к ней готовым хоть как-то.

Чтобы сказать, что есть какая-то система… Нет, не могу. Ну, всё зависит от сотрудников, от того, что они ищут, в конце концов, от того, как сильно ты им нужен и какие у них на тебя планы. У Владимира Абеля даже потолок натяжной проверяли, на чем и спалились, кстати. А бывают и такие дуболомы… Вообще, не бойся того обыска, который по постановлению, а бойся того, который негласный. Заметил, что в квартире что-то не так, — сразу же в прокуратуру.

В. П.: Просто, когда я задумываюсь о том, что мне потребуется что-то спрятать, меня охватывает навязчивая мысль о том, что всё уже придумано до меня и описано в каких-нибудь специальных учебниках.

Валентин: Я хотел бы ещё сказать вот что. Лучшая защита от обыска — не иметь ничего запрещённого. Это в ваших интересах и в интересах вашей организации. Если же захотят подбросить, то вас и так ничего не спасёт.

В. П.: Ну, а вот как быть в случае декоммунизации? Значительная часть моей библиотеки может поставить меня в щекотливое положение. Спрятать эти книги? Встаёт вопрос об оперативности их использования. Литература нужна, чтобы с ней работать, а не во дворе закопать на веки вечные. Электронный вариант и MicroSD флешка? Уже лучше, конечно, но не всегда осуществимо… Всё в цифру переводить — это же с ума сойти.

Валентин: Я думаю, что декоммунизации не будет. Но вообще, учитывая последние события, «Капитал» и Петра Кропоткина вправду лучше дома не держать [Имеется в виду приговор по делу «Сети» (организация запрещена в РФ) в 2020 году, в котором «Капитал» Карла Маркса и один из трудов Петра Кропоткина всерьёз были названы «средством совершения преступления» — В.П.]. Я так скажу: если литература нужна, чтобы её читать, а не просто хранить, то её лучше читать не дома. Дальше уже сами думайте.

Вот ещё одна история, связанная с обысками. Это в Москве было дело. Когда мы регистрировали партию, там надо было вбивать в компы данные какие-то, и вот у нас выключился свет. Классика жанра. Компы вырубаются, этаж девятый. Из-за дверей: «Откройте!». Хрен там — баррикадируемся. Идёт от метро мальчишка. Мы ему в трубку: «Под окна, срочно!». И всё железо ему с девятого этажа скинули. Ну, хард-диски пережили. Флешки там… Нормально. К тому же, эта квартира была не единственной. Была ещё одна — менты о ней не знали. Так что всё успешно.

В. П.: Как незаметно покинуть город или регион?

Валентин: Регион покинуть незаметно возможно только на автомобиле.

В. П.: ДПС?

Валентин: Ну и что? Тебя срочно объявляют в федеральный розыск, допустим. Садишься в BlaBlaCar и едешь. Ты думаешь, гайцы серьёзно каждую машину будут останавливать? Это прям очень жёстко надо органы заинтересовать. Уехать вполне реально. Автостопом нежелательно. Такси ещё можно заказать даже, но тут надо, чтобы сам способ заказа тебя не обнаружил.

А вообще, запомните вот что ребята. Город или регион надо покидать не только до начала преследований, но и после. Если ты попадаешь по экстремистской статье в Оренбурге или в любом другом небольшом городе, то после возвращения из тюрьмы тебе лучше уезжать. Потому что в таких небольших городах с тебя больше глаз не сведут и рано или поздно подведут под следующий срок: начнут делать погоны и вылепят из тебя врага государства №1. Нужно переезжать в город-миллионник.

Тонких в Оренбурге уже не живёт, например. После отсидки он почти сразу уехал, потому что по образованию он юрист, а проблемы с местными силовиками лишали его работы. Я же почему остался? На тот момент, когда начался жёсткий пресс, начали терроризировать по месту работы, учёбы, а до меня они дотянуться не могли. Я был самозанятый: в рекламной сфере была небольшая контора. Ведение дел это усложняло, но уволить меня никто не мог. А многие да, уезжали в Москву, где больше возможностей заработать и затеряться как-то.

В. П.: Ну ведь всё равно твоё личное дело передают местным органам.

Валентин: Передают, но жить намного проще. В Москве достаточно своих радикалов, и тобой никто без особой причины заниматься не будет. Местные силовики просто забивают. И я не виню тех, кто уехал. Может, и к лучшему. Помню, Алексей Смирнов — был у нас такой — выучился на врача, и одна была у него судьба — здесь за копейки работать. А так его жизнь подтолкнула, вроде устроился, и ничего. Люда Харламова опять-таки… Вот правильно Родион говорил, на самом деле. Мешают зарабатывать, выгоняют с работы — это главные рычаги давления. Многие из наших уезжали из Оренбурга в большие города чисто из-за того, что там можно было заработать хоть как-то. Некоторые даже с таким посылом: «Я отойду, заработаю и вернусь и в город, и в движ». Но, как правило, не возвращались ни туда, ни туда (с улыбкой). Но я нормально отношусь к людям, которые отошли от политики. Да я сам отошёл. Главное — просто сохранять нормальное отношение к тем, с кем двигался вместе. Это не значит, что вообще не критиковать, но просто есть такой типаж людей, которые прям всё начинают поливать чёрной краской и обесценивать всё, что ранее для организации делали. Тот же Роман Попков в МБХ-медиа, который до сих пор зол на Лимонова и на отдельных товарищей. «Звезда» московского НБП. Он, вообще, и в то время был конченый чувак, а сейчас тем более. Партия выделяла деньги на акции, на нормальную еду там, а он реально тратил их на себя. Люди хавали какие-то бэпэшки… Ладно, оставим это.

В. П.: Как уйти незамеченным с какой-нибудь массовой акции? Шествие, например? Разгон митинга?

Валентин: Если конкретно тебя собрались винтить, то случай тяжёлый. Если колонна распадается, разбегается… Я попал как-то в такую ситуацию, что нас загнали в узкий коридор с Триумфальной площади — не помню уже, как эта улочка называется. Благо, нас была такая солидная группа, и мы смогли развернуться и просто на прорыв уйти, а потом рассыпались. Я бы ещё отметил, что требуется хорошее знание местности. До акции, загодя, не поленитесь разведать обстановку. Все окружные дворы, улочки и переулки. Возможно, что-то да заприметите. Всяко лучше, чем уходить вслепую. У нас в центре города я вообще долгое время знал все проходные дворы, где какая крыша открыта и всё такое прочее. Открытая крыша — тоже, кстати, плюс: забежал в один подъезд, а выбежал в другом. Только для этого физическая форма требуется ещё, а современные активисты всё реже и реже напоминают боевую единицу. Зато комментарии в Вконтакте остроумные.

В. П.: Есть ли люди, которых стоило бы остерегаться при создании политической организации? Вот с кем бы вы точно не стали иметь дел при прочих равных условиях?

Валентин: С неформалами. Я знаю, что сейчас некоторые из читающих могут жутко обозлиться, но как бы пофиг. Это моё мнение на личном опыте. С неформалами не стал бы иметь никогда дел. Пирсинг всюду, розовые волосы… Нет, сразу нет. Такого склада ума люди заведут и подведут, где не надо. Детскими болезнями надо переболеть в детстве и только потом заниматься чем-то серьёзнее. Особенно когда речь идёт о тридцатилетних или близких к этому возрасту людях.

В. П.: Постоянно меняются субкультуры — все эти движения. Можно как-то конкретизировать понятие «неформал»? В ваше время и в моё время это совершенно разные вещи.

Валентин: Согласен, но это уже проблемы следующих поколений. Я бы просто так сказал: если у человека рофл за рофлом просто не прекращающийся, а лексикон полностью из Луркомора заимствован, то брать человека в дело я бы не стал.

В. П.: Кстати, такой интересный вопрос возник. Субкультуры вашего времени. Эмо, готы, металлисты… Они в НБП видели субкультуру такую же, как они, или только политическую партию? Потому что я часто спрашивал «в лоб», чем считали своё движение сами нацболы, но что-то ни разу не выяснил, как оно воспринималось.

Валентин: Все нас считали политической партией. Все остальные субкультуры тех лет. Они все внепартийные, вне политики… И только почему-то рэперы считали нас субкультурой. Почему именно так — лично для меня загадка. Ну, к эмарям, понятное дело, презрение было, но вот со скинами у нас ещё не ладилось. Точнее, не со всеми скинами ладилось. Некоторые из них просто ходили, пугали, больше через страх пытались к себе кого-то перетянуть.

В. П.: Попадала ли Лимонка в зону проведения КТО в Чечне. Если да, то как удавалось распространять газету во фронтовых условиях?

Валентин: Лимонка попадала в Чечню военных лет — это точно. Я знаю двух военных, бывших там и засвидетельствовавших, что газета не только попадала, но и кочевала из рук в руки среди солдат федеральных войск. Какими путями она туда проникала? Лучше всего спрашивать, конечно, людей из Москвы, но кое что мне в этом плане известно. 

В. П.: А какая позиция была у партии по войне в Чечне? Я просто к тому, не было ли так, что газету допускали на фронт потому, что она просто не была антивоенной?

Валентин: Не поддерживали. Всегда же был такой лозунг: «Революция в России, а не война в Чечне». Механизм доставки был завязан на проводниках в поездах — это всё, что могу сказать. Ну и, конечно же, на рядовых солдатах, младших офицерах, которые сочувствовали нам, — они могли провезти это в зону боевых действий. Но это всё было незаконно и встречало препятствия, да.

Но есть как минимум одна политическая газета, которая распространялась в Чечне свободно, не встречая никаких препятствий. Это «Русский порядок», издание Русского Национального Единства. Или как он там уже был в те годы? Славянский Союз? Мне знакомый прапорщик, служивший в Чечне, рассказывал, что ввозилась она влёгкую и встретить её в частях можно было намного чаще, чем «Лимонку». Более того, в те годы она не только в воюющих частях распространялась, но и вообще в воинских частях по России. Просто в библиотеках. Это, опять же, уровень знакомых прапоров, младших офицеров… Ну, я думаю, не нужно объяснять, что если нужно оправдать войну на Кавказе не марая рук, то закрыть глаза на издание вроде «Русского порядка» это самый дешёвый и эффективный способ. Понятия не имею, насколько высокий уровень согласования был у подобного поступка: всё-таки это, по сути, допущение неонацизма в войсках, но само обращение именно к таким способам весьма показательно. 

В. П.: С Чечнёй, кстати, вот ещё что интересно. Было ли когда-то чеченское отделение НБП? Сколько интервью провёл, ещё ни у кого не догадался спросить.

Валентин: Я слышал в своё время, что какие-то там товарищи были, но не видел. На Съездах, в Москве, не видел. Вот израильтян да, этих видел вживую. Но я, кстати, знаю одного чеченца, который точно состоял в НБП, но формально. Ну как, не в смысле для галочки, он просто не активничал, как все, а помогал, чем мог. И мы это ценили. Он тяжело очень переживал всю эту чеченскую мясорубку и просто уехал в Германию в конце концов. Это ведь нельзя сводить до противостояния чеченцев и русских, это была гражданская война ещё и внутри самой Чечни. И вот он уехал дальше от всего этого. Мне сложно его осуждать.

В. П.: Есть ли смысл в бумажной газете на сегодняшний день?

Валентин: Я думаю, что есть.

В. П.: Какой?

Валентин: Ну, а что дальше станет с нашим Чебурнетом? Чёрт его знает.

В. П.: На мой взгляд, просто бумажная газета имеет значение только для таких узких мест, где интернета ещё нет или им пользоваться нельзя. Фронт (в наше время далеко не всегда), армия (аналогично), сельская местность (ситуационно). Ну, никак практически. Тюрьма? Ну, с доступом к телефонам…

Валентин: Интернет работает точечно. Сам не найдешь — не получишь. Ты сам своё пространство под себя создаешь, зону комфорта, из которой не выберешься. Плюс всегда есть повод отложить в закладки статью и забыть о ней. С газетой ты так не поступишь. Физический носитель располагает к тому, чтобы прочесть целиком. В конце концов, прорывает зону комфорта.

В. П.: Вот чисто по опыту комсомольских газет. Верстаешь, копишь деньги, делаешь тираж, раздаешь на акциях или на той же «точке». Итог — почти всё улетает в урну. Вообще, ещё не было прецедента, чтобы человек пришёл в организацию по газете, даже если весь тираж по ящикам разбросать. 

Валентин: Ну, они и написаны, эти газеты, на таком уровне… Это же не Лимонка, в которой и доля шутки, и дизайн, и серьёзная, красивая публицистика. Я много из интереса читал иных газет — ну, их западло в руках было держать.

Современность

В. П.: Как вы относитесь к Эдураду Лимонову?

Валентин: Как отношусь… Как к отцу, наверное. Хотя нет, как к отцу, товарищу и брату, я отношусь, скорее, к Родиону. К Лимонову я отношусь, как к умудрённому годами деду. К такому злому деду, если надо, который может и пожалеть, и поругать, по столу стукнуть. Сегодня, кстати, Эдуарду Вениаминовичу 77 лет [Интервью записано 22 февраля 2020 года — В.П.].

В. П.: Праздничное интервью.

Валентин: Да, сегодня у нас такое праздничное интервью в честь вождя. Он очень похож по характеру на моего настоящего деда, кстати. Лимонов и НБП неразделимы. Когда образовывалась НБП без Лимонова, я откровенно смеялся над этой организацией. И мой товарищ, с которым мы общаемся сейчас, который тогда ушёл туда, тоже посмеивается сейчас над этой инициативой. Ничего из неё не вышло, потому что это была попытка сколотить политический капитал на чужом бренде. По той же причине не взлетит и прилепинская «За правду». Видел недавно мем про то, что «За правду» это такая легализованная НБП. Шиза, конечно же, но в каждой шутке есть доля правды. Тут доля правды в том, что унылый, по сегодняшним временам, Захар интересен широкой аудитории только своими прошлыми, революционными заслугами, когда он крутился около НБП. Заслугами, на которые он в нынешнем виде никаких прав уже не имеет, но тем не менее всё ещё чает что-то поиметь с былой популярности. Нет, не взлетит: будет ровно до выборов и не далее.

В. П.: А смена политического вектора у Лимонова вас никогда не смущала? Russia Today, его провластные призывы? 

Валентин: Нет, я знал, что так нужно.

В. П.: Он стал более охранительским.

Валентин: Не соглашусь. Я регулярно его читаю на Facebook, и вообще всем рекомендую туда переходить, ибо, на мой взгляд, Вконтакте скоро превратиться в Mail.ru или Одноклассники. Ни фига не охранительский. Также он высказывается против Путина. Лимонов вообще оказался для меня таким пророком в плане политики. Он много и хорошо прогнозировал — про войну Украинскую, про Эрдогана… Заметьте, с 2014 года многие идеи власть взяла у НБП.

В. П.: Ну, подождите. Они для своего выживания и не на такое способны. О качестве идей такой факт ещё ничего не говорит. Им же вообще плевать. Это же ничего не даёт НБП, не возвышает её.

Валентин: Да, не возвышает, но как минимум заставляет власть противоречить самой себе. Это сейчас они истерят из каждого утюга, что в Латвии там чуть ли не фашисты сносят памятники, а в 2000-е они сами сдавали латвийским властям акционистов из РФ, которые туда ехали протестовать против всего этого. Выдавали при Януковиче нацболов Украине — да всех выдавали. Если бы не Шаргунов, то и Беноса в своё время бы выдали. Так что пускай заимствуют: они больше запутываются, ибо не способны на последовательность.

Тот же Донбасс. Они же рады были первоначально, что туда поехали нацболы, РНЕ-шники, что правые радикалы в России раскололись на этой почве. Они были рады ведь, рады. Но они не понимают, что, повоевав, люди вернутся к нам. Это они играли на нашу пользу, а не мы на них.

В. П.: А разве это как раз не говорит о том, что идея вмешаться в этот конфликт была плохой? Ведь сколько актива, людей, какое влияние могла сохранить НБП в стране, если бы осталась здесь? Просто, на мой взгляд, было очевидно с самого начала, что этот маленький кусочек земли так или иначе станет уменьшенной копией РФ со всеми характерными для неё минусами. И опять-таки, чисто моя точка зрения, останься НБП в России, она пережила бы это намного лучше. Многие ведущие активисты остались бы живы, и не посыпались бы региональные отделения.

Валентин: Может быть, и так…

В. П.: НБП в таком случае могла бы оседлать ту волну пессимизма, которая накрыла население после «крымнаша» и которая превратила это событие в стёб. Даже с чисто прагматических позиций ход был ущербным, как вы думаете?

Валентин: Скажем так, туда поехали ребята, в основном не занимающие руководящих постов. Для личного опыта, так скажем, в первую очередь. У нас с Оренбурга я знаю только одного парня, кто поехал добровольцем. Но он был не нацбол. Просто байкер, и он погиб уже на данный момент. Ещё двое моих друзей-нацболов — один с Ленинграда, другой с Тольятти. Вот не могу их осуждать за это никак, потому что вся вот эта националистическая, «западэнская» риторика…

Я просто вот сейчас отвлекусь. Был у нас такой парень, Сотиков Алексей. Ну, как у нас? Он был маленький вообще, его в НБП водила тётка, моя ровесница. Но он потом от нас отошел, ушёл в скинхеды. Малолетка, потом второй срок… Ну, кстати, никогда не сидел за скинхедство непосредственно. У него с этим не связано. Очень долго он пробыл в лагерях, но, насколько я знаю, не ссучился. Просили его давать показания на меня. Я так понимаю, менты хотели мне через осуждённых скинхедов состряпать такую ситуацию, что я — националист. Но не получалось, потому что это бред полнейший. Потому что тут и Баширов, и евреи у нас в организации были, друг мой близкий на тот момент встречался с казашкой одной — очень красивой, кстати, — фоток совместных была куча. Менты отстали со временем, да это я к чему всё? Я к крайне правым отношусь, в основном как к заблуждающимся. Но вот то, что происходило на Украине в то время — «Дом профсоюзов» в Одессе, осквернение общих памятников… Не могу никак осуждать тех, кто решил проредить строй этих ребят.

В. П.: Но вы же понимали, что если у этого правительства будут внешнеполитические победы, то оно и внутри страны укрепится? Это вещи взаимосвязанные, политический режим в России благодаря этим победам получил второе дыхание, что обесценивает довоенные успехи НБП в его расшатывании.

Валентин: Ну, больше из-за Крыма, чем из-за Донбасса. А ребята, которые по линии Интербригад поехали, скорее всего, стали Другороссами. Так что тут больше мы выиграли.

В. П.: Для вас сейчас «Другая Россия» в кризисе или на подъёме?

Валентин: Я думаю, начинает подыматься. В 2016-2017 годах был кризис. Был я в 2018 году в Москве, увидел московское отделение, увидел молодежь, новые лица и понял, что есть будущее. Есть сменяемость, чего нет у нашей власти (улыбается), а значит, будем жить. И люди будут ещё более талантливые и разноплановые, чем были.

В. П.: На ваш взгляд, «Другая Россия» и НБП сохраняют, скажем так, лучшую преемственность? Речь ни в коем случае не о правовом тождестве, конечно же.

Валентин: Это всё ещё «торт», как говорят по-молодёжному. Ютуб-канал питерских ребят особо рекомендую. Андрей Песоцкий, есть такой персонаж… И это круто, я считаю. Что есть такие люди, и они несут знамя дальше. Это уже феномен НБ-культуры, она переживёт всех нас. Была ситуация у меня в Турции, на отдыхе. Лежу на пляжу, болею с похмелья, подходит чел и говорит: «А я с Казахстана». Смотрю, а у него Лимонка тоже вытатуирована. Сидим, общаемся. Я ему про наших, он мне про КНБ [Комитет Национальной Безопасности — правопреемник КГБ на службе у властей Республики Казахстан]. В Сочах люди подходят… И сколько бы я по России не ездил в своё время, сколько бы людей не видал, постоянно кого-то нового встречаешь из того поколения, кого так или иначе коснулась НБП.

В. П.: Оренбургское отделение было одним из лучших или это приукрашивание?

Валентин: Ну да, одно из лучших всё-таки (с улыбкой). Своеобразное по крайней мере.

В. П.: А что по поводу Захара Прилепина? Уже упоминали, но всё-таки отдельно хотелось бы.

Валентин: Да всегда у меня было к нему отношение, как к интеллектуалу со стороны. Я в своё время обрадовался, когда он в ящике стал появляться. Но меня уже тогда предупреждали, что если уж так, то, значит, скоро что-то выкинет. И выкинул, подлец. Точкой невозврата стало его вступление в Общероссийский Народный Фронт, что выбесило решительно всех. Уже начались тёрки от сидения на двух стульях. Одно дело если там с КПРФ, это ещё понятно, но это…

В. П.: Как Вы сейчас думаете, не похожи ли акции прямого действия на народовольческие идеи «герои и толпа»? Попытка бороться за народ без народа? Только вместо террора приковывание себя наручниками?

Валентин: Это освещалось в интернете, на телевидении, это давало определённые очки. При Медведеве же только перестали освещать подобное. Это тоже был пропагандистский метод. Некоторые акции да, они себя не оправдали. Некоторые, которые закончились неоправданными посадками, — это я согласен. Многих отторгало, но и многих привлекало. Например, я лично знал людей, которые пришли к нам после акции в Администрации Президента. Когда люди увидели, что всё было без жертв, ненасильственно, и такие сроки дали людям, и сорок человек по одному делу судили за раз, то люди думали: «Куда мы катимся? Нет, я должен присоединиться к ним и остановить это!». А это надо было видеть. В Никулинском суде, а это самый большой суд Москвы, всех обвиняемых еле уместили. Я был там, кстати, на этом судебном заседании.

В. П.: Это привлекло отдельных людей, но не привлекло население.

Валентин: А население что привлекает-то? Чтобы колбаса была. А так… Просто всему своё время. Мы и не рассчитывали на мгновенный эффект. Сейчас люди как раз в той самой «массе своей» всё меньше верят властям.

В. П.: Но это не оппозиция свернула власти голову, это она сама себе её сворачивает с большим усердием.

Валентин: Ну… Что значит «не оппозиция?». Оппозиция высказала своё мнение. Значит, она есть. Я бы не сказал, что у оппозиции нет успехов, просто они замалчиваются в силу её разобщенности. Например, умное голосование Навального. Я очень доволен его итогами, ведь, по сути, получили реально оппозиционные составы выборных органов самоуправления. Раздражающие, информационно резонирующие постоянно, действительно задающие неудобные вопросы. 

В. П.: На какие политические силы Вы сейчас смотрите всерьёз?

Валентин: Я думаю, что сила сейчас за политическими организациями патриотического толка, но не занимающими при этом охранительских позиций. Такие организации есть — и «Другая Россия» одна из них. Я сам, к слову, абсолютно всё тот же «лимоновец»: я ничуть не разочаровался и остаюсь на тех же позициях. И с тем, что «Другая Россия» превратилась в «толкиенизм от политики», как говорил Родион, я не согласен. И сегодня, я уверен, будет поэтический вечер, его будут транслировать в ВК, и, наверное, там всех задержат.

Победит ли тот же Навальный? Я думаю, что нет. Но его тактика запомнится. Я почти уверен, что в той же КПРФ локти кусали: «Почему мы раньше ту же схему не придумали?».

В. П.: Да я не думаю, что им что-то нужно уже. Когда 80% партийного бюджета получаешь от государства, явственно встаёт вопрос не только о том, как бороться без этих денег, но и зачем бороться вообще. 

Валентин: Ещё я думаю, что народ не купится на кучу карликовых партий. Сейчас они ляпают кучу партий к выборам, чтобы оттянуть голоса у оппозиции, но на этот раз не выйдет. 

В. П.: Что думаете о перспективах? Вот конкретно даже о будущей смене, о тех людях, кому предстоит наполнять собой прежние организации и создавать новые.

Валентин: Ну, на мой взгляд, современное поколение, которое вот 2000-х, оно воспитано на подмене понятий. «Не взрыв, а хлопок», «начните с себя»… Я ведь вижу, как воспитываются дети моих знакомых. Телефон в руки и сиди, весь день смотри мультик. Я дочерью занимаюсь, но всё равно замечаю, что упускаю, что недосказал что-то, не доспросил.

В. П.: Про «займись собой» вы правильно отметили. Сейчас, на мой взгляд, сильна это тенденция. Только о себе, всё идёт только от себя и к себе. А окружающий мир, как фон.

Валентин: Подмена понятий уже дошла до того, что пацан сказал — пацан слово взял. Но я сохраняю надежду, что молодёжь поклюётся-поклюётся лет до 18, а потом начнётся взрослая жизнь. Немножечко хотя бы. И вот тогда для них жесть и начнётся. Мне мои родители помогали в их возрасте. Их же родители, поколения нулевых, они уже так не смогут помочь чисто объективно. У них, например, не будет уже этих советских квартир замечательных. Это вот самое главное. Они поклюются, ушибутся, и начнут жить реальной жизнью, начнут задавать миру вопросы.

В. П.: Я бы ещё сделал ремарку, что родители поколения 2000-х не будут стремиться помогать так, как советские. Это в прежние времена хорошим тоном считалось содержать ребенка, пока он сам не выйдет на пенсию. Теперь всё будет иначе.

Валентин: Да-да. Ты мне не медаль, чтоб на шее висеть, иди-ка ты в люди. Нет, этот процесс, радикализации молодежи, будет идти. Будет наступать совершеннолетие, и если у тебя не высокое происхождение, то в нашей стране выше продавца «Магнита» ты не поднимешься. Это раньше остаточные от советского времени социальные лифты всё ещё работали, и можно было при должном усилии что-то как-то. Сейчас уже всё, для тех, кто придёт на смену нам, всё будет заколочено.

В. П.: Что можете пожелать нашим читателям?

Валентин: Не прогнуться, не обмануться, верить в свои идеалы. Не думать никогда, что всё кончено, и не отчаиваться, что у нас болото и мы из него никогда не выберемся. Долго так плохо быть не может. На нашем веку всё будет. И победит даже не какая-то политическая партия, а народ. Он устаёт. Долго терпит, но видно уже, что устаёт. И он сам их уже будет рвать на куски.